они растянулись длинным строем и ждали, пока первые ряды иллергетов добегут до самого низа. И едва это произошло, и между разъяренными горцами и копейщиками осталось не более тридцати метров — пыльный воздух рассекла короткая команда, и в иллергетов полетели копья.

Первая шеренга нападавших полегла на месте. Ничто не могло противостоять удару тяжелого копья, пущенного умелой рукой. Федор своими глазами видел, как саунион прошивает тела в доспехах, и часто вместе со щитами, выставленными для прикрытия. Не дожидаясь новой команды, заранее заученными движениями, солдаты-копейщики произвели еще пару бросков, с близкого расстояния уложив пилумами не один десяток горцев, а затем, сделав свое дело, мгновенно просочились назад в просветы между выстроенными спейрами.

Несмотря на то, что первую спесь с горцев сбили, ярости у них еще хватало. Федор перехватил покрепче фалькату, еще ни разу не пущенную им в дело, и вперил взгляд в бежавших на него солдат противника. Иллергеты в черных доспехах наступали по всему фронту одновременно, но не плотной массой, а просто толпой. Такая тактика была Федору уже знакома. Так бились многие «дикие» народы. И он заранее знал, что более организованные карфагеняне победят. Но, видев однажды атаку кельтов, еще на службе у римлян, привык откладывать самовосхваления на потом. Те кельты наступали вообще без доспехов, почти голые, и сумели покосить своими длинными мечами все организованные и хорошо вооруженные манипулы легионеров. И если бы не вовремя подоспевшая подмога, то победа была бы за ними. Точнее полный разгром. «Не надо недооценивать ярость», — решил тогда Федор. И сейчас он отгонял в сторону все подобные мысли, сжимая фалькату и прикрывая плечо и бок круглым щитом.

Федор стоял в первой шеренге. И уже ясно видел распаленные лица иллергетов. В отличие от кельтов их вооружение состояло из коротких мечей, которыми они размахивали одновременно со щитами, такими же круглыми, как и у карфагенян, но чуть меньшего размера.

Наконец, черная лавина достигла первых рядов карфагенян и захлестнула их, потеснив в нескольких местах. Но тут же откатилась. И началась мясорубка. Федор схватился с длинноволосым воином — шлемов иллергеты не признавали — с ходу обрушившим на него сразу несколько ударов меча и один раз попытавшимся толкнуть его щитом. Морпех, удивленный скоростью горца, едва не перепрыгнувшего через него с разбега, все же удачно прикрылся щитом и увернулся от удара. А затем, не долго думая, взмахнул рукой сам и снизу вверх полоснул фалькатой по груди раскрывшегося на мгновение бойца. Удар морпеха прошел с трудом — все же это оружие было для него еще тяжеловатым и непривычным — но слегка задел доспех, распоров его верхний слой. Горец вскрикнул и шарахнулся назад. Федор, перейдя в атаку, нанес сильный удар сверху, раскрошив легкий щит иллергета, а затем, отбив ответный удар, нанес еще один. На этот раз тяжелый клинок фалькаты, рассек ключицу и вошел в плоть нападавшего, словно в мягкое тесто, едва не отрубив руку.

— Хороший клинок, — Чайка сплюнул застрявший на зубах песок, глядя, как горец, выронив меч, рухнул ему под ноги.

Рядом упал еще один. Это Летис, обезоружив своего противника, поразил его резким выпадом в голову. Тот вскинул руки и залившись кровью, завалился, испустив дух.

— Ты прав, — крикнул Летис, поймав взгляд Федора, — отличный клинок!

Урбал бился со своим горцем в нескольких метрах поодаль, но кто из них победил, морпех не успел увидеть. На него напал еще один иллергет, в ярости вращавший мечом над головой. Первым ударом он заставил Федора отступить на несколько шагов, вторым присесть, а вот третьего он нанести не успел. Сделав движение рукой на себя, словно выкашивая траву серпом, Федор полоснул его фалькатой по ноге и глубоко рассек ничем не защищенную икру, из которой тут же выплеснулась кровь. Взвыв от дикой боли, воин выронил щит, но и не подумал отступать. Вместо этого он подпрыгнул на здоровой ноге и наотмашь рубанул мечом по голове Федора, и морпех от неожиданности не успел защититься. Удар пришелся по касательной, снеся часть плюмажа на шлеме, но голова осталась цела. Чайка с трудом распрямился и сделал ответный выпад, проткнув тело раненого острым клинком. Тот плотно уперся обеими ногами в землю, словно перестал ощущать боль, затем харкнул кровью и, словно нехотя, завалился на спину.

Поразив врага, Федор отскочил от поверженного тела, прикрылся щитом и бросил взгляд по сторонам. Урбал метким ударом все же расправился со своим противником, не смотря на то, что в пылу схватки остался без щита. Летис, слегка раненый в руку, яростно атаковал сразу двух иллергетов. Одного он проткнул так же, как и Федор, а второму рассек череп сильнейшим ударом сверху.

— Солдаты! — разнесся крик Магны, вдруг оказавшегося в десяти шагах от друзей. — В атаку!

И седьмая спейра с устрашающими воплями перешла в наступление, отбросив оставшихся в живых нападавших к самому подножью горы. Недавние морпехи Карфагена — хотя, по мнению Федора, бывших морпехов в природе не существует — сплотив ряды, обрушили могучий удар своих клинков на врага, быстро рассеяв его и без того разрозненные порядки. То же самое предприняли остальные спейры по всему фронту, обратив оставшихся иллергетов в бегство. И лишь загнав врага обратно на склон, карфагеняне прекратили преследование. Военачальники посчитали, что враг разбит, предоставив завершение боевых действий копейщикам и нумидийской коннице.

В карабкавшихся вверх по склону иллергетов снова посыпались дротики, разя их наповал. А тех, кто успевал избежать летучей смерти, выпущенной из рук метателей, на своих быстрых конях настигали конные нумидийцы и добивали копьями. Уйти смогли только несколько десятков лучников, засевших на самой вершине горы.

— Чертовы горцы, — выругался Летис, вытирая свой клинок о доспех одного из мертвецов, облаченного в черную кожу, и поглядывая на раненное предплечье, из которого сочилась кровь, — только попадитесь мне еще раз. Уложу не меньше десятка.

— Успеешь, — заметил на это Урбал, — они еще не один раз постараются устроить нам подобное.

Спустя полчаса разгром противника был завершен. Когда по приказу Акрагара все командиры спейр построили своих солдат после боя и провели перекличку, подсчитав потери, выяснилось, что больше всего досталось пятой спейре. Она не досчиталась тридцати шести человек, львиную долю которых задавило камнями еще до боя. Основные потери в других спейрах тоже имели причиной камнепад, устроенный иллергетами. А от рук самих горцев погибло не более сотни человек во всей хилиархии. Получалось, что если нападавшим, использовавшим внезапность, удалось убить не больше спейры солдат армии Ганнибала, то сами карфагеняне в этом бою уничтожили целое племя иллергетов. Не меньше пятисот человек. Хотя в момент атаки казалось, что их бегут тысячи. Особенно отличились в бою Летис и Федор, пожалованные за храбрость благодарностью Магны.

Посчитав мертвых и погрузив раненых на телеги обоза, замыкающая колонну хилиархия снова заняла свое место. А спустя пару часов был получен приказ Атарбала становиться на ночлег. Лагерь разбили на холме, вблизи реки, в том месте, где биремы сопровождения смогли подойти к берегу.

На сей раз Федор вместе с Урбалом и Летисом, которому помог забинтовать руку, впервые принял участие в строительстве лагеря. Двадцатой хилиархии поручили возвести западную стену походного лагеря. Они втроем выкопали в каменистой почве несколько метров траншеи и забили в нее выструганные колья, привезенные в обозе. Частокол получился не выше человеческого роста, но это было лучше, чем ничего. Римляне, насколько знал Федор из своего опыта, строили такой же, если лагерь ставился на одну ночь.

Ему эта работа оказалась вполне знакома, а вот его друзья не могли привыкнуть к мысли, что после недавнего боя их еще и заставляли вколачивать колья. Это, похоже, случилось впервые за период их недолгой службы в морской пехоте, временно сменившейся службой в пехоте обычной.

— Наш новый военачальник Атарбал мог бы захватить с собой и строителей, оставшихся в лагере, — бурчал себе под нос Летис, потирая раненную руку.

— Действительно, чего нам здесь корячиться, — вторил ему изможденный Урбал, перехватывая очередной кол и мечтательно добавляя. — Эх, если бы мы плыли сейчас на корабле, вот было бы здорово.

Федор помалкивал, слушая жалобы друзей. У Гасдрубала на строителей, вероятно, имелись свои виды. Наверняка, ему не хватало инженерных частей на все задачи, внезапно возникавшие перед воинством Карфагена. Они только вчера вторглись в чужие земли, и у огромной армии уже обозначились более важные направления ударов, а то, в котором проводилась разведка боем силами солдат Атарбала, являлось, скорее всего, второстепенным.

Так они и вкалывали до самой темноты, посматривая на две биремы с морпехами, вытащенные на берег неподалеку от лагеря.

После горячего ужина, приготовленного им в специально выстроенном бараке, солдаты завернулись в свои походные шерстяные плащи и улеглись спать, возблагодарив в очередной раз Баал-Хамона за то, что их ко всему еще не поставили в караул, выпавший на долю третьей и четвертой спейры. Ночь прошла спокойно, и на лагерь, в котором скопилось почти пять тысяч человек, никто не осмелился напасть. Хотя бы на сегодня с иллергетами было покончено.

и совету старейшин. Свой первый поход в качестве десятника, как он сам себя называл, Леха провел бодро, но безрезультатно. Греки, отсиживаясь за крепкими стенами Херсонеса, отбили все попытки скифов взять город. Да и попытки эти, надо сказать, являлись не очень удачными.

Воины Иллура, конечно, рассеяли греческую конницу в поле, но вот опыта захвата укрепленных городов у них было маловато. Давно не практиковались в этом деле. Тем более городов, ощетинившихся метательными орудиями, что превращали своими каменными ядрами скифских храбрецов в окровавленные мешки костей и мяса. С моря тоже ничего значительного предпринять не удалось, хотя и имелись у скифов собственные корабли, да только в бою с греками-мореходами они все равно сравниться не могли. Не хватало выучки экипажей, да и самих боевых кораблей тоже не доставало. Скифы все больше развивали морскую торговлю да строили зерновозы и прочие торговые суда. Неплохо, надо сказать, строили, но для серьезного ратного дела они все равно не годились. Вот и получалось, что одна триера из флотилии Херсонеса с обученными гребцами успевала пустить на дно залива не меньше трех двухрядных скифских судов, чьи команды надеялись, в основном, на лучников, не дававших, однако, на море такого же эффекта, как на суше.

И даже, несмотря на героические усилия бывшего морпеха российской армии Лехи Ларина, попытавшегося подойти ночью с моря на нескольких кораблях и запустить подожженный брандер в самую гавань Херсонеса, чтобы спалить к чертовой матери весь этот греческий флот, ничего не получилось. Греки его заметили даже ночью и потопили всех, кто пытался вместе с Лехой сотворить сию каверзу. Сам автор идеи еле доплыл до берега живьем, прыгнув с протараненного корабля в море и чудом увернувшись от стрел. Херсонес стоял незыблемо, и сильный греческий флот продолжал охранять его с моря, не позволив скифам блокировать город со всех сторон. Припасы и помощь продолжали свободно поступать в город морем из других греческих колоний. В конце концов, Иллур признал поражение и снял осаду.

С той поры минуло почти полгода. Теперь Лехе, в бессильной злобе погрозившего Херсонесу с перевала кулаком на прощанье и обещавшему вернуться, подчинялось уже тридцать воинов. А Иллур, после внезапной смерти своего престарелого родителя, местного царька Акчея, вошел в совет старейшин, заняв по праву постоянное место своего предка.

По местным меркам Иллур являлся крупным вождем. У него было много солдат и рабов, несколько кочевий для выпаса скота на севере полуострова. Как вождь, он мог бы жить в шикарном каменном доме в новой столице, управляя жизнью племени оттуда. Но не жил. Более того, не любил всех этих излишеств культурной жизни, незаметно спеленавших волю кочевников. За подобное кредо Леха его уважал.

Этот бородатый скиф больше любил просторы степей, быстрых коней, горячую схватку и верный лук. В нем не проглядывало спокойствия царя и изнеженности старейшин, разменявших пятый десяток и грезивших только о покое, хотя Иллур тоже был немолод. Ему недавно стукнуло двадцать восемь. А при кочевой жизни, полной опасностей, совершенно Иллура не страшивших, редко кто среди воинов доживал до таких лет. Но кочевая жизнь в пределах полуострова уже не кишела опасностями, а за его пределы с большим войском скифы выходили довольно редко. Во всяком случае, Леха точно не выходил. Правда, он был наслышан, что в степях к северу кочуют какие-то сарматы и что эти кочевники находятся сейчас в силе, не уступая ни в чем скифам. Но в Крым залетные гости пока не вторгались и потому Леха о них вообще ни вспоминал. И здесь событий хватало.

«Ну, теперь будет дело», — решил Леха, узнав о том, что Иллур вошел в совет, решавший судьбу народа вместе с царем Скифии. И не ошибся.

Иллур, до того появлявшийся в совете лишь изредка, заменяя отца, немедленно начал мутить воду. Он призывал всех скифов объединиться для нового великого похода, чтобы память предков, перед которыми в древности склонялись далекие Мидия, Сирия и даже Палестина, вновь стала явью. Он внушал им, что копыта скифских коней снова могут топтать берега далекого моря. Но, начать нужно с близкого. С того, чтобы взять под свой контроль весь благодатный полуостров, прогнав с него жадных до чужих богатств греков вместе с их союзниками.

Царь и старейшины, уже много лет привыкшие жить в относительном покое на полуострове, где удобно обороняться от внешних врагов, и не помышлявшие о расширении скифских владений до прежних границ, пришли в трепет. Ведь Иллур предлагал заново покорить огромные территории, от Персии до Византия, вокруг ближнего моря и вглубь от его берегов. Снова дойти до самого Истра, где еще теплились отдельные скифские поселения. А может быть, и двинуться дальше.

С тех пор, когда все это принадлежало грозным скифам, кочевая империя сильно уменьшилась в размерах. В их руках остался лишь Крым, да и то не весь, а сверх того часть земель в дельте Борисфена. Скифы стали оседлыми, развили в Крыму ремесла, освоили морскую торговлю. Среди них народилось немало кузнецов, оружейников, золотых дел мастеров и ювелиров, поделкам которых дивились даже видавшие виды заезжие мастера из греческих полисов. А их здесь крутилось немало.

Недавние кочевники, еще вчера не мыслившие себе существования без коня и вольных степей, научились строить корабли и большие города. Чего стоила только столица — не так давно возникший Неаполь Скифский, хорошо укрепленный город, где царь и многие из скифских вождей обитали не в юртах, а во вполне «современных» домах, устроенных на греческий манер с портиками и колоннами. Им комфортно жилось здесь и совсем не хотелось сниматься с обжитого места только для того, чтобы возродить память предков и снова испытать ужасы затяжной войны. Но старейшины были скифами по рождению, они слушали Иллура, и его горячие речи находили в их заснувших сердцах отклик. Слушал его и царь Палак. И скоро в воздухе запахло грозой.

Сам Леха на жизнь не жаловался. Оказавшись каким-то чудом в этом времени вместе со своим другом по имени Федор Чайка, он быстро здесь приспособился. Первые дни вспоминались, конечно, с ужасом — унесенные в море на утлой лодчонке, они оба угодили в плен к карфагенянам, приплывавшим в Крым по торговым делам. Сначала заезжие африканцы, не разобравшись, намяли им бока — не без вреда для себя, конечно, не зря же рядовой Леха Ларин и сержант Федор Чайка только что отслужили срочную в морской пехоте.

Потом связали и долго держали в трюме своего военного корабля, как пленников, собираясь продать в рабство. Как назывался тот корабль, Леха поначалу не запомнил. А зачем? Здоровая посудина, метров пятьдесят в длину, с пятью рядами весел и парой мачт, утыканная метательными машинами. Она Лехе поначалу, ясное дело, не очень приглянулась. Он в своем родном времени плавал на настоящих десантных кораблях, те покруче смотрелись. Но после позорного штурма Херсонеса бывший рядовой морпех оценил боевые возможности этих кораблей со странным названием «квинкерема». Они легко расправлялись со всеми противниками помельче, даже не прибегая к таранному удару, — метательных машин хватало.

Будь под командой Лехи хотя бы пяток таких шаланд с обученными экипажами, ох, уж он бы показал этим грекам, где раки зимуют. Такого шороху бы навел, век бы вспоминали морскую пехоту. Хотя, кто он таков был в своем родном времени, теперь не знал никто, кроме Федора. А тот уплыл с карфагенским купцом по имени Магон, оказавшимся, к слову, какой-то важной птицей. Развели их пути-дороги. Быстро развели, оглянуться не успели.

Еще час назад оба были пленниками, предназначенными в подарок его нынешнему покровителю Иллуру, скифскому другу заморского купца Магона, в обмен на кое-какую услугу. Для этого даже с берега в Неаполь Скифский притащили. Но не сложилось. Федор ощутимо пнул вождя ногой во время «осмотра», а скифский предводитель обиделся и отказался принять в подарок двух крепких рабов. Хорошо еще, что не прирезал тут же. Хотел, но Магон не дал. А на обратной дороге, когда снова их везли на корабль, случилось нападение одного из враждебных Иллуру племен. Перебили налетчики почти всех охранников Магона и скифский отряд сопровождения. Тут бы Лехе с Федькой и бежать, но для них все срослось по-другому. Взыграло чувство взаимовыручки, вроде, как на них тоже напали. И вместо того, чтобы дать деру, они оба в драку встряли и случайно спасли жизни своим врагам.

Леха — скифскому вождю Иллуру, а Федор — купцу карфагенскому. Вот и пришлось им расстаться. Иллур Леху к себе взял и отблагодарил за спасение по-царски. Юрту подарил, наложницу восточную, скота дал с пастухами, чтобы было с чего жить, и даже сделал кровным другом. А потом и с карьерой в армии помог. Так что теперь у Лехи все устроилось совсем неплохо. И жилье имелось, и доходы, и женщина, и карьера в рост пошла, даже масса новых родственников после обряда кровного породнения в племени образовалась, так что он даже не успевал вспоминать про свою прошлую жизнь в двадцать первом веке.

Как ни странно, Леха не сильно удивлялся тому, что оказался здесь, с кем не бывает. Привык быстро. Грустил только, что с родителями больше не увидится. А что там у Федора в жизни теперь происходит, жив ли вообще, он не ведал. Но надеялся, что все путем у сержанта, и когда-нибудь они все-таки свидятся. Приведет их судьба к одному перекрестку.

Дождь скоро закончился. Выглянуло солнце, и над прелой землей стал подниматься водяной пар. Невдалеке послышался стук копыт, и Леха вылез из своего убежища, чтобы посмотреть, кто это пожаловал к нему в гости. Наложница Зарана, что жила с ним в юрте, тоже хотела было наружу податься, интересно ей стало. Но Леха приказал не высовываться. Мало ли кто мог по делам приехать.

Леха встал во весь рост, одернул куртку и штаны, заправленные в мягкие кожаные сапоги, стянутые специальными завязками на щиколотке. Привычно провел рукой по шевелюре, а затем почесал пальцами небольшую бородку, отпущенную на местный манер, разглядывая подъезжавшего всадника. Это оказался один из тяжеловооруженных конников Иллура, исполнявший роль посыльного, в панцире, с мечом, луком, колчаном и даже топориком.

Доскакав до юрты командира разведчиков, он осадил коня, но слезать не стал.

— Алл-лэк-сей, — привычно, но не очень приятно для слуха Лехи, пропел его имя посыльный. Никак иначе его имя скифы произносить почему-то не хотели, — вождь Иллур ждет тебя сегодня вечером у себя в юрте. Хочет говорить.

— Хорошо хоть не прямо сейчас, — кивнул Леха. — Передай, буду.

Скиф хлестнул коня нагайкой и ускакал, глухо стуча копытами по тяжелой от недавнего дождя земле. А Леха прищурился на солнце, потянулся, скользнул взглядом по стоявшим в сотне метров скученным юртам его солдат, напоминавших небольшую деревню. Затем по табуну лошадей, рядом с которыми крутился пастух из его подневольных людей. Посмотрел на близлежащие холмы, переходившие на востоке в горную гряду. Набрал полную грудь можжевеловых запахов и нырнул обратно в командирскую юрту. «До вечера далеко, — подумал Леха, подбираясь поближе к лежавшей на ковре и подушках Заране, — успею еще».

Длинноволосая девушка восточного вида, по внешности — лет двадцати, уловив намерения своего хозяина, улыбнулась, но немного отодвинулась в сторону. Видно, ей не очень хотелось. Зато Лехе вдруг так приспичило, что мочи терпеть не стало. Слава богу, Зарана была женщиной подневольной и не могла отказать, сославшись на головную боль. Хотя Леха обходился с подарком Иллура вполне тактично, сильно не неволил, работать не заставлял — и без нее хватало у него работников — и вообще жил с ней уже полгода почти как с женой в гражданском браке. Только при желании он мог эту жену продать или подарить кому-нибудь. А себе завести новую, помоложе. Только Леха не торопился, эта ему тоже нравилась, а жить сразу с кучей женщин он как-то не привык. Пока.

Сняв с себя длинную рубаху, Леха быстро освободился от сапог, штанов, упал на живот и медленно подполз к девушке, смотревшей на него с опаской, но в то же время игриво. Не маленькая уже, отлично понимает, чего вдруг так захотелось бравому солдату. Да и сама, когда в настроении, такая затейница!

Без лишних слов Леха стянул с Зараны недлинное, похожее на рубаху платье и всякие исподние подвязки, повалил на спину. Провел ладонью по груди, ощущая исходивший от нее жар, а затем по очереди стал облизывать соски. Девушка сначала напряглась, но долго, как водится, не смогла сопротивляться таким проявлениям чувств, расслабилась и обняла Леху за шею. Даже притянула к себе, одарив поцелуем. Но Леха еще некоторое время ласкал ее руками и языком, и лишь когда Зарана полностью отвлеклась от своих беспокойных мыслей, отдаваясь хозяину, вошел в нее.

Леха сегодня неистовствовал, и они предавались страсти долго. Много раз, с небольшими перерывами для того, чтобы набраться сил и слегка перекусить фруктами, в изобилии лежавшими на подносе в углу. Ничему другому Леха сейчас уделять внимания не хотел. Зарана, казалось, позабыла свои страхи, постанывая каждый раз от удовольствия. Но когда Леха, наконец, иссяк, полежав немного рядом с ним, снова забилась в угол. «Нет, — решил Леха, поймав ее взгляд, опять ставший задумчивым, — что-то с бабой не так».

— Ты часом не заболела, Заранушка? — поинтересовался он, называя ее по-своему, по-русски. За полгода совместной жизни морпех обучил ее азам родной словесности, не взирая на то, что Зарана хорошо говорила и по-скифски. — Может, съела чего несвежего?

— Нет, — тряхнула головой наложница, так, что ее длинные волосы закрыли лицо с раскосыми глазами.

— Тогда чего грустишь? — засомневался Леха. — Так хорошо было.

— Хорошо, — согласилась Зарана и добавила, — мне с тобой хорошо. Как ни с кем.

— Ясное дело, — подтвердил Леха. — Я парень не промах.

Зарана опять замкнулась. А Леха откусил яблоко и, почуяв неладное, обернулся в угол, из которого на него смотрели два озадаченных глаза.

— Ну, чего случилось-то? — не выдержал Леха. — Говори толком.

— Мне сегодня приснился сон, — начала издалека Зарана. — Я сидела в нашей юрте, вот как сейчас, и меня посетила Великая Богиня, и с ней была богиня Табити.

— Ну, и что они тебе сказали? — Леха не сильно заморачивался насчет местных божеств, да и вообще насчет богов, не верил он в эти сказки. От природы Леха уродился атеистом и не сомневался только в собственных силе и удаче. Но скифам верить в своих богов не мешал, да и сам нередко посещал их святилища, как ни крути, а он теперь принадлежал к этому племени.

На людях Леха местных богов поддерживал — и Великую Богиню, и хранительницу семейного очага Табити, и Ойтосира, бога силы и красоты, и даже морского бога по имени Тамимасадас — но дома по-прежнему предпочитал быть атеистом.

— Они сказали, — наконец решилась Зарана, — что скоро пошлют нам ребенка.

— Когда? — уточнил Леха, доедая яблоко.

— Когда закончатся теплые дни, — выдохнула Зарана.

И только тут до Лехи дошел смысл сказанного. Он даже чуть не подавился яблоком, натужно закашлявшись.

— Что ты сказала? — чуть не вскрикнул он. — Повтори.

На лице Зараны появился испуг.

— Боги пошлют нам ребенка, — пролепетала она, забившись еще дальше в угол.

— Вот те раз, — ошарашенный Леха опустил руку с огрызком и уставился на свою наложницу, — это что же получается, что я скоро стану папашей? Ты поэтому такая смурная с утра?

Зарана не все поняла из сказанного — в своей юрте говорил Леха только по-русски — но кивнула. Не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, Леха быстро оделся и вылез наружу, буркнув: «Пойду, пройдусь». По привычке, оставшейся от прошлой жизни, очень захотелось курить, а еще лучше выпить, но с этим Леха решил повременить. Скоро к Иллуру ехать, а он насчет неуместного пития строг. Видать, о серьезных делах говорить звал, раз бойца прислал. Да только новость о беременной наложнице разом все заслонила.

Жаркий день уже клонился к вечеру, Леха и не заметил, как он пролетел, — одно сплошное удовольствие. «Было удовольствие, — напомнил себе Леха, направляясь к табуну лошадей, щипавших неподалеку траву, — а теперь будут одни заботы».

Надо сказать, он оказался немного не готов к такому повороту. Нет, секс — это понятно, приятно и для здоровья всегда полезно. Но дети? Такого с ним еще не случалось. Дети меняли все. Ему казалось, что дети ставят крест на личной жизни, а эта жизнь у него еще только начиналась. Но вдруг он вспомнил, что Зарана ему не жена, а просто наложница. Девчонка для утехи, которую можно просто продать или подарить кому-нибудь. А вместо нее взять новую наложницу или сразу двух. По местным законам это считалось нормальным. Но Леха не спешил менять ее на другую — как-то за полгода попривык к этой несвободной женщине, давно привезенной Иллуром откуда-то из-за Кавказских гор.

Подойдя к табуну, Леха приметил двух лошадей с жеребятами. Долго смотрел на них, а потом подошел к ближней кобыле, черной, как смоль. Кобыла его подпустила, признав хозяина. Морпех обнял ее и потрепал по холке. Лошадь стояла смирно, словно все понимала, лишь косила на Леху мудрым глазом.

«Да и ребенок ведь мой, — озадачился вдруг Леха, глядя в глаза кобыле, — родится невесть где, и кем он там будет? Ясное дело, рабом, раз от рабыни рожден. А здесь я за ним пригляжу, может, воином сделаю. Работать Заране опять же, не надо, средства к существованию добывать».

Простояв так минут десять, он отошел от кобылы, обернулся в сторону юрты и громко произнес по-русски, напугав пастухов:

— Ладно, пусть рождается.

Спустя полчаса он уже сидел на своем боевом коне, одетый по всей форме. Являться по вызову вождя всегда следовало в полной амуниции, чтобы можно было сразу отправляться в поход, если только Иллур особо не оговаривал, что предстоит дружеский пир или праздник. На этот раз ничего не уточнялось, но Леха пребывал в уверенности, что пока это только совет. Однако, традиция есть традиция.

Повеселевшая Зарана помогла надеть ему доспех и принесла короткий меч-акинак в ножнах, обложенных золотыми пластинами. Леха прикрепил его к поясу, рядом с боевым топориком. Нагнулся, поцеловал девушку и, хлестнув коня, погнал его во весь опор к стойбищу Иллура, что располагалось всего в получасе хорошей скачки. За ним устремилось еще пять конных скифов из его отряда.

 — заговорил Иллур, — с тобой отправиться мой проводник, он укажет тебе место. Это на самой границе со Скифией, и греки не успеют перехватить твой отряд.

Федор перестал жевать и обратился в слух. Запахло новым военным походом.

— Там на берегу чинит свои корабли небольшой греческий караван, всего три судна, — продолжал Иллур, — триера и две биремы. Охранников немного. Они не смогли дойти до Ольвии из-за шторма. Но времени мало, скоро они закончат свои работы, а мы должны успеть использовать этот шанс.

Иллур отпил вина и встал, приблизившись к Лехе.

— Наши лазутчики донесли, что среди этих греков есть человек по имени Гилисподис, умеющий строить боевые корабли. Ты захватишь его, привезешь в Скифию.

— Но как я его узнаю? — удивился Леха. — На нем же не написано, что он Гилисподис.

— Его знает наш проводник. Главное не покалечь, когда будешь пленить.

— А остальных? — на всякий случай спросил Леха.

— Остальные мне не нужны, — отрезал Иллур, — делай с ними что хочешь. Можешь убить, можешь взять себе в рабы. Но, главное, ты должен налететь, как ветер, и быстро уйти, не дожидаясь, пока подоспеет греческая конница. Если задержишься в дороге из-за желания пригнать побольше рабов, берегись.

— А может, она уже там? — напрягся Леха, не столько из-за рабов, сколько из-за возможности неожиданно схлестнуться с тяжеловооруженной конницей противника. Его это не страшило, биться он привык, но когда готовится диверсионная операция, лучше заранее рассмотреть возможные варианты.

— Еще нет, — ответил Иллур, покосившись на Фарзоя, — шторм закончился только вчера. А нам известно, что Гилисподис не любит ходить пешком и коней тоже не любит. Бояться ему нечего, он ведь во владениях Ольвии. Даже никого не послал за помощью в город, ему помогают местные моряки. Кроме того, с ним человек сто пехотинцев. А у тебя будет внезапность. Поэтому, Ал-лэк-сей, все должно получиться с первого раза. Второго не будет.

Леха допил вино. Слуга тут же подлил еще.

— Не боись, — успокоил его морпех, — сделаем в лучшем виде. Зови своего наводчика.

— Подожди, — осадил его Иллур, — когда захватишь этого грека, то привезешь его не сюда, а в Золотую бухту. Помнишь, где это?

— Помню, — кивнул Леха, бывал там с Иллуром пару раз, — но ведь это же далеко от нашего порта. Да лес там кругом. Зачем его тащить в такую даль? Может, сразу в торговый порт?

— Нет, отвезешь туда, — приказал Иллур, и добавил, помолчав и бросив косой взгляд на советника, — в этой бухте мы будем строить военный флот. Царь Палак дает золота, которого хватит на много военных кораблей. Мы привезем туда работников и лес, а Гилисподис поострит нам эти корабли. С ними мы возьмем Херсонес. Ты обеспечишь охрану бухты и будешь нем, как рыба. Об это не знает еще никто.

Леха кивнул. Дело назревало серьезное.

— А если этот Гилисподис откажется работать на нас?

— У меня есть немало способов заставить пленника развязать язык, ты знаешь, — Иллур усмехнулся, — а уж если надо заставить его работать…

Скифский вождь помолчал.

— Греки изнежены и любят жить красиво, а я пообещаю отпустить его в Ольвию, после того как он выполнит работу.

Леха покосился на советника и решил не уточнять, намерен ли Иллур выполнять свое обещание. Они еще некоторое время сидели, допивая вино, но разговор закончился. Главное было сказано.

Утром Леха вооружился до зубов, вскочил в седло, поцеловал Зарану и отправился в набег во главе двухсот всадников, уже ждавших его у края стойбища. Они скакали весь день и к вечеру налетели на стоянку греческих кораблей, словно вихрь. Проводник не оплошал. Вывел, как и обещал, точно в срок. По пути они не встретили больших сил противника, лишь заставу на границе да пару разъездов, которые быстро уничтожили. Настоящие укрепленные районы начинались в глубине земель, как сообщил Лехе все тот же проводник на подходах к Ольвии.

Больших городов на пути отряда тоже не встречалось, а деревни, где жили местные поселенцы, они обходили стороной, стараясь до последнего момента остаться незамеченными. Конечно, это не удалось на все сто процентов — как ни крути, вражеская территория. Пришлось спалить пару сел, которые не удалось обойти по причине выставленных обитателями дозоров, но это не сильно задержало отряд.

А вот с греками, что приплыли на кораблях, пришлось повозиться. Пехотинцев оказалось действительно не меньше сотни, причем тренированных. Но скифы не даром считались отменными лучниками. Половину положили так быстро, что греки не успели схватиться за оружие. Остальные яростно защищались, отступив от прибрежной деревеньки к кораблям, но отбиться им не удалось. Все были уничтожены, хотя и умудрились заколоть больше тридцати скифских воинов.

К счастью, в этой суматохе проводник вовремя заметил греческого судостроителя, умостившегося на берегу, проводя время вынужденного ожидания в ближайшей к морю хижине. Его охрану также быстро перебили, но оказалось, что компанию ему составлял еще один пожилой грек, и Леха приказал связать обоих. Когда с пехотинцами было покончено, севшую на мель триеру и два оставшихся судна скифы подожгли.

— Уходим, — приказал Ларин, глядя, как занялись корабли, и в ясное небо потянулись черные струйки дыма. — Скоро здесь будут враги.

Обратный путь тоже прошел гладко. Притороченные к седлам лошадей греки ничего себе не повредили, лишь немного помяли бока. Когда диверсионный отряд под началом страшно гордого собой Лехи следующим утром тайно привез пленников в означенную бухту, там его уже поджидали Иллур с седовласым Фарзоем. В бухте, как выяснилось, загодя выстроили несколько вполне приличных домов, не считая многочисленных юрт для самих скифов. В один из домов и поместили привезенных греков.

Первые же переговоры доказали, как хорошо Иллур изучил обитателей и выходцев из Эллады. Узнав, в чьих руках находится, Гилисподис сначала попытался договориться о выкупе, но когда уразумел, что его похитили вовсе не для того, чтобы выгодно перепродать в Ольвию, загрустил. Даже попытался отказать Иллуру в его просьбе, но это вялое сопротивление завершилось быстрой капитуляцией. Иллур кликнул кузнецов, обретавшихся неподалеку, и хватило всего пары прижиганий раскаленным железным прутом, чтобы Гилисподис думать забыл о возвращении в Ольвию или Грецию до тех пор, пока не выстроит скифам столько кораблей, сколько им требуется. Для чего и против кого тем нужны военные суда, грек уже не спрашивал, догадаться было не трудно.

Все переговоры с Гилисподисом вел седовласый советник Иллура, отлично знавший греческий. Лехе, как доверенному лицу, даже разрешили присутствовать при допросе, из которого он, правда, ничего не понял. Но Иллур, имевший обширные связи с заморскими купцами, тоже говорил на языке греков, равно как и карфагенян, и перевел морпеху самое основное — предложение принято. Впрочем, об этом Леха и сам догадался, уловив ужас в глазах стареющего бородатого спеца, одетого в белый хитон, едва в доме появились кузнецы с раскаленным железным прутом.

Но больше всего Леха радовался нечаянной удаче. Второй захваченный им на побережье грек тоже оказался не бесполезной поклажей. Его звали Калпакидис и он служил инженером аж в самом греческом Аргосе. Этот Калпакидис, как выяснилось при допросе, немалое время обучался постройке метательных машин в Сиракузах у самого Архимеда. Так что второй грек оказался тоже не лишним и обещал построить скифам столько первоклассных баллист и других приспособлений для штурма городов, сколько они пожелают. Лишь бы не звали снова своих кузнецов с раскаленными прутьями.