Через четыре недели после того, как мы приземлились в Нью-Йорке, я снова пишу и стираю свой список.

1. Следить за Розой.

Роза, Роза, Роза, Роза. Хорошая новость в том, что пока худшие ее поступки – это побег из дома, дерзкое поведение с полицейскими и воровство. Она украла перо со шляпы у дамы из церкви, а еще корейскую куклу и бусы, которые, как она утверждала, ей подарила Сеймон. И вранье, бесконечная череда вранья. Все это – обычное Розино поведение. Но ни одной мертвой морской свинки. Или кого‐то еще. Ни одной странной новой записи в моем дневнике.

Плохая новость в том, что Роза угрожала Соджорнер. Она дважды ходила к ней на занятия по Библии и не сказала мне об этом. Она говорит, что Соджорнер теперь и ее подруга тоже. Джорджи считает, что Роза пытается свести меня с ума. Что мне нельзя на это вестись. Я так и не могу решиться серьезно поговорить о Розе с Салли и Дэвидом. К чему приведет этот разговор?

2. Мне нужно спарринговать.

Я дрался! Я дерусь! И буду драться! У меня зависимость. Спарринг поглощает меня еще сильнее, чем тренировки. Я не думаю ни о чем, кроме защиты, атаки, контратаки. Я вижу только своих соперников, их глаза, их кулаки в перчатках.

На какую‐то наносекунду Роза исчезает из моих мыслей. Все, чему я учился раньше, – ничто по сравнению с рингом. С ударами. С защитой. Со всем, что там происходит. Теперь я знаю, что такое бокс. Знаю, как слабо – и в то же время как сильно – я контролирую собственное тело. Мне не приходится думать перед тем, как я бью. Это происходит само собой. Я научился этому. Я боксер.

Дайдо под впечатлением от моих успехов. Я сам под впечатлением от моих успехов. Джейсон мечтает встретиться со мной на ринге. Я не рассказал родителям про спарринги, а это в некотором смысле тоже вранье. Я должен с ними поговорить.

3. Мне нужна девушка.

Соджорнер – мой друг. Она просто невероятная. Классно боксирует, умная, забавная. Не как Лейлани, спокойнее. Рядом с ней я расслабляюсь. Это если не считать тех моментов, когда я представляю себе, каково было бы обнимать ее, касаться ее тела… М-да. Я пытаюсь не думать, как превратить ее из подруги в мою девушку. Этого не случится. Я не верю в Бога и не буду притворяться, что верю.

4. Я хочу домой.

Уже не так сильно. Нью-Йорк довольно крутое место, но это не дом. Правда, я слишком давно не был дома.

Сегодня у меня второй бой с Тупорылым. Он старался не выходить на ринг против меня. Наверное, ему неловко. Один трехминутный раунд. На этот раз он вполне владеет собой, но по‐прежнему все делает медленно. Я замечаю, куда он смотрит, как движутся его плечи, задолго до того, как он бьет. От него легко уворачиваться. Он пытается двигаться быстрее, но получается неаккуратно.

– Смотри в глаза, не на перчатки! – напоминает Дайдо.

Я вижу перед собой только налитые кровью белки Тупорылого: он быстро-быстро хлопает глазами, чтобы сморгнуть пот. Звучит гонг, мы останавливаемся, касаемся друг друга кулаками, отступаем, снимаем перчатки и шлемы.

– Отличная работа, – говорит нам Дайдо и отводит Тупорылого в сторону, чтобы разобрать его недочеты.

Я в восторге. Это было легко. Тупорылый не вышел из себя. Я не стал бить менее аккуратно в ответ на его неаккуратные удары. Мы оба боксировали лучше, чем в тот первый раз. Я тяжело дышу. Кажется, что прошло меньше трех минут. Я хочу еще драться. Лучше всего с Соджорнер. Она очень быстрая. Она не подсказывает, куда будет бить.

– Че, – окликают меня, когда я выбираюсь с ринга. Похоже на голос Салли. Я оборачиваюсь. Это Салли.

Господи. Моя семья в полном составе стоит в спортзале и пялится на меня. Салли, Дэвид и Роза, а с ними Макбранайты. На Сеймон зеленые перчатки. Майя машет мне рукой. Ситуация, прямо скажем, неловкая. Лицо у меня и так горело от физического напряжения, а теперь горит еще сильнее. Я чувствую, что каждый мой прыщ вот-вот извергнется, словно вулкан. Роза широко улыбается.

– Мы подумали, ты захочешь с нами поужинать, – произносит Салли. Так холодно она со мной еще никогда не говорила. – Мы заказали столик в ресторане за углом, нас там ждут через пятнадцать минут.

Дэвид молчит. У него поджаты губы.

– Это один из наших любимых ресторанов, – говорит Джин, словно меня только что не поймали на том, чего я обещал не делать. Может, он не знает. Может, он как раз и предполагал, что раз я занимаюсь боксом, то он увидит меня на ринге.

– Заманчиво, – говорю я.

– Отличная работа. – Дайдо треплет меня по плечу. – Особенно кросс. При хуке у тебя левая рука опускается, а подбородок задирается. Но в целом все гораздо, гораздо лучше.

– Это мои родители, – говорю я, потому что было бы странно не познакомить их с ней. – Дайдо – мой тренер. Она очень крутая.

– У тебя много родителей. – Она улыбается четверым взрослым и протягивает руку Дэвиду, а тот ей улыбается своей самой обворожительной улыбкой.

– Я Дайдо, – говорит она и краснеет, пожимая ему руку.

– Я Дэвид, отец Че. Очень рад с вами познакомиться.

– Я Салли. – Салли протягивает руку, и Дайдо моргает, вспоминая, что ей нужно отпустить ладонь Дэвида и перестать на него пялиться. Салли представляет всех остальных. В ее голосе снова чувствуется тепло.

– Я Роза, – сообщает Роза, прежде чем это успевает сделать Салли. И делает реверанс. – А Че правда дрался? Он победил? Похоже, что победил.

– Да, он дрался. Не победил, потому что это не соревнование, а просто способ понять, кто что умеет, – говорит Дайдо. – Он хорошо выступил. Че – настоящий боец, но с головой. Отличное сочетание. Вы можете им гордиться. А теперь извините, мне пора.

– Ты очень предан своему делу, Че, – говорит Джин. – Проводишь пятничный вечер в спортзале.

Я улыбаюсь, не понимая, как ему ответить на это в присутствии родоков.

– Хороший спортзал, – говорит Лизимайя. – Я ожидала совсем другого. Так чисто, так много женщин.

– Да, – говорю я, – не как в традиционных спортзалах. Я такие не люблю. Многовато тестостерона.

Салли и Дэвид молчат.

– Эм-м, пожалуй, я переоденусь.

– Мы подождем у входа, – говорит Салли, и они с Дэвидом уходят.

Я стою, обливаясь потом. Роза и двойняшки смотрят на соседний ринг. Там дзюдоистки. Они борются лежа. Сеймон хихикает.

– Привет, – говорит Соджорнер Розе. – Теперь ты видишь, что у нас есть и другие девушки?

Она разматывает бинты и улыбается. Я понимаю, что еще не снял свои бинты. Они насквозь промокли от пота. Роза кивает:

– Теперь я тоже хочу научиться боксировать.

Соджорнер смеется:

– Я в любой момент готова дать тебе пару уроков самообороны.

– Да, пожалуйста!

– А мне? – спрашивает Сеймон. – Я Сеймон.

– Она моя лучшая подруга, – говорит Роза.

– Приятно познакомиться, – отвечает Соджорнер. – Буду рада научить вас обеих.

– Это Майя, – говорю я.

– Привет, – отзывается Майя.

– Рада познакомиться, – говорит Соджорнер. – А вы…

– У меня есть вопрос, – перебивает Роза, подходя ближе к Соджорнер. – Послание к евреям, четвертая глава, тринадцатый стих. Точнее, у меня вопросы по всему тексту Послания к евреям.

Вопросы по Библии? Да бог ты мой.

– Хочешь с нами поужинать? – спрашивает Роза, повышая голос и оглядываясь на Джина и Лизимайю, которые тут же откликаются:

– Конечно, замечательная мысль! Чем больше народу, тем веселее.

«Скажи нет, скажи нет, скажи нет», – мысленно упрашиваю я.

– Я с удовольствием, – говорит Соджорнер. – Только переоденусь.

– И я тоже, – говорю я. Черт. Наверняка у нее есть дела поинтереснее. – Я быстро.

– Мы пришлем тебе адрес, – говорит Лизимайя. – Это на Клинтон-стрит. Лейлани тоже придет.

«Шикарно», – думаю я.

Мы идем к раздевалкам.

– Тебе необязательно было соглашаться, – говорю я. – Роза бывает слишком настойчива.

– Я хочу пойти. Друзья так делают. Узнают как можно больше о семье своего друга, а потом используют это против него.

– Отлично. Слушай, сегодня все будет не как обычно. Ты же знаешь, я обещал им не драться?

Соджорнер кивает.

– Так вот, я им не сказал…

– Ты соврал?

– Не совсем. Я не рассказал… Но это одно и то же. Я все понимаю. Это будет ужасно неприятный ужин.

Соджорнер улыбается.

– Теперь мне еще больше хочется пойти. Посмотреть, как ведут себя твои предки, когда злятся.

– Прекрасно, – бормочу я и сворачиваю в мужскую раздевалку.

– Че, – зовет Соджорнер. – Если не хочешь, я не пойду.

– Что, правда?

– Конечно.

Я думаю, не попросить ли ее отказаться, но решаю этого не делать. Я проведу с ней еще немного времени.

– Нет, все нормально. Но за это ты позовешь меня на ужин с твоей семьей и постараешься, чтобы тебе на нем тоже пришлось несладко.

Соджорнер смеется.

В ресторане полно народу. Пол и стены выложены плиткой, отражающей и усиливающей звон посуды, гул голосов, стук каблуков. Мы протискиваемся мимо столов, за каждым из которых вплотную друг к другу сидят посетители, мимо официантов, балансирующих с огромными подносами в руках. Добравшись до нашего стола, мы видим всего два свободных места – одно на взрослом конце стола, другое на детском.

– Это Соджорнер, – объявляю я. – Мы вместе тренируемся. Ее пригласила Роза.

Все здороваются. Соджорнер обращается к взрослым «мэм» и «сэр». Они просят называть их по именам.

Салли кивает мне, указывая на место между ней и Дэвидом. Великолепно. Лейлани поднимает брови, словно говоря: «Ты попал». Соджорнер садится между Розой и Лейлани. У меня в кармане жужжит телефон. Джин делает за всех нас заказ по‐корейски, Майя и Лейлани что‐то ему подсказывают. Похоже, все работники ресторана их знают.

– Это та девушка, с которой ты ходил в церковь? – понизив голос, спрашивает Салли. Хотя мы и сидим рядом, мне приходится наклониться к ней, чтобы расслышать. – Та, которая рассказывает Розе о Библии?

– Да. – На другом конце стола Лейлани что‐то говорит Соджорнер, смотрит на меня и чуть приподнимает бровь. Соджорнер смеется. У меня горят щеки.

– Впечатляет.

– Любой боксер впечатляет, – говорю я. – Ну, если он умеет хорошо впечатать.

Салли не смеется. Сеймон сидит по другую сторону от Розы, рядом с Майей, но спиной к ней. Майя прижимается к Лизимайе, та обнимает ее за плечи. Роза и Сеймон смеются и переглядываются, когда Джин их о чем‐то спрашивает. Лейлани и Соджорнер разговаривают. Кажется, я слышу, как они что‐то говорят про бег, но в ресторане так шумно, что я мало что могу разобрать. Соджорнер слегка отодвигает свой стул от стола. Такие ужины – просто пытка.

– Ты давно боксируешь, Че? – спрашивает Джин. У него от природы зычный голос.

– С пяти лет, хотя изначально предполагалось, что он только освоит самозащиту, – говорит Дэвид. – Потом он быстро переключился на кикбоксинг, потом на бокс. А ты, Соджорнер?

Ему приходится повторить вопрос, потому что Соджорнер его не слышит.

– Моя тетя Сьюзен, – почти кричит она в ответ, – работает тренером в Джерси. Я училась боксировать вместе с кузенами. Но из всех нас только я по‐настоящему увлеклась боксом.

– А я научился у отца, – говорит Джин. – Повезло нам!

Соджорнер кивает.

– Главное, чему я научился благодаря боксу, – что защита важнее всего, – ухмыляется Джин. – А еще – что нужно есть вовремя. Бог мой, я был вечно голоден, когда боксировал.

– Да, – говорю я, кивая Джину, и он кивает мне в ответ. Я кладу себе солений и блинчиков из общего блюда.

Все едят. Лейлани болтает с Соджорнер. Роза и Сеймон хихикают. Как я ни стараюсь, не могу расслышать ни слова из того, что они говорят. Майя смотрит на меня, и я улыбаюсь ей, потом киваю в сторону Розы и закатываю глаза. Майя улыбается в ответ.

Взрослые говорят о делах. Я под столом пишу Джейсону: «Ну все, понеслось. Родоки знают про спарринги. Они не рады». Как только блюдо пустеет, нам приносят новое. Я счастлив, что могу просто есть, не поднимая головы от стола. Салли и Дэвид не говорят мне ни слова. Я смотрю на Розу. Я практически уверен в том, что это ее идея. Наверняка это она предложила им зайти за мной в зал. С каких пор мои родители не пишут мне заранее о своих планах?

Соджорнер смеется вместе с девчонками. Она сумела вовлечь в разговор Майю. Лейлани склонилась над своим телефоном. Я ем и радуюсь, что мне ни с кем не нужно говорить.

– Лейлани, – гремит Джин, – за столом никаких телефонов.

Лейлани даже не поднимает головы. Вряд ли она его не слышит.

– Никаких телефонов за столом, Лей, – еще громче повторяет Джин.

На этот раз она уже не может притвориться, что не слышит.

– У меня сроки, пап. Надо опубликовать до полуночи.

– До полуночи? В ночь с пятницы на субботу? Самое мертвое время для пресс-релиза.

– Ладно. – Лейлани кладет телефон на колени.

– Мы будем дома задолго до полуночи, – говорит Джин. – Если у тебя и правда сроки.

В ресторане становится тише. Шумная компания, сидевшая рядом с нами, ушла, их большой стол растаскивают на несколько маленьких. Роза громко спрашивает у Соджорнер:

– Че твой парень?

Соджорнер смеется:

– Нет, мы друзья по спортзалу.

Лейлани приподнимает бровь. Надо бы сказать что‐нибудь смешное, чтобы снять напряжение. Но я ничего не могу придумать.

– Понятно, – говорит Роза, вложив в свой тон все разочарование мира. – У Че никогда не было девушки. Мне кажется, вы так подходите друг другу.

– Эм-м, спасибо, – говорит Соджорнер. И бросает на меня взгляд, полный, как я надеюсь, сочувствия, а не жалости. Ее чувства не так легко разгадать, как чувства Лейлани.

– Что, правда? – спрашивает Джин. – Ты же такой симпатичный парень.

Лизимайя толкает его в бок. Салли спрашивает у Джина о потенциальном инвесторе, которого позвали на новоселье. Я перестаю их слушать и берусь за свинину, которую только что поставили на стол.

– Что ты думаешь, Че? – спрашивает Салли.

Я поднимаю голову:

– О чем?

– Мы пригласили твою подругу, Сид, и ее лучшую подругу – как ее зовут, Сид?

– Джейми.

– Мы пригласили их на новоселье. А еще пригласили друзей Лейлани, с которыми ты гулял прошлой ночью. Не напомнишь, как их зовут?

– Вероника и Олли, – с ухмылкой отвечает Лейлани.

– Великолепно, – говорю я.

Салли, Дэвид и Роза идут по Клинтон-стрит впереди меня. Роза без умолку говорит про Сеймон: «А можно она тоже поедет в танцевальный лагерь?» Я много раз слышу «А можно» и «Давайте». Никто из них ко мне не обращается и уж тем более не читает нотаций по поводу спарринга. Полагаю, этим мы займемся дома. Здесь куда тише, чем на Второй авеню. Двери многих магазинов наглухо закрыты рулонными воротами и заперты на висячие замки. Почти на всех дверях куча тегов, кое‐где попадаются и рисунки. Не будь здесь баров и ресторанов, улица была бы совершенно пустынной.

Я достаю телефон. Вижу сообщения от Лейлани, которой хочется узнать, почему мои родители были такие мрачные. Конечно, она не может промолчать и по другому поводу: «Не было девушки? Никогда? Значит, у нас в компании теперь полный набор. Нам уже сто лет нужен девственник». Я быстро набираю ответ: «Иди в жопу. И потом, то, что у меня не было девушки, не делает меня девственником». – «Ты девственник?» – «Подожди. Ты приняла меня в вашу компанию? Я теперь с вами? Я польщен. Мне дадут корону? Может, речь произнести?»

Я никогда не раздевал девушку. Я целовался, трогал грудь, попу, но только через одежду. Это хотя бы вторая стадия? Надо перепроверить. Моего члена касался только я. Звучит печальнее некуда. Телефон снова жужжит. Я вытаскиваю его из кармана. Роза отстает от родоков и пристраивается рядом со мной.

– Упадешь. Ты знал, что здесь закон запрещает писать сообщения на ходу?

Я бросаю на нее быстрый взгляд:

– Это не так.

– Нет, так.

– Что за глупости.

– Нет, не глупости. Смотри, ты чуть не споткнулся. А если посреди тротуара будет яма?

– Здесь нет ямы, а боковое зрение у меня работает, даже когда я пишу сообщение.

– В Нью-Йорке повсюду камеры. Если ты нарушаешь закон, полиция это видит, и тебя потом сажают в тюрьму.

– За то, что я на ходу пишу сообщения?

– Правда, некоторые камеры сломаны, и вообще, они висят не на каждом углу.

– Откуда ты это знаешь?

Роза пожимает плечами:

– Мне нравится узнавать разные вещи. Может, тебя и не засняли. На этот раз.

– Почему ты такая гадкая?

– Потому что это весело.

– А то, что родоки узнали, что я участвую в спаррингах, тоже весело? Зачем ты это подстроила?

– Ты не можешь быть уверен, что это я, – говорит Роза, подтверждая мою догадку. Вид у нее одновременно хитрый и самодовольный. – Весело, потому что теперь ты плохой. Давай ты теперь всегда будешь плохим. А я стану хорошей.

Она смотрит на меня. Похоже, она ждет, когда я спрошу, почему она это сделала. Я не буду спрашивать. Я знаю ответ. Потому, что могла.

– Если бы мне захотелось устроить тебе неприятности, – тихо говорит Роза, когда мы подходим к дому, – я придумала бы что‐нибудь посерьезнее.

Дома я запихиваю одежду из спортзала в стиральную машину и запускаю стирку. Родоки все еще не сказали мне ни слова. Я слышу, как Роза спрашивает, можно ли ей мороженого, и как закрывается дверь в родительский кабинет. Закончив со стиральной машиной, я выхожу на кухню и вижу, что Роза сидит за барной стойкой и ест мороженое, склонившись над планшетом. Скорее всего, она играет в шахматы, а может, составляет план уничтожения нашей планеты или просто выбрала место поближе к двери в кабинет, чтобы услышать, что мне скажут родоки, когда позовут меня на разговор. Если они вообще меня позовут. Может, будут мариновать меня до утра.

Даже представить себе не могу, что они сделают, ведь я никогда еще не попадал ни в какие истории. Наливаю себе стакан молока. Роза не поднимает глаз от планшета. Я подхожу к окну. В окнах напротив не горит свет или жалюзи слишком плотные. Я не смогу подсматривать за соседями, как делают Лейлани и двойняшки. Сажусь на диван, достаю телефон. В первую очередь пишу Натали: «Обожаю спарринги. Спасибо за совет». Снова пишу Джейсону: «Родоки узнали, что я дерусь. Поймали на горячем. Как у тебя?» Следующий в очереди Назим. «Как тебе в стране любви?»

Наконец, я пишу Джорджи: «Одна моя здешняя знакомая знает о моде всё. Водила меня в невозможно дорогой магазин, где полно тряпок, на которые ты бы слюни пустила». Я бы хотел написать Соджорнер, но у меня нет ее номера. Я так и не предложил ей обменяться телефонами. Можно было сделать это сегодня, но уж точно не при всех. А в зале всегда рядом Джейми.

Приходит ответ от Джорджи: «Круто. Как называется магазин?» – «Не знаю. У них на двери нарисована катушка ниток. Очень странное место. Дверь заперта. Наверное, тут так положено. Но как тогда к ним попадают простые прохожие?» – «Это «Спул». Да ладно! Ты пишешь про «Спул»? Не может быть! Я тебе не верю!» – «А?» – «Спул» – это, наверное, самый эксклюзивный бутик во всем мире. Управляющий сначала проверяет тебя онлайн и только потом впускает, причем тебе заранее назначают время. Ты не представляешь, сколько людей они просто не впустили. По-настоящему знаменитых и богатых». – «Звучит ужасно». – «О боже мой, как ты там оказался?! В чем ты был? Только не говори, что в трениках! Боже мой, Че!»

Не буду ей писать, что я как раз таки был в трениках. «Похоже, Лейлани там всех знает. Она туда часто ходит». – «Твою подругу зовут Лейлани? Как Лейлани Макбранайт?! Погоди, ты не шутишь? Господи боже, Че! Откуда ты знаешь Лейлани Макбранайт?!»

Из кабинета выходит Салли:

– Че?

Я отключаю звук у телефона и убираю его в карман, иду за ней, закрываю за собой дверь. Я не был у них в кабинете после того, как они набили его всем обычным барахлом и превратили в такое же захламленное и при этом таким же неуловимым образом организованное пространство, как и в любом месте, где бы мы ни жили. Пробковая доска покрыта записками – на ней план действий. Наверное, это для новой компании, которую они открывают с Макбранайтами. У них в кабинете всегда висит пробковая или белая доска. На ней всегда есть план действий, чаще всего несколько. Защита – лучшее нападение. Да, это стереотип, но порой он работает.

– Я нарушил обещание, – говорю я. – Я стал участвовать в спаррингах, мне это понравилось, и я хочу продолжать.

И Салли, и Дэвид пытаются меня перебить, но я продолжаю говорить.

– Все, чему я учился, все годы тренировок наконец обрели смысл. Опускаешь руки – ты уязвим. Поднимаешь подбородок – то же самое. Отходишь назад по прямой – утыкаешься в канаты. Бокс без спарринга – все равно что изучение языка, алфавита, грамматики, произношения без права говорить. Я не могу не драться. Брать с меня такое обещание было нечестно. – Я повышаю голос, пытаясь заглушить Дэвида. – Я всегда делаю все, о чем вы просите. Я годами держал это обещание! Но больше не мог. Кто знает, когда я перестану расти? Вы поступили нечестно, когда взяли с меня это обещание.

Я сажусь. Салли садится рядом, берет в руки мою правую ладонь.

– Ты закончил?

Я киваю, откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза. Салли отпускает мою руку.

– Ты соврал, Че.

Я открываю рот, чтобы ответить, но Дэвид поднимает руку, словно запрещая мне говорить.

– Мы дали тебе возможность высказаться.

Не помню, чтобы он когда‐либо обращался ко мне этим своим «давайте-все-успокоимся» голосом. К Розе – да. Иногда к Салли. Ко всем прочим членам своей семьи, и особенно к дяде Солу, но ко мне – никогда.

– Ты нам соврал, Че, – продолжает Салли. – Ты обещал, что не будешь боксировать. Ты начал боксировать, не сказав нам. То, что ты прямо не говорил слов, не соответствующих действительности, не имеет значения. Ты нарушил свое обещание, а потом скрыл это от нас. Молчание – тоже ложь.

Я тут же представляю, как Роза кивает, услышав эти слова.

– Че, я всегда была уверена в одном – помимо того, что мы все очень любим друг друга, – что в нашей семье никто не врет. Но ты соврал.

Я не знаю, что сказать. Не буду говорить им, что Роза не способна никого любить. Все, в чем уверена Салли, на самом деле фикция.

– Я собирался вам сказать. Хотел сегодня, но потом вы сами пришли в зал. Почему вы не написали мне заранее?

Они мне не отвечают.

– Теперь я тебе не доверяю, – говорит Салли.

Я жду, когда они скажут мне, каким будет мое наказание. Они молчат. Дэвид повернулся к компьютеру, Салли уткнулась в телефон.

– И что, это всё? Типа «вольно, разойдись»?

– Это не армия, Че. Мы семья.

– Мы думаем над тем, как тебя наказать, – говорит Дэвид. – Мы потрясены. Ты никогда нам не врал. Никогда не нарушал обещаний.

Я встаю и иду к двери. Закрывая ее за собой, я, кажется, слышу, как Салли плачет. Мне мерзко от того, что она плачет из‐за меня. Пока я иду по лестнице, Роза что‐то говорит мне вслед, но, к счастью, я не слышу слов. Я поднимаюсь в свою комнату и ложусь. Всего один провал, и они уже мне не доверяют.

Я смотрю в телефон. Мне пришла куча сообщений. Джорджи причитает насчет Лейлани, Джейсон сочувствует и рассказывает о своих проблемах с родителями, Назим шлет меня на хер, Натали поздравляет. Я не знаю, что им всем отвечать. Чтобы отвлечься, я решаю погуглить Лейлани: надо разобраться, что имеет в виду Джорджи.

Ого. Лейлани вроде как знаменитость. Я вижу тысячи ее фотографий на модных показах. Когда ей было двенадцать, она создала свой сайт для подростков, где стала писать об одежде, музыке, индустрии моды и политике. Теперь этот сайт превратился в огромный онлайн-магазин с кучей других блогеров и нереальным числом подписчиков. Сайт называется «Неофит», но это я уже слышал от Олли, а фанаты Лейлани называют себя «Нео». Она брала интервью у самых знаменитых женщин в мире. Естественно, все в том модном магазине ее знают.

Почему Лейлани не сказала мне, что она знаменитость? А как она должна была сказать? «Да, кстати, я вообще‐то важная шишка»? Не могу до конца в это поверить. Судя по тому, что я читаю, она вполне могла сама заработать кучу денег. К семнадцати годам. Бог мой. Теперь я не так сильно переживаю из‐за того, что она купила мне шмотки. Правда, я все равно не понимаю, зачем она это сделала. Неужели она настолько любит все и всех контролировать?

Я пишу Джорджи: «Погуглил Лейлани. Охренеть. Я ничего не знал». Вылезаю из постели. Выполняю несколько ката, стараюсь двигаться плавно, оттачиваю форму, никуда не тороплюсь. Я изнуряю себя, падаю в постель, засыпаю. И просыпаюсь, когда за окном встает солнце. Роза свернулась калачиком на полу. У нее умиротворенное лицо, рот слегка приоткрыт. Она похожа на себя в раннем детстве, на ту малышку, которая сжимала крошечными пальчиками мой палец. Сложно поверить, что передо мной ребенок, у которого нет сердца. Она открывает глаза и улыбается, словно рада меня видеть. На миг я в это верю.

– Все еще исследуешь сон?

– Я хотела убедиться, что мы по‐прежнему друзья.

– Я единственный тебя понимаю, – говорю я, прекрасно зная, что она не чувствует сарказм. – Мы не можем не быть друзьями.