Конечно, можно было залупиться, пойти против всех, отказаться от жребия, но был ли в этом особый смысл, тем более Полина не благоволила к нему и, только скрипя набойками на туфлях, соглашалась провожать себя из школы и, скрепя ремни, разрешала нести свой портфель. К тому же пацаны придумали жребий во избежание всяких эксцессов, и максимум, что бы светило Артёму, – это разбитый нос.

А потом были танцы, в которых все куражились, куролесили, приглашали своих избранниц. И он, Артём, тоже танцевал, куролесил, куражился, как он это понимал. А если быть точнее в описании, то стоял у стены, сгибая то одну, то другую коленку, но чаще одну правую, потому что был правшой. Хотя это для никогда не танцевавшего Артёма было уже чересчур. Это было такое соло, такой плевок в лицо общественности, что уши Артёма краснели – благо в темноте этого никто не видел. Хотя по логике развития событий Артёму нужно было танцевать дуэтом с Катей, чтобы у них хоть что-то там срослось, чтобы они приблизились друг к дружке, прежде чем стать единым целым.

Но было как-то боязно и неловко вот так взять и сразу пригласить Катю на медляк, к тому же этот танец уж точно не останется незамеченным для Полины и прочих чик. И чтобы оттянуть момент икс, Артём мялся у стенки и даже перекинулся несколькими фразами с учительницей музыки и по совместительству их классной – Натальей Викторовной.

Эта строгая старая дева позволила себе в праздничный вечер бокал шампанского со сверкающими пузырьками. «Наша музычка чокнулась по ходу», – подумал Артём и даже чокнулся с Натальей Викторовной почти непринуждённо, как взрослый мужчина. Звон соприкоснувшихся фужеров заворожил Артёма. Он представил себе, что это перезвон больших и малых колоколов на Владимирском соборе перед первым плаванием в морях блаженства.

Артём заворожённо, если не сказать заторможенно, смотрел на хаотичное движение пузырьков в бокале, пока Наталья Викторовна пыталась ему что-то такое втолковать. Однако Артём за грохотом колонок ничего не слышал и только смотрел на пухлые накрашенные губы училки и ещё на пузырьки шампанского. Но вот громкая танцевальная музыка закончилась, и диджей поставил очередную медленную композицию, которая начиналась будто нехотя, с тихих аккордов.

И тогда Артём наконец расслышал: учительница в строгом костюме говорила, что предпочитает современной музыке Моцарта и что Моцарт «отрывался» не хуже панков. Она рассказывала про Моцарта, какой он был «клёвый и весёлый» авантюрист, это, должно быть, потому, что шампанское называлось «Амадей».

– Артём, что ты грустишь, не грусти! – догадавшись, что её не слышат, а пытаются угадать смысл сказанного по губам, крикнула Наталья Викторовна почти в самое ухо Артёму.

– Да я не грущу вовсе, – выдавил из себя улыбку Артём, – с чего вы взяли?