Он сидел у меня между коленями и держал руки на руле. Ему было почти семь лет. Он слегка подпрыгивал под ритм песенки, которую напевал сам. Светофор переключился.

– Зеленый свет. Гляди налево, направо и налево.

Его голова вращалась, как на шарнире. Размашистые, преувеличенные движения.

Он удовлетворенно кивнул.

– Все чисто.

Я нажал на газ.

– Тогда поехали.

Он запрыгал еще быстрее. Дом исчезал в зеркале заднего вида. Белый штакетник на фоне тополей и плакучей ивы. Черная белка шмыгнула через дорогу. Энди стояла на крыльце со скрещенными на груди руками, босая, в выцветших джинсах. Ее волосы развевались на ветру, и она слегка покачивалась.

Объекты в зеркале не ближе, чем кажется.

Мы протарахтели через железнодорожные пути.

– Поверни это вниз. – Он выполнил команду, и замигал левый сигнал. – Теперь левый поворот.

Он стал медленно поворачивать налево, боясь повернуть слишком сильно и в то же время боясь выпустить руль из рук.

– Ты же не корову доишь. Поверни руль. Давай, лево руля. – Одним движением он выправил автомобиль, но переусердствовал, и мы оказались на встречной полосе.

– Хорошо. Теперь вернись в свой ряд.

Мы ехали по городу, виляя между рядами. Он почти не слушал меня, полностью сосредоточившись на дороге.

Через пятнадцать минут растопленное мороженое капало с его подбородка. Он все время облизывался, но больше размазывал следы по лицу, чем отправлял в рот. Он был похож на щенка, который гоняет носом банку с арахисовым маслом. Его пальцы были вымазаны голубым и розовым.

– Сохраняешь на потом?

Он облизывал край трубочки, но мороженое текло быстрее, чем он мог удержать во рту.

– Угу. – Он покосился на меня и кивнул, глядя на свою трубочку. – Ты носишь ее?

Я потянул рубашку, открывая большую наклейку с красно-синей буквой «S», которую он подарил мне. Ему нравилось, когда я носил ее. Его мать считала это нелепым.

Он уронил в мусорное ведро бумажку от мороженого. Я достал из кармана платок и вытер ему руки и лицо. Он поежился.

– Ты готов?

– Да, сэр.

Я вручил ему свою шляпу, и он надел ее на голову. Шляпа свободно вращалась на затылке. Я поднял его над головой и усадил на плечи. Он обхватил руками мою голову, прикрыв глаза, и я рассмеялся.

– Теперь, здоровяк… – Я брел словно слепец в темноте. – Мне кое-что нужно от тебя, чтобы двигаться дальше.

Он сцепил руки у меня на шее, едва не задушив.

– Так гораздо лучше.

Он положил подбородок мне на голову, и мы пошли по улице. Во мне шесть футов и два дюйма, так что он находился почти в восьми футах от земли. Мы прошли полквартала, и когда я умышленно пропустил поворот, он потянул меня за правое ухо и «пришпорил» левой ногой. Я повернулся, глядя на наши тени. Он носил мою шляпу и возвышался над остальными горожанами. Мы пошли по тротуару, когда он раскинул руки и стал издавать жужжащие звуки. Мир был хорош и приятен.

Мы миновали темнокожую женщину с продуктовой сумкой, шаркавшую по улице. Броди прикоснулся к моей шляпе и произнес:

– Добрый вечер, мэм.

Она остановилась и улыбнулась, потом дернула меня за рукав.

– Ты тот самый парень, о котором я читала.

Я протянул руку.

– Тайлер Стил, мэм.

Она кивнула.

– Так и подумала, что это ты. Узнала по фотографии. Ты поймал того убийцу и упрятал его за решетку. Надеюсь, там он и останется. Надеюсь, его повесят за то, что он сотворил. – Она прикрыла глаза ладонью. – Что за красавчика ты несешь на плечах?

Сын протянул руку вниз.

– Меня зовут Броди.

Она приподнялась на носки и пожала ему руку.

– Хочешь вырасти и стать похожим на своего папу?

Он кинул. Движение наверху подсказало мне, что он выпятил грудь.

– Да, мэм, – он выпрямился и вздернул подбородок, – рассчитываю на это.

Она похлопала его по ноге.

– Так держать.

Она скрипнула зубами и прикоснулась к моей руке.

– Продолжай делать что делаешь. Нам нужны такие, как ты.

– Спасибо, мэм.

Она повернулась и побрела по улице.

– Папа? – сказал Броди.

– Да, здоровяк.

– Как получилось, что вы с мамой не спите в одной постели?

– Мы делаем это лишь потому, что ты там спишь, а на троих не хватает места.

– Мама говорит по-другому…

– Да? И что она говорит?

– Она говорит, что ты работаешь допоздна и не хочешь никого будить, поэтому спишь на диване. Это правда?

Как такой маленький человек может уловить такую глубокую боль?

– Да.

– Знаешь, ты можешь будить нас. Я ее спрашивал, мы как-нибудь уместимся.

Я не ответил. Он дергал меня за оба уха.

– Эй, здоровяк, либо налево, либо направо. Не туда и сюда одновременно.

Он потянул налево и дважды пришпорил меня. Еще три квартала.

Рок-Бэзин, штат Техас, расположен к северу от Абилина. Широкие просторы, необъятные небеса, облака пыли – все это Западный Техас. В ясный день почти отовсюду из города можно смотреть прямо на запад и видеть Льяно-Эстакадо. Мы называем его Кейп-Рок. Это пологое плато, которое поднимается над равниной на несколько сотен футов, как Великая Китайская стена, и тянется на север, в сторону Канады. Оно обозначает конец Великих равнин и в какое-то время служило пастбищем для миллиона бизонов. Теперь оно покрыто тысячами ветряных мельниц, иногда более высоких, чем многие здания. Если остановить автомобиль и опустить окошко, можно слышать шелест пропеллеров. Дожди и снег, идущие здесь, стекают в Бразос и через восемьсот миль впадают в Мексиканский залив. Здесь есть своя хитрость, потому что дожди на плато не обязательно подразумевают дожди на равнинах. Отсюда и внезапные оползни.

Когда-то Рок-Бэзин был городом нефтяного бума. Кирпичные улицы, газовые фонари, буровые вышки на каждом углу, три ресторана, два банка и железнодорожный вокзал. В некоторых районах города люди бурили так много скважин, что вышки пересекали соседние ограды, как до сих пор происходит к востоку отсюда, в Килгоре. Мэр хвастался, что белка может пересечь город, прыгая с вышки на вышку и ни разу не коснувшись земли.

Старый «Форд F-100» тарахтел по Мэйн-стрит, волоча за собой пустой фургон для скота. Закрытые магазины, вывески «СДАЕТСЯ В АРЕНДУ», опустевшие фабрики, битое стекло, заколоченные окна, выцветшие указатели, неподвижные вышки рассказывали историю завершившегося нефтяного бума. Бельевая веревка была натянута через улицу между ржавыми опорами двух вышек. Я остановился перед окном банка и посмотрел на наше отражение. Безграничные возможности, бесконечные надежды.

Джордж Викерс держал магазин дешевых товаров. Его сын, Джордж-младший, в детстве получил удар копытом в голову от мула. Сейчас ему тридцать лет, но он ведет себя как шестилетний ребенок. Он вышел из магазина, направил на нас объектив «Полароида» и сделал снимок. Потом передал его нам. Сверху раздался голос:

– Спасибо, Джордж-младший.

Броди посмотрел на фотокарточку и сунул ее в карман рубашки. Он был очень горд.

– Смотри, папа, я выше тебя.

Я посмотрел на салон красоты дальше по улице. Было видно, как ее тень движется за окном. Ей заканчивали делать стрижку. Хотела выглядеть классно для очередного уик-энда вместе с девушками. На это раз в Лас-Вегасе. В прошлом месяце это был Нью-Йорк… или Сан-Франциско? Сын потянул меня за левое ухо. Ослик в джинсах и сапогах. Еще один взгляд на салон красоты, потом на его отражение в окне. Она права: он был цементирующим клеем. Иногда при землетрясении тектонические плиты расходятся на несколько тысяч футов, вызывая катаклизмы на поверхности.

Я подтянул джинсы. Далеко впереди на улицу свернул «монте-карло» с тонированными стеклами. Он ехал медленно. Блестящие хромированные колеса и крыльчатки создавали впечатление быстрого движения, которого на самом деле не было. Я видел это раньше, но здесь это удивило меня. Автомобиль подкрадывался к нам. Мощные басы из динамиков сотрясали номерную табличку. Я перешел на легкую трусцу. Ничего не подозревавший Броди со смехом потянул меня за правое ухо.

Я достиг дальней стороны улицы, где стоял мой грузовой автомобиль. Потом снял сына с плеч и посадил на грузовую платформу.

– Эй, здоровяк, ты должен лечь, – я похлопал по платформе, не сводя глаз с улицы, – с глаз долой, прямо сейчас.

– Но…

– Ложись, – я надвинул шляпу на глаза, – сейчас же!

Он подчинился. За три дома от нас появилась она, прикрыв глаза ладонью от солнца. Мне была нужна дистанция между мной и грузовиком. Я вышел на тротуар, продвинулся на несколько витрин и встал в тени. Автомобиль приближался. Изнутри вился дымок. Блестящие черные волосы, длинные волосы, собранные в хвост, татуированные руки. Блестящие черные глаза-пуговицы и синие банданы. Один из них швырнул пустую бутылку виски в сторону моего грузовика, потом заметил меня и поддал вперед. Их было пятеро, и нас разделяло двенадцать футов.

В ФБР вам скажут, что статистически перестрелки продолжаются очень недолго. Но это плохое утешение, когда принимаешь в ней участие. Первая пуля прошила мою левую ногу, развернула и бросила на кирпичную стену магазина дешевых товаров. Следующие четыре пули ударили в бронежилет, разбив витрину моим телом. Я посмотрел на автомобиль и увидел что-то блестящее, вылетевшее наружу. На одном конце вращался язык пламени. Я знал, что будет дальше. Полное адреналиновое истощение, тоннельное зрение, отключение слуха. Грубые моторные навыки пришли на смену тонким. Взрыв произошел примерно в то время, когда бутылка упала на тротуар недалеко от меня, окатив пылающим клейстером и осколками. Боль в ушах была нестерпимой, но потом наступила полная тишина.

Когда я открыл глаза, надо мной стоял человек, державший в руке мой «смит-вессон» 327-й модели. На лодыжке я носил восьмизарядный «смит-вессон» 357-й модели. Помню, что перед тем, как он нажал на спусковой крючок, я подумал: «Это будет больно».

– Ковбой, это подарок от Жозе Хуана, – сказал он и спокойно выпустил пять пуль в значок «S» у меня на груди.

Когда я полулежал там, у меня было три отдельные мысли, которые я не могу объяснить. Может быть, четыре. Во-первых, «надеюсь, бронежилет выдержит». Во-вторых, моя кожа пылала, как в огне, и мне это не нравилось. В-третьих, несмотря на эмоциональную отчужденность, сердитые крики и месяцы, прошедшие с тех пор, когда мы последний раз прикасались друг к другу, мне не хотелось, чтобы она видела это. Я изо всех сил старался защитить ее от этой стороны моего существования, но такая картина не изгладится из памяти. Последним, что я помнил, был голос моего сына, испуганный и одинокий, снова и снова выкрикивавший мое имя.

А потом не было ничего.