Часть первая
Следить за Розой

Роза жмет на все кнопки подряд. Она откидывает спинку кресла назад, снова выпрямляет ее, выдвигает, убирает, поднимает и опускает подставку для ног, включает и выключает свет, поворачивает экран телевизора то кверху, то книзу.

Мы никогда не летали бизнес-классом. Розе нужно все исследовать, понять, что здесь можно делать, а что нельзя, и придумать, как обойти запреты. Стюардессы от нее уже без ума. Стюардессы всегда от нее без ума. Как и почти все, кто плохо ее знает. Ей десять лет, у нее светлые кудрявые волосы, большие голубые глаза и ямочки, которые она может показывать или прятать, словно нажимая на кнопку.

Роза похожа на куклу. Но Роза не кукла. Она сидит у окна, я отделяю ее от потенциальных жертв. Сейчас она развлекается с кнопками. Такие вещи надолго ее увлекают: она любит жать на кнопки, считать песчинки, вычислять углы, размышлять о том, как устроен мир и как сделать так, чтобы ей все сошло с рук. Я надеюсь, что она сама будет развлекать себя всю дорогу до Нью-Йорка. Но так вряд ли получится. Лететь долго, Роза заскучает, начнет придумывать, как бы напакостить, чтобы не узнали наши родители, Салли и Дэвид. Это ее любимая игра. Моя задача – ее остановить.

Бизнес-класс отвлечет ее надолго, не то что эконом. Вот и хорошо. А я пока вытянусь и отдохну. Я с трудом достаю до кресла впереди. Коленки ни во что не упираются. Жаль, что здесь нет спортзала. Жаль, что самолет не летит домой, в Сидней.

Роза разглядывает инструкцию по безопасности.

– Как ты думаешь, сложно открыть дверь аварийного выхода?

– Кому – тебе? Ты ее точно не откроешь. Ты слишком маленькая. И потом, ее нельзя открыть, пока самолет летит.

Я не знаю, правда ли это. Роза точно потом проверит и мне расскажет.

– А поджечь самолет сложно?

Она не стала бы этого говорить, если бы Салли и Дэвид могли услышать. Но они сидят перед нами, и наши слова поглощает гул двигателей. Я слышу все, что говорит Роза, слышу щелканье и жужжание кнопок, на которые она нажимает, слышу скрип ее кресла. Роза тоже меня слышит. Но все остальные звуки до нас не доносятся, и нас тоже никто не слышит.

– Че!

– Что, Роза?

Теперь она спросит, сложно ли взорвать самолет.

– Жаль, что мы не остались в Бангкоке.

Да неужели. Розе плевать на то, куда нас тащат родоки: в Новую Зеландию, в Индонезию, в Таиланд, домой в Австралию… Ей все равно.

– Тебе мало полугода?

Полгода для нас – большой срок, мы давно нигде не жили так долго.

– Я буду скучать по Апинье.

Я бросаю взгляд на Розу, но ничего не говорю. Апинья точно не будет по ней скучать. После того, что Роза заставила ее сделать. Когда мы зашли попрощаться, Апинья вцепилась в свою мать, рыдала и отказывалась к нам подойти. Ее родители решили, что у нее истерика, потому что Роза уезжает. Но я знал, что Апинья ее просто боится.

Роза опять берется за кнопки, снова и снова жмет на все подряд, без разбора. Она ждет, что я велю ей остановиться. Не дождется. Я достаю наушники и телефон, включаю подкаст Flying Fists – перед полетом я скачал пять выпусков – и принимаюсь перечитывать последние сообщения от моих лучших друзей – Джейсона, Джорджи и Назима. Я наклонил телефон так, чтобы Розе ничего не было видно. «Она уже что‐нибудь подожгла?» – «Смешно».

Еще смешнее то, что Роза только что об этом заговорила. Жаль, что Джорджи здесь нет. И Джейсона, и Назима. Я по ним скучаю. Только с ними я могу говорить о Розе. Хотя верит мне одна Джорджи.

На середине второго выпуска, посвященного Мохаммеду Али, Роза стучит меня по руке.

– Че!

– Что, Роза? – Я стаскиваю с головы наушники.

– Я была хорошей и сдержала все обещания.

Я фыркаю. Обычно Роза сдерживает обещания, находя способы от них уклониться. Она станет лучшим в мире юристом.

– Мне нужно сделать какую‐нибудь крошечную пакость.

– Быть хорошей – не игра, Роза.

Для Розы все в жизни игра. Она включает ямочки на щеках, хоть и знает, что на меня это не действует.

– Мне нужна награда за хорошее поведение.

– Я ничего не рассказал родокам. Это твоя награда.

– Но ты же им рассказал.

– Я не рассказал, что ты сделала Апинье.

Раньше я говорил родокам обо всем, что делала Роза. Но потом перестал. Они считают, что она устраивает сцены – так они это называют – и что это нормально для ребенка ее возраста. И к тому же, обычно добавляют они, она ведет себя гораздо лучше, чем раньше. Нет, она лишь гораздо лучше скрывает, какая она на самом деле. Они уверены, что у Розы была проблема. Они водили ее к врачам, к психологам, к специалистам, и те ее вылечили. Решили проблему. Теперь Роза просто не слишком социально приспособлена. Наша задача – помогать ей, не делая из мухи слона.

– Рассказывать было не о чем. Я ничего не сделала.

Я не намерен в миллиардный раз повторять, что заставить кого‐то сделать нечто ужасное – все равно что самому это сделать.

– Другие люди все время делают отвратительные вещи.

– Ты не… – начинаю я.

– Посмотри на того старикана. Вот он ведет себя отвратительно.

Мужчина средних лет в деловом костюме через проход от нас машет рукой, подзывая стюардессу. Он прихлебывает из стакана янтарную жидкость, словно это простая вода.

– Много пить плохо, – поджав губы, говорит Роза. – Это уже седьмой стакан. – Она важно складывает руки на груди с таким видом, словно ей удалось блестяще доказать сложную теорему. – Почему ему наливают снова и снова? Почему его не сажают в самолетную тюрьму?

– Самолетных тюрем не существует.

– Он пристает к той женщине, – говорит Роза, как будто ей не все равно.

Мужчина пытается наклониться к своей соседке, но сделать это непросто. Между сиденьями здесь не узкий подлокотник, как в эконом-классе, а целый столик. Женщина отодвигается как можно дальше. Она в наушниках, в руках у нее книга. Наверное, мне стоит вмешаться. Может, ему станет стыдно, если семнадцатилетний парень попросит его вести себя прилично.

Прежде чем я успеваю подняться, подходит стюардесса. Но поворачивается она вовсе не к пьянице, а к Розе.

– Вы меня вызывали, юная леди? – спрашивает она и наклоняется, чтобы выключить лампочку вызова бортпроводника.

Роза широко улыбается, включает ямочки и встряхивает кудряшками. Стюардесса, конечно же, улыбается ей в ответ.

– Да, но мне ничего не нужно. Зато той даме без вас не обойтись. – Роза указывает за спину стюардессы. – Ее сосед к ней пристает. Вы могли бы ей помочь? Мой брат говорит, что в самолете нет тюрьмы, но, если она у вас все‐таки есть, посадите его туда. Он плохой человек.

Стюардесса, извиняясь, разводит руками:

– К сожалению, у нас здесь и правда нет тюрьмы, но спасибо, что вы беспокоитесь о других пассажирах. Я постараюсь разобраться, в чем дело.

Она снова улыбается Розе.

– У вас красивые сережки, – говорит Роза.

У стюардессы золотые серьги-гвоздики с красными камнями.

– Спасибо. – Стюардесса разворачивается и уходит.

– Вот видишь? – говорит Роза. – Я беспокоюсь о других людях. Я помогла этой женщине. Какая награда мне за это полагается?

– Помощь другим людям и есть награда.

Роза закатывает глаза. Так она делает только в разговорах со мной.

– Я считаю, что стюардесса должна была подарить мне свои серьги.

Я откидываюсь в кресле и продолжаю слушать про Мохаммеда Али. Его еще зовут Кассиус Клей, он пока не стал профессиональным боксером.

Роза смотрит какой‐то фильм. Я не поворачиваюсь к ней, не пытаюсь взглянуть на ее экран. Может, она хоть ненадолго забудет про кнопки. Кассиус Клей только что выиграл золото на Олимпийских играх. Пьяный сосед, пошатываясь, встает в проходе. Он спотыкается и, чтобы не упасть, хватается за мое кресло. От него разит пóтом и алкоголем.

– Эй, девчушка, – говорит он, пялясь на Розу, – а у тебя красивые волосы. Как у Ширли Темпл. Но ты вряд ли знаешь, кто…

Роза показывает ему язык.

– Она знает, кто такая Ширли… – говорю я, но мужик уже волочит ноги по направлению к туалету: он явно тут же забыл, о чем говорил.

Стюардесса, разговаривавшая с Розой, идет по дальнему от нас проходу и наклоняется к женщине, к которой приставал выпивоха. Мы не слышим, о чем они говорят, но женщина тут же собирает свои вещи и вслед за стюардессой уходит в переднюю часть самолета.

– Ее пересадили в первый класс, – говорит Роза. – Это сделала я. Я ее спасла. Меня тоже должны посадить в первый класс. Вот что должно стать мне наградой.

Моя очередь закатывать глаза.

– Макбранайты должны были отправить нас первым классом, – говорит Роза. – Они богатые. Спорим, сами они летают первым классом.

Макбранайты – самые старые друзья Салли и Дэвида. Они знают друг друга с тех пор, как им было столько лет, сколько сейчас мне. Макбранайты вызвали нас в Нью-Йорк, чтобы родоки открыли там фирму. Мои родители уже открыли кучу фирм. Они в этом деле специалисты. Они открывают фирму, потом продают ее и переезжают на новое место.

– Ее они пересадили. Но как они накажут его? Жаль, что в самолетах нет тюрем.

– Может, они ему в кофе плюнут.

– Этого недостаточно.

– Я шучу, Роза. Они не станут этого делать.

– Жаль.

– Мир не всегда справедлив, сестричка.

– Кто-кто не всегда справедлив? – спрашивает Салли, перегибаясь через меня, чтобы поцеловать Розу. – Как поживают мои дорогие дети?

– В бизнес-классе просто здорово, – говорит Роза. – Мне нравятся места для богатых. Давайте всегда летать бизнес-классом.

Салли смеется:

– Я не против.

– Пусть Макбранайты за нас платят, – продолжает Роза. – Но в следующий раз попроси посадить нас в первый класс.

Салли фыркает.

– Я хочу посмотреть, как там все устроено. Представь, сколько там разных кнопок! – Роза жмет на кнопку и поднимает спинку своего кресла, затем снова жмет на нее и опускает спинку.

– Похоже, ты изучила все кнопки.

«Как и всегда», – не говорю я.

– Дэвид занимался тем же, но теперь он спит.

Мы с Салли обмениваемся понимающими улыбками.

Дэвид может заснуть где угодно.

– Я посмотрю все фильмы, – говорит Роза.

– Тебе не нужно в туалет?

– Салли! – восклицает Роза. – Я уже не маленькая, мне десять лет. Я сама могу сходить в туалет.

Салли поднимает руки, словно сдается:

– Хорошо, хорошо. Ты сама можешь сходить в туалет. – И тут же шепчет мне на ухо: – Приглядывай за ней.

Я всегда за ней приглядываю. Салли наклоняется, целует Розу, потом коротко обнимает меня:

– Поспи!

Мимо вновь плывет запах алкоголя.

– Он очень плохой человек. – Роза смотрит, как пьянчуга валится в кресло. – Но его никак не наказали, – добавляет она, закрывает глаза и мгновенно засыпает. Прямо как Дэвид.

Наш сосед отключился. У него открыт рот. Я просто уверен, что он храпит.

Я смотрю подряд все фильмы про бокс и надеюсь, что засну раньше, чем они кончатся. Я думаю обо всем, о чем обещал себе не думать. Например, о том, что сейчас мы летим в Нью-Йорк, а не домой. О том, сколько времени пройдет, прежде чем я смогу вернуться в Сидней. О том, что вскоре после того, как мы приземлимся, мне исполнится семнадцать. Праздновать я буду с Розой и родоками. Еще один дерьмовый день рождения. Сколько их у меня уже было. Но в основном я думаю о Розе, о том, что она никогда не поймет, почему я заставляю ее держать столько обещаний. Как объяснить ей, что быть хорошей – не игра?

Мне не сидится. Воздух в салоне пахнет пластиком. Я допиваю остатки воды, но в горле все равно сухо. Убедившись в том, что Роза спит, я иду в зону между нашим салоном и эконом-классом. Шторы в проходе задернуты. У белой пластиковой барной стойки стоят белые пластиковые вращающиеся стулья. Я наливаю себе воды, ставлю ногу на подножку стула, чтобы растянуть голень. Пью, растягиваю другую голень, доливаю воды. Даже после четырех стаканов язык так и липнет к нёбу.

Теперь надо отжаться. Я быстро делаю двадцать отжиманий, пока в проходе никого нет. Пока Роза не проснулась. Я обхожу по кругу салон бизнес-класса. Дэвид спит. Салли читает. Она улыбается, увидев меня, сжимает мне руку и продолжает читать. Роза спит в той же позе. Рот у нее приоткрыт, она легко, ровно дышит. Она похожа на ангелочка. Я прохожу по салону эконом-класса: пассажиры скорчились в креслах, которые едва можно откинуть. При этом почти все спят. Я никогда не мог тут спать. Я не могу так долго сидеть на одном месте. К тому же я всегда присматриваю за Розой и с ужасом жду, что еще она выкинет.

Перед вылетом я не спал почти всю ночь – болтал с Джорджи, Джейсоном и Назимом, мы не вспоминали о Розе, но я знал, что мог бы заговорить о ней, если бы мне захотелось излить душу. Мы знаем друг друга с тех пор, как нам было по пять лет. Мы познакомились на занятиях кикбоксингом для детей. Точнее, там я познакомился с Джорджи и Джейсоном. Назим с Джейсоном были лучшими друзьями по детскому саду. Скоро мы все стали не разлей вода. Когда я окажусь в Нью-Йорке, общаться с ними будет сложнее. Разница во времени между Сиднеем и Бангкоком всего три часа, а Нью-Йорк отстает от Сиднея больше чем на полдня.

Я делаю еще круг по салону бизнес-класса, хоть и боюсь, что зря так надолго оставил Розу. Сердце у меня начинает биться чаще – но нет, она все еще крепко спит. Салли тоже заснула. Спят все, кроме меня. Я смотрю еще один фильм. В нем нет ни одного поединка. Мы выйдем из самолета последними. Мы всегда последние, потому что Дэвид не любит спешить. Не важно, что я уже из кожи вон лезу, лишь бы размять ноги, пробежаться, мы все равно делаем так, как хочет Дэвид.

Когда мы наконец идем по трапу, пьянчуга – теперь он уже с похмелья, – раскрасневшись и тяжело дыша, бежит нам навстречу, расталкивает нас, торопясь попасть обратно в салон.

– Ну и грубиян, – замечает Салли.

Роза смеется. Я тоже готов рассмеяться. Мы почти добрались, а Роза так ничего и не выкинула.

Час спустя, когда мы уже прошли паспортный контроль и получили багаж, нас подводят к машине – самой большой из всех, в которых я когда‐либо ездил. Мы с Розой садимся назад. Перед нами телеэкраны, пульт, бутылки с водой, бумажные платочки, пакетики орешков. Мы словно снова оказались в самолете. Я готов заорать.

Родоки сидят в среднем ряду, возле небольшого холодильника. Они обсуждают, насколько правильно будет выпить сейчас вина, и неохотно решают, что это будет неправильно. Роза жмет на кнопки. Я гляжу в окно, хотя в нем видна только машина, припаркованная рядом с нашей. Глаза жжет. У меня устали даже пальцы на ногах.

– Снова кнопки для богатых.

– Во всех машинах есть кнопки, чтобы открывать окна, – бормочу я, не глядя на нее.

– Не такие, как…

– Дождь сильный, – говорит водитель, заводя машину. – Окна открывать не советую.

Роза жмет на кнопку, окно закрывается. Мы выезжаем на шоссе. Слышен лишь рокот двигателя, шум машин, свист ветра. Я откидываюсь на спинку сиденья, гляжу в мрачную, влажную тьму, которую время от времени расцвечивают размытые огни. Вряд ли мы увидим сейчас панораму Нью-Йорка. Похоже, мне на это плевать, что, наверное, хреново.

До моего семнадцатого дня рождения осталось чуть больше часа, и это еще хреновее: я буду праздновать семнадцатилетие вдали от дома, вдали от друзей. Я закрываю глаза и отключаюсь.

– Показать тебе кое‐что? – говорит Роза прямо мне в ухо.

Я вздрагиваю от неожиданности:

– Что?

Роза ухмыляется – дурной знак. Я тут же забываю про сон. Окно с ее стороны приоткрыто, в салон заливается дождь.

– Роза, закрой окно.

Она вытаскивает из рюкзака маленькую книжечку, поворачивает ко мне, чтобы я разглядел обложку. Это австралийский паспорт. Она раскрывает его на странице с фото, и я вижу лицо мерзкого пьяницы из самолета. Я пытаюсь выхватить паспорт у Розы, но она вмиг выталкивает его в окно.

– Я быстрее, – говорит она.