Эпилог
Мечелом стоял в своем зале, наблюдая за волнами ливня в Фэрроу.
Уже пробило неночь, его город по большей части был безмолвным, его люди сидели у очагов, в то время как Трелен с Налипсой бушевали снаружи. Леди Океанов и Бурь в последнее время частенько ссорились. Зима выдалась жестокой, близняшки постоянно грызлись друг с другом. Оставалось надеяться, что это будет последняя крупная буря перед третьим рассветом – Мечелом уже видел желтое сияние Шииха за тучами на горизонте, а восход третьего солнца предвещал медленное наступление лета.
Честно говоря, он очень этого ждал. Зимы в Двейме были свирепее, чем где-либо еще в республике. С каждым годом мороз все сильнее бил по его дряблым костям. Он старел. Ему давно стоило бы уйти с должности бары Тридраков, но его дочери вышли замуж за пару идиотов, у которых мускулов было больше, чем мозгов. Мечелому претило дарить коралловую корону любому из зятей. Если бы Землестранница была здесь…
Но нет. Мысли о младшей дочери не приносили ничего хорошего.
То время ушло, и она вместе с ним.
Мечелом отвернулся от залива и поковылял по длинным каменным коридорам своих владений. По пути ему кланялись слуги, опуская взгляд в пол. Над стропилами послышались раскаты грома. Дойдя до своей комнаты, он закрыл дверь и посмотрел на пустую кровать. Думая о жестокости жизни, о том, что муж пережил жену и даже дочь. Старик снял с себя коралловую корону и отложил ее в сторону, кривя губы.
– В последнее время ты слишком тяжелая, – пробормотал он. – И слишком тяжелая на сегодняшний день.
Подняв графин из поющего двеймерского хрусталя, Мечелом дрожащими руками наполнил бокал. Со вздохом поднес его к губам. Посмотрев в окно, по которому барабанили капли, он подошел к ревущему очагу и вздохнул, когда тепло прогрело кости. Позади него танцевала тень, мерцая на плитке и мехах.
Мужчина нахмурился. Приоткрыл рот.
Внезапно он понял, что тень двигалась. Съеживалась и извивалась. Скользила по полу и отшатывалась назад, а затем – великая Трелен, он готов был поклясться! – потянулась к огню.
– Что, во имя Леди…
От страха лицо Мечелома побледнело, когда руки его тени задвигались по собственной воле. Потянулись к его горлу, словно желая задушить. Старый бара посмотрел на собственные руки, на бокал золотого вина, и, несмотря на тепло очага, его пробрал холод.
А затем началась боль.
Поначалу всего лишь легкая изжога в животе. Пустяк, будто он съел слишком много острого за ужином. Но чувство быстро расцветало, горело ярче, жарче, и старик скривился, хватаясь за живот. Ожидая, когда боль пройдет. Ожидая…
– Богиня, – ахнул он, падая на колени.
Боль обернулась огнем. Горячим, раскаленным. Мечелом согнулся пополам, хрустальный бокал выпал из руки и покатился по полу, пролитое золотое вино заблестело в сиянии огня. Его тень билась в припадке и дрожала, словно жила собственной жизнью. Лицо старика исказилось, внутренности медленно агонизировали. Он открыл рот, чтобы позвать слуг, своих людей. Что-то было не так.
Что-то было не так…
На его рот опустилась ладонь, заглушая крик. Глаза старика расширились, когда он услышал прохладный шепот. Почувствовал запах горелой гвоздики.
– Здравствуй, Мечелом.
Слова, рвущиеся из старика, приглушила чья-то рука, зажав ему рот. Внутренности бары полыхали.
– Я долго ждала случая, чтобы застать тебя одного, – сказал голос. – И пообщаться.
Женский, понял он. Девичий. Старик задергался, пытаясь сбросить руку, но она крепко держала, хватка сильная, как могильная кость. Его тень продолжала искривляться, изгибаться, будто он лежал на спине и тянулся к небу. И когда боль усилилась вдвое, он обнаружил себя именно за этим занятием, поднимая выпирающий живот вверх и глядя на силуэт над собой сквозь слезы боли в глазах.
Девчонка, как он и думал. Молочно-белая кожа, стройная фигура да губки бантиком. Из тьмы у ее ног появилось очертание. Плоское, как бумага, полупрозрачное и черное, как смерть. Хвост существа чуть ли не собственнически обвился вокруг лодыжки девушки. И хоть у него не было глаз, старик знал, что оно завороженно наблюдает за ним, как ребенок за кукольным представлением.
– Сейчас я уберу руку. Если только ты не планируешь закричать?
Старик застонал, когда пламя в его животе усилилось. Но затем сосредоточил на девчонке свой взгляд, полный ненависти. Кричать? Он – бара клана Тридраков. Да будь он проклят, если удостоит эту тощую пигалицу таким удовольствием…
Мечелом покачал головой. Девушка убрала руку. Присела рядом с ним.
– К… – выдавил он. – К-к…
– Кто? – спросила девушка.
Старик кивнул, подавив еще один стон боли.
– Боюсь, ты никогда не узнаешь моего имени, – ответила она. – Для меня подготовлена темная дорожка. Я слух. Шепот. Мысль, от которой все ублюдки этого мира просыпаются по неночам в холодном поту. А ты – ублюдок, Мечелом из клана Тридраков. Ублюдок, которого я не так давно поклялась убить тому, кто был мне дорог.
Лицо старика скривилось, пальцы расцарапывали живот. Его внутренности кипели, горели, будто внутри него бурлила кислота вперемешку с осколками стекла. Он помотал головой, попытался плюнуть, но вместо этого застонал. Девушка посмотрела на пролитое золотое вино. Огоньки пламени мерцали в ее черных глазах.
– Это «злоба», – сказала она, показывая на бокал. – Чистая доза. Яд уже проел дыру в твоем желудке. А за следующие несколько минут пережует и кишечник. И на протяжении следующих нескольких перемен твой живот будет кровоточить, вздуваться и гноиться. И в конце концов ты умрешь, Мечелом из клана Тридраков. Умрешь, как я ему и обещала.
Она улыбнулась.
– С криками на устах.
Рядом с девушкой возникло еще одно очертание. Еще одна тень, смотрящая на Мечелома своими не-глазами. Волчица, понял он. Рычащая голосом, который будто доносился из-под земли.
– …Слуги идут. Нам нужно уходить…
Девушка кивнула. Встала. За стариком наблюдали двое теней. За жизнью в его глазах. За всеми ошибками и правильными поступками. За всеми неудачами, победами и всем, что было между ними.
– Если увидишь его, проходя мимо Очага, передай Трику привет от меня.
Глаза Мечелома расширились.
Голос девушки был мягким, как тени.
– Передай, что я скучаю по нему.
Тьма пошла рябью, и старик остался один.
Его одиночество нарушали только его собственные крики.
Хор снова запел.
Призрачная мелодия уже вернулась к тому времени, как Мия и Духовенство перешли Пустыню Шепота вместе с Наив, Джессаминой и их поисковой группой. Недра горы истекли кровью, десятки Десниц и аколитов ныне лежали в безымянных могилах в Зале Надгробных Речей, наряду с лордом Кассием. Имена судьи Рема и центуриона Альберия были вырезаны в полу среди других жертв Церкви, и Мия получила немалое удовольствие, топчась по ним во время службы. Единственные могилы, которых они когда-либо удостоятся.
Достопочтенная Мать произнесла надгробную речь, чествуя павших во время защиты горы, восхваляя тех, кто спас Красную Церковь от катастрофы. Вокруг нее собралось торжественное и безмолвное Духовенство. Несколько Десниц, которые пережили бойню, затянули припев: их песнь истончилась за прошедшие перемены.
Все это время Мия смотрела на один из новых склепов. Просто еще одна плитка в стене, ничем не отличающаяся от остальных. Снаружи никак не обозначенная, внутри пустая – его тело так и не нашли. Но когда месса завершилась и остатки конгрегации ушли во мрак, девушка присела у плитки, достала клинок из могильной кости и вырезала четыре буквы в камне.
ТРИК.
А затем прижала пальцы к губам и коснулась ими могилы.
Вещатель был верен своему слову и вернулся в гору, как только там стало безопасно. Адонай с Мариэль вынырнули из бассейна. Сломанные пальцы ткачихи были в гипсе. Потребовались месяцы, чтобы они зажили и Мариэль вернулась к ткачеству. Но когда это произошло, ее первым заданием было выплатить долг Мие за спасение их с Адонаем жизни.
Она вернула Наив лицо.
Женщина стояла снаружи комнаты вещателя и ждала возвращения Мии с визита к баре клана Тридраков. После того как девушка смыла кровь в купальне, Наив тепло ее обняла и расцеловала в щеки. И, даже не обернувшись на комнату Адоная, повела Мию обратно в ее комнату. Наив по-прежнему носила ткань на лице – наверное, привыкнув после стольких лет его прятать; наверное, зная, как и Мия уяснила наконец, что важна не их внешность, а их поступки.
А возможно, ей просто нравилось так ходить.
Парочка остановилась у спальни Мии, и Наив с улыбкой открыла перед ней дверь. Комнаты в крыле Клинков были просторнее, более уединенными и окутанными вечной ночью. Кровать Мии была настолько велика, что в ней можно было потеряться. Но, честно говоря, она ненавидела на ней спать. Слишком уж легко было почувствовать себя одинокой. Но Кассий помазал ее перед всем Духовенством – несмотря на сомнения Друзиллы и Солиса, теперь Мия была Клинком. И останется здесь, пока Духовенство не переведет ее в часовню. Разумеется, Мия запросила часовню в Годсгрейве, но где она окажется в итоге – оставалось только гадать.
– Пока я не забыла…
Наив кивнула на ее прикроватную тумбочку. На ней лежал том в черном кожаном переплете, закрытый на серебряную застежку.
– Летописец просил тебе передать. Сказал, что ты поймешь, что она значит.
Сердце Мии подскочило в груди. Она снова поблагодарила Наив, закрыла за ней дверь и плюхнулась на кровать. В изголовье появился Мистер Добряк, у изножья – Эклипс. Две тени смотрели друг на друга своими не-глазами, в воздухе потрескивало недоверие. Мистер Добряк долго и упорно твердил Мие, что Эклипс с ней не место. Но после смерти лорда Кассия тенистая волчица выглядела полностью разбитой. Она переменами напролет бродила по недрам горы и выла от горя. Наконец, по просьбе Друзиллы, Мия нашла Эклипс и предложила присоединиться к ней, поскольку у нее больше не было спутника. Волчица долгое время молча на нее смотрела, и Мия думала, что она откажется. Но когда девушка опустила взгляд на тень у своих ног, то увидела, что та стала темнее.
Достаточно темной для троих.
Мия взяла книгу с тумбочки и уставилась на обложку. Тиснение на коже представляло собой странные символы, вызывающие боль в глазах. Открыв застежку, она увидела записку, написанную заковыристым почерком летописца. Шесть слов.
«Еще одна девушка со своей историей».
Мия пролистала страницы, хрустящие и мятые от возраста, и принялась изучать прекрасные иллюстрации. Человеческие силуэты с тенями разных зверей у ног. Волки и птицы. Гадюки и пауки. Другие существа – чудовищные и непристойные. Мия хмуро взглянула на странные символы, извивающиеся и меняющиеся на глазах.
– Мне не знаком этот алфавит.
– …Сомневаюсь, что в этом мире много людей, которые умеют на нем читать…
– Но ты можешь?
Мистер Добряк кивнул.
– …Не знаю как. Но буквы… говорят со мной…
Эклипс запрыгнула на кровать и села рядом с Мией. Мистер Добряк зашипел, и волчица зарычала в ответ, глядя на страницы в руках девушки.
– …Я тоже могу их прочесть…
– Как называется книга?
Не-кот прыгнул на плечо Мии и присмотрелся к странным расплывающимся символам.
– …«Голодный мрак»…
Мия провела пальцами по страницам. По теням, выведенным чернилами, и по корчащемуся, ползающему тексту. Возможно, это оно. Ответ на все вопросы. Кто она. Что она. Или же просто какая-то несуразица. Книга, которая умерла, так как и не должна была существовать; очередная безжизненная оболочка из библиотеки мертвых Наи.
– Вы прочтете ее для меня?
– …Ты уверена, что хочешь знать?..
– Как ты можешь такое спрашивать? Нам нужно понять, кто мы, Мистер Добряк.
– …Лично меня все и так устраивает…
– …Я прочту ее для тебя…
– …Возвращайся в свою конуру, дворняжка…
– …Осторожнее, маленький грималкин. Только у настоящих котов – девять жизней…
– …Она была моей до того, как стала твоей…
– …Если она и чья-то, то только своя…
Мия постучала по странице. Посмотрела на тени вокруг себя.
– Читайте.
Не-кот вздохнул. Устроился на ее плече и присмотрелся к меняющемуся тексту. Чернила были чернее черного и размывались и вихрились перед глазами Мии. Ее охватывало странное головокружение, если она смотрела на символы слишком долго, поэтому девушка сосредоточилась на иллюстрациях, прекрасных и чудовищных. Переворачивала страницу за страницей. Хвост не-кота вилял из стороны в сторону, хвост не-волчицы не двигался.
– …По большей части это какая-то ерунда. Болтовня безумцев…
– Должно же там быть хоть что-то!
– …Автора звали Клео. Она жила во времена до республики. Девушка рассказывает о своем детстве. Как ее выдали замуж за жестокого мужчину еще до того, как она расцвела. Тени были ее единственными друзьями…
– …В год, когда у нее впервые пошла кровь, наступила истинотьма, и когда к ней явился муж, она задушила его тьмой. Клео сбежала, чтобы путешествовать по Лиизу в поисках… кажется, это слово «правда»?..
– …Правда, да…
– …Тебя не спрашивали, дворняжка…
Эклипс зарычала, а Мия улыбнулась, гладя тенистую волчицу по загривку.
В остальных разделах книги были по большей части иллюстрации; смещающиеся черные узоры, женский силуэт с множеством разных теней. Страницы были полностью покрыты непонятными черными каракулями, как небо в истинотьму, только вместо звезд – белые промежутки между буквами.
– …Тут непонятно. Она говорит о материнской любви. Отцовских грехах. О ребенке внутри себя…
– Она была беременна?
– …Она определенно была безумна…
– Она нашла правду, которую искала?
Мистер Добряк переместился на второе плечо Мии и присмотрелся к странице.
– …Клео рассказывает, что чувствовала других таких, как она. Ее тянуло к ним, как паука к мухе…
Картинка женщины, закутанной в черное. Из ее пальцев разворачивались тени.
– …Она пишет о голоде…
Черная страница, покрытая сотнями ртов с острыми зубами.
– …Бесконечном голоде…
Размашистые мазки кистью, черные и буйные.
– …Ой, ужас…
– Что такое?
– …Она рассказывает о встречах с такими, как она. Теми, кто говорил с тьмой. О встречах и о том…
– …И о том?
Эклипс тихо и гортанно прорычала:
– …И о том, как она пожирала их…
– Бездна и кровь…
– …Многие стали одним… – зачитал Мистер Добряк, – …и станут снова; один под тремя, чтобы поднять четверых, освободить первого, ослепить второго и третьего. О Мать, чернейшая Мать, кем же я стала…
– Зубы Пасти.
– …Именно…
– Эклипс, что-нибудь из этого выглядит или звучит тебе знакомо? Эти иллюстрации? Эта история? Ты или Кассий когда-нибудь такое видели?
– …Мы никогда не смотрели…
– Никогда?
– …Кассий не задавал вопросов о своей природе. Ему было не важно, кто он, только то, что он кто-то…
Мия вздохнула. Помотала головой.
– Что с ней стало? с Клео?
– …Листай дальше…
Тени замолкли, когда Мия перевернула страницу. Там, на пергаменте, была карта известного мира. Страны Итрея, Лииз, Ваан и древний Ашках. Далеко в ашкахской Пустыне Шепота, около середины, окруженный движущимися силуэтами, которыми могли быть только песчаные кракены, был нарисован красными чернилами «Х».
– …Она говорит о путешествии…
– …«В поисках короны Луны»…
Мия моргнула.
– Луны?
– …Так тут написано…
Мия закусила губу. Перевернула страницу, и у нее перехватило дыхание.
– Посмотрите на это…
На странице снова изображалась карта известного мира, нарисованная той же рукой. Но на западном побережье Итреи отсутствовал залив, который питал город Годсгрейв. Вместо него там находилась суша – полуостров, выступающий в Море Безмолвия. И в сердце полуострова, где теперь расположился большой метрополис, снова был нарисован «Х» и расплывающиеся символы рядом, выведенные красными чернилами.
– Что там написано?
Мистер Добряк посмотрел на страницу.
– …«Сюда он упал»…
– Луна?
– …Предположительно…
Мия уставилась на карту.
На место, где должен был находиться Город мостов и костей.
Годсгрейв…
– Кто или что такое Луна? – спросила она.
Но тени не ответили.
