ГЛАВА XV

На следующий день Аута уже ехал верхом и нетерпеливо подгонял своего осла, досадуя, что тот не может бежать, как пантера. Новый приказ его нисколько не страшил. Напротив, им руководило жгучее желание выяснить поскорее, в чем там дело. Все мысли Ауты были теперь только о полученном письме и последнем наставлении Великого Жреца, которое он получил перед самым отъездом. В сопровождении нескольких солдат Аута почти неделю добирался на легкой лодке по течению Холодной Реки до Великого Города, потом три дня плыл под попутным ветром на корабле и снова пересел на осла, который в этой местности был единственным средством передвижения.

От гавани, где причалил его корабль, до теплых южных степей был длинный путь. Бедное длинноухое животное буквально выбивалось из сил, чтобы бежать так, как того хотел хозяин. Но ему все-таки было далеко до пантеры.

Имея специальный знак, Аута менял уставших ослов на свежих два раза в день. Однако дорога от нетерпеливого желания пройти ее как можно быстрее все равно, казалась невыносимо длинной. Никогда Аута не спал так мало, как в эти одиннадцать дней путешествия, хотя никто не давал ему никакого определенного задания и тем более его некому было торопить. Спал он урывками, не хотел отдыхать даже теперь, когда был изнурен до крайности. Он чувствовал, как все его тело горит от беспокойства. Сзади него, проклиная дорогу и неизвестную цель похода, ехали верхом солдаты. Если бы не приказ правителя, они бросили бы его. Впереди небольшого каравана маячил местный крестьянин-проводник на осле, хорошо знавший этот край и, как он говорил, все, что здесь происходило.

Время приближалось к сумеркам. Аута мысленно повторял заученное им наизусть письмо, которое было спрятано у него на груди. Правитель писал Великому Жрецу: «До меня дошла странная весть из южного края. Крестьяне, работавшие в поле, слышали гром и видели всплески молний, блеск которых превосходит само солнце. Кто был поблизости, упал. Несколько чужих богов, сверкая серебром и светом, вытащили из огня дом, похожий на серебряную башню, которая сияет ярче, чем серебро, и теперь живут в нем. Никто не осмеливается приблизиться к этим богам. Крестьяне бросили посевы пшеницы. Не знаю, что будет дальше. Поэтому пишу тебе, сиятельный сын неба, спустись с твоей Святой Вершины и поговори с богами. Никто из жрецов не осмеливается идти туда. Даже сам храбрый Пуарем».

Великий Жрец сказал Ауте так: «Иди ты, сын мой, посмотри, что это такое. Может быть, это не что иное, как видение. Ты прекрасно знаешь, что люди всё недоступное для их понимания считают божественным. Если не сможешь распознать, в чем дело, сообщи мне, и я приеду сам».

«Что бы это могло быть?» Мозг Ауты отказывался логично мыслить. Человек, бывший у них проводником, рассказал, что он видел, как появились боги. У них были тонкие тела, покрытые серебряной кожей, и хрустальные головы. У каждого бога были руки, ноги, как у людей, а на затылке — тонкие, длинные, тоже из серебра рога.

— А каков был дом? — в сотый раз спрашивал Аута.

Крестьянин был в восторге: его просили рассказать о диковинных вещах, которые были известны только ему, и он без устали говорил о них.

— Высокий, узкий, с острой крышей. Весь он из серебра.

— А что делали боги, когда их увидели?

— Я их видел совсем мало. А вот люди говорят, будто бы они все ходят вокруг и что-то рассматривают на местности. Но в первый момент, когда спустились из огненной тучи и вытащили из пламени дом, чтобы поставить его на землю, они только стояли около него. Я думаю, это боги огня и ветра и они разгневались на нас за то, что мы не поклоняемся им.

— А почему ты так думаешь?

— Когда их дом стал на землю, я был довольно далеко, но меня ударил такой сильный ветер, что я чуть было не упал. А кто стоял неподалеку, тот тут же свалился на землю. Некоторые умерли, кое-кто ослеп. А ведь до того даже и признака ветра не было, небо было ясным. Пшеница, в которую сели боги, почти вся сгорела. Это все за то, что люди отошли от богов и не приносили им жертвы пшеницей. Вот боги и сожгли ее сами. Мы были в поле и, как увидели богов, бросились бежать: не погибать же. С тех пор никто более туда не ходит.

Проехав еще немного, крестьянин сказал:

— Дальше я не поеду. До богов тут час пути. Вы, если хотите, идите, но разумнее всего было бы возвратиться. Никто, кроме жрецов, никогда не видел богов вблизи. Из-за вас боги могут разгневаться и на нас, и тогда от всей нашей пшеницы лишь один пепел останется. А то, чего доброго, какую-нибудь беду на весь край накличете. Так что, по-моему, лучше не ходить.

И, показав Ауте, куда надо идти, крестьянин поехал обратно. Через четверть часа остановились солдаты.

Аута спросил:

— Хотите сделать привал? Я думаю, туда доберемся еще до сумерек. Уж лучше там расставить палатку.

Но командир группы приказал своим солдатам забивать палаточные колья, а сам разлегся в пшенице. Протянув затекшие от верховой езды ноги, он произнес:

— Мы остаемся здесь. Мы еще не сошли с ума, чтобы сердить богов. Солдаты существуют для того, чтобы воевать с людьми, а не с богами. А ты, коли у тебя есть приказ идти, иди. Если через три дня не вернешься, знай: мы уйдем в Великий Город и скажем, что ты погиб.

Ауте не оставалось ничего другого, как подстегнуть осла и тронуться дальше в путь. Один из солдат крикнул ему вдогонку:

— А поесть не останешься? Смотри не умри с голоду…

— До еды ли мне теперь! — ответил шутливо Аута, но для шутки его голос был слишком взволнованным.

В поле стало чуть темнее. Большое красное солнце погружалось в пшеничное поле. Аута нетерпеливо подгонял осла, и тот бежал изо всех сил. Аута смотрел на летящих птиц. Он всегда завидовал им, но теперь они вызывали в нем подсознательное чувство ненависти из-за того, что человеку не дано летать.

Несколько месяцев назад Аута потихоньку смастерил себе крылья из перьев, убитых орлов. Однажды утром, попросив разрешения у Великого Жреца сходить на берег моря, он пошел туда, не сказав старцу зачем. Там, на вершине нависшей над морем скалы, он привязал к рукам крылья и прыгнул в воздух. Но ему не удалось пролететь даже мгновения. Он утонул бы, если бы за ним не прыгнули в волны и не вытащили удивившиеся его безрассудству два раба. А на скале, с которой он прыгал, думая, что он здесь один, стоял Великий Жрец и, улыбаясь, ожидал его.

«Это пробовали и другие!» — сказал ему тогда старец.

Он рассказал Ауте о безрассудных смельчаках, упоминаемых в старинных преданиях.

«Не дано человеку летать! — заметил Великий Жрец. — Только птице доступно это!»

Да, действительно людям это не было дано…

Уже начало вечереть, когда Аута увидал остроконечную высокую башню, возвышающуюся на сотню локтей над пшеничным полем. Она блестела, но не как серебро, а более матово (может быть, потому, что не было солнца)… Около башни никого не было: ни богов, ни людей. Аута стал вглядываться. Протер глаза, полагая, что это все ему кажется из-за усталости. Всю дорогу его терзало нетерпение узнать, в чем дело, хотя в душе он не верил в реальность происшедшего. А теперь башня была перед ним. Аута шлепнул себя по щеке. И снова посмотрел, Высокая, гладкая, блестящая башня без единого следа соединения или стыка имела что-то вроде окон, вытянутых вверх и вниз. В окнах горел свет.

Аута спешился и пустил осла пастись в пшеничное поле, сделал два шага в сторону башни. И тут же почувствовал, как его покидает смелость. «Что бы это могло быть? — подумал он. — Уж не один ли из тех огромных камней, которые иногда падают с неба?» Ему не раз приходилось видеть и трогать такие камни, но они были много меньше, чем этот. Большинство людей считало, что огромные камни, упавшие с неба, и есть сами боги. Аута же знал, что это не что иное, как простые камни, хотя никак не мог себе представить, откуда они падают. «Может быть, со звезд? Но звезды так малы… Хотя кто знает: ведь издали корабль правителя длиной в двести локтей кажется цветком черной травы…» К рабу вернулась смелость. Он пошел вперед, намереваясь обойти странную башню. Возможно, то, что он принял за освещенные окна, на самом деле не что иное, как драгоценные камни. Аута остановился в десяти шагах от башни. Осмотрел место, на котором она стояла: странное сооружение вверху было заострено, снизу у него торчали три мощные широкие ноги, на которые оно опиралось, из того же серебра (или из какого-то иного металла).

Машинально Аута взглянул на южную и восточную часть неба. И тут он почувствовал, как по всему телу пробежали мурашки: продолговатой, никому не известной звезды, столько ночей преследовавшей его, на небе не оказалось. Он быстро повернул голову к сверкающей башне в пшенице. Аута еще не осознал до конца, какая может быть связь между его взглядом на небо и стоящей перед ним башней, как почувствовал, что у него задрожали колени… Вдруг он ощутил острую боль в затылке. Аута опустил голову. И так он стоял некоторое время, подавленный внезапно нахлынувшим волнением. Потом он поднял глаза вверх и посмотрел на небо. Там на черном небесном своде мерцали звезды. Взгляд Ауты опустился на странную башню, и в это мгновение открылась дверь, которую до сих пор совершенно нельзя было заметить. Аута вытаращил глаза. Из двери хлынул яркий, словно солнечный, свет. Раб почувствовал, как у него снова задрожали ноги. В отверстии кто-то появился. Не бог ли? Но у него было вполне человеческое обличье: красивая серебристая кожа, две руки, две ноги, плечи, голова, похожая на круглый стеклянный шар. На макушке торчал рог или скорее стрела размером в пол-локтя. Загадочное существо направилось к Ауте. От удивления тот широко раскрыл глаза и тут сразу же почувствовал, как все вокруг закачалось. Земля выскользнула из-под ног, и он упал без чувств…

…Аута не знал, сколько он пролежал там, в пшенице, около неведомо откуда взявшейся башни. Когда он очнулся, то увидел, что лежит на спине, вверх лицом, в том же положении, как и упал. Стояла ночь. В окружающей Черноте мерцали одни лишь звезды. Башня едва виднелась в ночи… Ни огонька, даже самого слабого, не исходило от нее. Может быть, все это почудилось Ауте? Вероятно, его глаза видели лишь видение, похожее на многочисленные миражи оазисов и городов в глубине пустынь с их горячими песками.

Аута не двигался. Ему было приятно лежать. Ночь не была холодной, воздух чист, и грудь с наслаждением вдыхала его. Кругом было тихо. Даже птицы попрятались… Он закрыл глаза. Захотелось спать. Через некоторое время раб снова открыл глаза: башня, сливаясь с ночною темнотою, мерцала тусклым бледным пятном. Да, башня стояла на том же месте, но она могла быть всего лишь хорошо отшлифованным камнем, какие падают с неба. Но не исключено, что она стоит здесь уже целую вечность и во время бури какому-нибудь сумасшедшему показалась неведомо чем. Люди ведь легко верят во что угодно, даже если они сами того не видели! Вот так и достигла страшная весть ушей правителя. Взволнованный разговорами о призраке, он тоже мог оказаться под их впечатлением. А крестьянин, провожавший Ауту, наверное, даже и не видел этого отшлифованного камня,

Аута уже начал приходить к убеждению, что это все ему почудилось. А то, что он упал в пшеницу, так в этом нет ничего удивительного: он ведь так устал. Что же делать? Самое лучшее — заснуть до рассвета, а потом, отдохнув, вернуться в солдатскую палатку.

Раб задремал. Но прошло немного времени, и его разбудил какой-то треск. Он открыл глаза — никого. Да никого и не могло быть. Не изменяя положения, Аута осмотрелся, но ничего не увидел, ни тени, ни света. Послышался шелест. Аута подумал, что это, вероятно, в пшенице ползет змея. Зная, что тут ядовитые змеи не водятся, раб закрыл глаза и снова задремал. Сон начинал овладевать им, распространяясь по телу одурманивающей теплотой. Запах пшеничного поля пьянил его, но приблизившийся шелест заставил Ауту раскрыть глаза. Сначала он увидел лишь тень. Всмотрелся пристальней и вдруг увидел два надвигающихся на него горящих глаза. Аута протянул руку, чтобы защитить лицо, и рука ударилась обо что-то холодное, блестящее. В это мгновение чужие глаза приблизились к его лицу.

И тогда Аута снова потерял сознание.