Глава 31
Дженнсен проснулась, когда небо на востоке окрасилось в тусклый розовый цвет. Тело одеревенело, и она чувствовала себя совсем разбитой. Неплохо было бы поспать еще, но оставаться здесь, на открытом пространстве, смерти подобно… Дженнсен села и потянулась.
В западной стороне небосвода все еще мерцали звезды. А на востоке, на фоне розового, четко виднелся черный контур плато. Постепенно в золотых лучах восходящего солнца там стал вырисовываться Народный Дворец. Дженнсен странно и неумолимо тянуло туда, но во дворце ее ждали только ужас и смерть.
Беглецы быстро собрались, оседлали лошадей и приготовились к путешествию. Дженнсен прикрылась попоной, рассчитывая, что тепло Расти не позволит ей замерзнуть. Чтобы согреть озябшие пальцы, она то и дело похлопывала лошадь по шее. Второй пирог с мясом завернули в спальник, а спальник привязали к седлу — теплый бок Расти не позволит пирогу превратиться в ледышку.
И начался тяжелый путь. Время от времени приходилось покидать седла и идти пешком, чтобы дать лошадям отдохнуть. Путешественники собирались скрыться за горами, торчащими из-за горизонта на западе. Погони пока не было — за спиной на многие мили растянулась пустая равнина.
После полудня въехали в край низких холмов и оврагов, стала попадаться тощая растительность и низкорослые деревья. Казалось, нетронутая целина Азритских равнин от скуки решила слегка разнообразиться. Голодные лошади на ходу пытались сорвать лист кустарника или пучок сухой травы. Пирог с мясом был давно съеден.
К вечеру пейзаж изменился еще больше, и путешественники поняли, что подъезжают к краю Азритских равнин.
Подножия гор они достигли еще до наступления темноты. Между двумя скалами — выходом горных пород на поверхность — разбили лагерь. Место для привала было отличное: скалы защищали от ветра, а рядом раскинулась покрытая травой лужайка. Расседланные лошади сразу же бросились объедать молодые побеги.
Дженнсен распаковывала вещи и доставала припасы, а Себастьян рыскал вокруг в поисках дров для костра. Вскоре он принес кучу длинных сухих веток, порубил их боевым топором и развел огонь рядом со скалой, там, где его будет труднее заметить. Потом он заботливо положил попону на плечи Дженнсен. Сидя у разгорающегося костра, она нанизывала на прутья кусочки соленой свинины и раскладывала их на камни вокруг огня. Себастьян уселся рядом.
— Трудно было добраться до дома Алтеи? — спросил он после долгого молчания.
Дженнсен вспомнила, что в суматохе последних двух дней так и не рассказала ему о событиях, произошедших за время его пребывания в тюрьме.
— Мне нужно было пройти через болото, и я прошла.
Ей совершенно не хотелось рассказывать о трудностях, страхах, битве со змеей, о том, как она чуть не утонула. Все осталось в прошлом. Главное — она победила. Себастьяну в ожидании пыток и смерти пришлось гораздо хуже. А Алтея и вовсе была вечным узником трясины.
— Болото, — задумчиво сказал Себастьян. — Интересное место… Должно быть, там лучше, чем в этом пронизывающем холоде. За всю свою жизнь я ни разу не был в болоте.
— Значит, на твоей родине, в Древнем мире, гораздо теплее?
— Да нет, зимой бывает холодно, однако, конечно, не так, как здесь. Случается, идет дождь. Но снегопадов и такого пронизывающего холода, как в Новом мире, не бывает. Не представляю, как может возникнуть желание здесь жить…
Дженнсен с трудом могла представить зиму без снега и холода. Она была озадачена самой возможностью существования такой зимы.
— Где же еще нам жить? У нас нет выбора.
— Понимаю, — коротко заметил он.
— Зима уже на исходе. Ты и не заметишь, как придет весна, вот увидишь.
— Надеюсь… Уж лучше оказаться в Очаге Владетеля… ты недавно упоминала об этой земле… чем на этих промерзших пространствах.
— Я упоминала? Никогда я не говорила ни о каком Очаге Владетеля.
— Да говорила же, говорила. — Себастьян мечом придвинул дрова поближе друг к другу, чтобы разгорелось пламя. — Во дворце, как раз перед поцелуем.
Сноп искр взлетел в темноту. Дженнсен протянула к огню руки, согревая пальцы над весело играющим пламенем.
— Не помню.
— Ты же сказала, что там была Алтея.
— Где?
— В Столпах Творения.
Дженнсен засунула руки под плащ, ее удивленный взгляд остановился на Себастьяне.
— Нет, этого я не говорила. Алтея рассказывала мне вовсе не о землях, которые посещала.
— А о чем же она тогда рассказывала?
Дженнсен неопределенно махнула рукой, явно не собираясь отвечать на вопрос.
— Да просто так болтала, ничего особенного. — Дженнсен убрала с лица прядь рыжих волос. — Столпы Творения — это такая местность?
Кивнув, Себастьян перемешал мечом белые от жара угли.
— Иначе ее называют Очаг Владетеля.
— И что это значит?
Себастьян пристально взглянул на спутницу:
— Представь себе очень сильную жару. О такой иногда говорят: сегодня жарко, как в очаге Владетеля. Именно поэтому в народе так называют местность, которая на самом деле носит имя Столпы Творения.
— Ты там был?
— Шутишь? Я не знаю ни одного человека, который бы побывал там. Страшное место!.. Некоторые полагают, что это действительно царство Владетеля, в котором нет ничего, кроме смерти.
— А где оно находится?
Себастьян мечом указал на юг:
— Это пустынное место в глубине Древнего мира. Люди часто очень суеверны в отношении таких заброшенных мест.
Дженнсен следила за игрой пламени, пытаясь мысленно свести все воедино. Что-то неправильное, волнующее было во всем этом разговоре.
— А почему оно называется Столпы Творения?
Себастьян недовольно пожал плечами:
— Говорят, это необитаемое место… — Он замолк.
— А если там никто не был, то откуда все это известно?
— Когда-то были люди, ходившие туда, или по крайней мере побывавшие поблизости. Они-то и поведали об этой земле. Ползли слухи, сведения накапливались. Это место — аналог ваших Азритских равнин…
— Азритских равнин?
— Да, там пустынно, как на Азритских равнинах, но всегда стоит жуткая жара. По окраинам этой бесплодной земли пролегает несколько торговых путей. Без специальной одежды, защищающей от палящего солнца и постоянных ветров, очень быстро изжаришься живьем. И без воды долго не протянешь.
— И такая пустыня называется Столпами Творения?
— Нет, это лишь начало пути. Чтобы попасть туда, нужно пройти сквозь эту пустыню, а там, в ее сердце, находится широкое ущелье, в котором еще жарче, просто смертельно жарко. Как в очаге Владетеля…
— Так почему же все-таки ее называют Столпами Творения?
Носком сапога Себастьян отправил обратно в пылающее сердце костра выкатившиеся из него угольки.
— Говорят, на дне ущелья находятся высоченные каменные столпы. В честь этих вздымающихся каменных глыб и называется вся эта земля.
Дженнсен перевернула прутики с соленой свининой:
— Тогда название имеет смысл.
— Мне доводилось видеть нечто подобное, но в других местах и гораздо меньшего размера. Стоят неровные каменные башенки. Будто столбики монет на столе… — Голос Себастьяна чуть дрогнул. — Говорят, там такое ощущение, словно весь мир вздыбился в знак благоговения перед Создателем. Некоторые полагают, что это святое место. Но поскольку там удушающе жарко, многим приходит на ум, что оно сотворено не одним Создателем. Каким-то образом оно связано и с Владетелем. Потому и Очаг… Кстати, помимо жары есть и другие причины не соваться туда. Говорят, там место потустороннего столкновения.
— Созидание и разрушение, жизнь и смерть — вместе?
Себастьян смотрел на Дженнсен, в его глазах плясали отблески пламени.
— Таковы слухи…
— Иначе говоря, люди считают, что это смертельное место пытается поглотить мир жизни?
— Смерть всегда идет по пятам жизни. Брат Нарев учит, что зло в человеке притягивает тень Владетеля. Если мы вступим на путь зла, то привнесем его силу в мир жизни, и Владетель получит возможность свалить Столпы Творения, и мир рухнет.
Холод этих слов пробрал Дженнсен до костей, будто к ней прикоснулась рука смерти. Будто ведьма наложила на нее тайное злое заклинание… Дженнсен не раз слышала от матери, что ведьмы никогда не открывают своих знаний, всегда утаивая самое важное.
Было совершенно непонятно, зачем Алтея мимоходом назвала ее, Дженнсен, одним из Столпов Творения. Тем не менее девушка была совершенно уверена: Алтея посеяла в ее голове этот росток — Столпы Творения — с вполне определенной целью. Вот только какова эта цель?..
— А что случилось с Алтеей? Почему она не смогла помочь тебе?
Вздрогнув, девушка отбросила тягостные мысли. Перевернула прутики с соленой свининой — она оказалась совершенно готовой, — прикинула, как точнее ответить на поставленный вопрос.
— Алтея сказала, что однажды, когда я была маленькой, она уже попыталась мне помочь. Даркен Рал узнал об этом и отомстил ей. Он лишил ее дара. Теперь, даже захоти она, у нее нет возможности помочь мне, используя магию.
— Похоже, сам того не понимая, Даркен Рал выполнил работу Создателя.
От удивления Дженнсен отпрянула:
— Что ты имеешь в виду?
— Имперский Орден стремится убрать из мира магию. Брат Нарев говорит, что мы выполняем работу Создателя, ведь магия — это зло.
— А ты как думаешь? Неужели ты тоже полагаешь, что дар Создателя может обернуться злом?
— Весь вопрос в том, как магия используется! — Бесстрастный взгляд Себастьяна остановился на Дженнсен, но за бесстрастием скрывалась ярость. — Разве магия используется для помощи людям? Разве помогает детям Создателя в преодолении трудностей? Нет! Ею пользуются исключительно в корыстных целях. Взгляни хотя бы на Дом Рала. Разве он существует для блага людей? Или для пыток и смерти?
Последний вопрос прозвучал скорее как утверждение, которое Дженнсен не смогла бы опровергнуть, даже если бы пожелала от всей души.
— Похоже, Даркен Рал выполнил работу Создателя, милосердно освободив Алтею от магии, — повторил Себастьян.
Дженнсен положила голову на колени, слушая, как шипит поджаренная свинина. Алтея вовсе ни считала, что расправа над ней была милосердием. Наоборот, ей было мучительно больно остаться с одним лишь даром пророчества.
Мать Дженнсен научила дочь рисовать Благодать и говорила, что дар дается Создателем. В верных руках Благодать тоже была магией. Даже несмотря на отсутствие дара у Дженнсен, этот волшебный символ несколько раз защитил ее. Конечно, люди могут совершать злые поступки, но девушке совсем не нравилась мысль, будто дар — это зло. Дар — это чудо!..
Она мягко попыталась высказать свое мнение:
— Ты рассказывал, что императору Джеганю помогают колдуньи — сестры Света, живущие при его дворе. Они ведь используют магию. Если магия — зло, то как же…
— Они используют магию в наших целях, — резко сказал Себастьян. — И однажды она будет уничтожена во всем мире.
— Но какой смысл? Если вы верите, что магия — зло, то почему позволяете себе пользоваться ею?
Себастьян проверил готовность свинины на ближайшем прутике, снял кусок кончиком ножа.
— Люди убивают друг друга мечами и ножами. Пожелай мы уничтожить мечи и ножи, чтобы остановить убийства, вряд ли бы мы добились поставленной цели одними словами. Отобрать ножи и мечи можно только силой, встав на защиту добра, остановив сумасшествие насилия. Зло прилипчиво. Мы должны использовать мечи и ножи в борьбе с этим злом. Только так восторжествует мир. Если не станет убийств, страсти людей остынут, и Владетель будет вынужден покинуть их сердца.
Дженнсен отрезала кусочек шипящего мяса и подула на него:
— И в этих же целях вы используете магию?
— Именно! — Себастьян прожевал свинину и, застонав от наслаждения, проглотил. — Мы хотим очистить мир от магии, но в борьбе за это нам приходится использовать ее, в противном случае мы попросту проиграем.
Дженнсен тоже откусила сочный кусок и мычанием выразила свое согласие с мнением спутника о вкусе мяса. А проглотив, сказала:
— Брат Нарев и император Джегань тоже считают, что ножи и мечи — зло?
— Конечно, ведь предназначение этих предметов — калечить и убивать. Естественно, речь идет не о ножах для резки хлеба, а об оружии и, следовательно, орудиях зла. В конечном счете люди освободятся от бед, связанных с насилием, и тогда убийство и смерть останутся в прошлом.
— Ты хочешь сказать, что оружия не будет даже у солдат?
— Нет, солдаты должны быть всегда вооружены — для защиты свободных и миролюбивых людей.
— А разве люди не могут защитить себя сами?
— От чего? Смертоносное оружие будет только у солдат.
Дженнсен недоверчиво наклонила голову:
— Солдаты запросто убили мою маму. Могли убить и меня.
— Это были солдаты зла. Наши солдаты сражаются только за добро, защищая людей, но не порабощая их. Когда мы разгромим войска Д’Хары, наступит мир. И тогда… — Себастьян нагнулся к Дженнсен. — Разве ты не понимаешь? В конечном счете, когда исчезнет магия, то и оружие уже не понадобится. К убийствам и преступлениям приводят страсти развращенных людей, имеющих доступ к оружию.
— У солдат тоже имеются страсти.
Он рубанул рукой воздух:
— Только не у тех, кто хорошо обучен и находится под командой толковых офицеров.
Дженнсен посмотрела на мерцающие звезды.
Да-а, мир, который нарисовал Себастьян, манил к себе. Но если его утверждения истинны, а магия в руках Ордена используется в благих целях, то, значит, сама по себе она ни плоха ни хороша. И принесет ли она вред или нет, зависит исключительно от намерений. Однако спросила Дженнсен о другом.
— И что же это будет за мир — без магии?
На лице Себастьяна заиграла мечтательная улыбка.
— Все будут равны. Ни у кого не будет нечестно полученных преимуществ. — Кончиком ножа он снял с прутика новый кусок мяса. — Все станут работать вместе, потому что будут поставлены в равные условия. Никто не будет при помощи магии пользоваться плодами чужих трудов. К примеру, ты получишь возможность жить, не прячась от магии лорда Рала.
Алтея утверждала, что Ричард Рал родился с даром такой силы, какой за последние тысячи лет ни у кого не было. И он подобрался к Дженнсен гораздо ближе, чем это удалось Даркену. И он подослал людей, убивших ее мать…
— Ты не освободишься от Ричарда Рала, пока не уничтожишь его, — заключил Себастьян тихим голосом.
Взгляд Дженнсен остановился на нем.
— А почему я? Почему сражаются против него все, а уничтожить должна именно я?
Но прежде чем девушка задала вопрос, перед нею уже был ужасный ответ.
— Да ладно, — сказал Себастьян, вновь наклоняясь к ней. — Я имел в виду, что ты не освободишься от лорда Рала до тех пор, пока он жив.
Он отвернулся и взялся за бурдюк с водой. Пока он пил, Дженнсен не сводила с него глаз, а потом решила сменить тему.
— Капитан Лернер сказал, будто лорд Рал женился.
— На Исповеднице, — заметил Себастьян. — Если Ричард Рал хотел найти подругу по злым делам, то он ее нашел.
— А что ты о ней знаешь?
— Немного. Лишь то, что слышал от императора. Могу рассказать, если хочешь.
Дженнсен кивнула и сняла с прутика очередной кусок свинины. Она ела, наблюдая, как пляшут в глазах спутника отсветы пламени, а Себастьян начал рассказ.
— Между Древним миром, на юге, и Новым, на севере, тысячи лет существовал барьер, покуда лорд Рал не разрушил его и не захватил наших людей. Судя по всему, незадолго до рождения твоей матери Новый мир распался на три государства. На западе лежала Вестландия, на востоке — Д’Хара, а между ними Срединные Земли. После убийства отца и захвата власти Ричард Рал разрушил границы, разделяющие страны Нового мира. Срединные Земли — жуткое государство, в котором огромное влияние имеет магия. Там живут Исповедницы. Управляет страной Мать-Исповедница. Император Джегань рассказывал, что в юности она была столь прекрасна, сколь и беспощадна.
По спине Дженнсен пробежали мурашки.
— А ты знаешь, кто такие эти Исповедницы? — спросила она. — Что означает само слово?
Придерживая одной рукой бурдюк, Себастьян упер другую в колено.
— Не знаю ничего, за исключением того, что Исповедница обладает даром пугающей силы. Одно ее легкое прикосновение сжигает разум человека, и тот превращается в нерассуждающего раба.
Дженнсен слушала страшный рассказ, затаив дыхание.
— И люди всегда делают то, что она говорит? Просто потому, что она прикасается к ним?
Себастьян передал ей бурдюк:
— Исповедница касается их злой магией. Император Джегань рассказывал, что ее магия столь сильна, что прикажи она порабощенному человеку умереть на месте, он так и поступит.
— Он что… убьет себя прямо у нее на глазах?
— Нет. Просто упадет замертво, потому что она так сказала. Например, сердце остановится или что-нибудь еще в этом роде.
Дженнсен была настолько потрясена услышанным, что отложила бурдюк и поплотнее завернулась в попону. Все новости о лорде Рале нагоняли на нее тоску и страх. Хотя ни одна новость теперь не может быть ужасней давнего знания о том, что сводный брат, убив собственного отца, продолжил фамильное занятие — охоту на сестру.
Они доели, проверили лошадей, и девушка, не снимая плаща, свернулась калачиком в спальном мешке. Ей очень хотелось заснуть, чтобы обнаружить утром, что все происходящее было всего лишь дурным сном. Или вообще не просыпаться…
Поскольку сегодня рядом горел костер, Себастьян больше не согревал спутницу своей спиной, и Дженнсен обнаружила, что ей не хватает этого тепла. Себастьян сразу заснул, а девушка глядела на огонь. Ее мучили тревожные мысли.
Она вспоминала погибшую мать. Мамы нет, и дома больше нет. Дом всегда был около мамы, куда бы ни заносила их судьба. Наверное, мама сейчас наблюдает за нею из мира мертвых вместе с другими добрыми духами. Наконец-то она обрела покой и счастье…
При мысли об Алтее Дженнсен почувствовала глухую боль. Ну почему на долю всех, кто оказался связан с девочкой, появившейся на свет двадцать лет назад, выпали одни страдания! Мать погибла из-за того, что родила ее, совершив тем самым преступление. Латею убили безжалостные кводы неведомо за что. Алтею навеки изувечили за одну лишь попытку защитить малышку. Фридрих стал почти пленником, и его жизнь лишена многих радостей…
Дженнсен вспомнила наслаждение от поцелуя Себастьяна. Алтея и Фридрих потеряли саму возможность наслаждаться друг другом. А будет ли еще такая возможность у нее, Дженнсен? Не запер ли ее лорд Рал в своего рода тюрьму, в лабиринт бесконечного бегства?
Она размышляла о том, что сказал Себастьян: не будет у нее свободы, пока не исчезнет Ричард.
Дженнсен посмотрела на спящего Себастьяна, так неожиданно ворвавшегося в ее жизнь. При первой встрече, да и потом тоже, ей и в голову не приходило, что все это может закончиться поцелуем.
Растрепанные светлые волосы в свете костра приобрели золотой оттенок, лицо казалось таким родным и близким.
Но какое будущее их ждет?
На этот вопрос Дженнсен ответа найти не могла. Она не знала, значил ли что-нибудь поцелуй и куда все это может привести их. Она сомневалась в том, что сама хочет продолжения. Ибо не была уверена в Себастьяне и боялась, что не захочет он.
