Вот это да...

Сами посудите: канцлер Джон Мортон, епископ Кентерберийский; главный хранитель архивов Томас Ротерхем, епископ Линкольнский; обер-камергер сеньор Гастингс; Томас Монтгомери, герцог Норфолкский; обер-шталмейстер мэтр Чейн; маркиз Челленджер и еще многие уважаемые и могущественные британцы сидят на ежегодном пенсионе у руа Луи и лоббируют его интересы при британском дворе. Из захваченной нами казны ровным счетом двадцать пять тысяч экю предназначалось именно этим дворянам. Вот строгие инструкции: кому и сколько, начертано рукой самого Луи. Ну и вся серебряная посуда в качестве подарка им же. С таким-то французским лобби теперь становится понятно, почему Эдуард никак не мог решиться помочь своей сестре. Признаю, умеет Паук вести дела, этого у него отнимешь.

— Красавчик... — Я бросил на стол свиток и откинулся на спинку кресла.

— Кто, ваше сиятельство? — поинтересовался Логан, не отрываясь от груды золотых монет. Ввиду отсутствия Хорста Тук добровольно вернулся к обязанностям аудитора, наплевав на невместность подобного занятия благородному сословию. И вообще, мне кажется, он просто наслаждается бухгалтерским делом.

— Ты братец, ты... — улыбнулся я. — Отсчитал?

— Ага... — Шотландец шлепнул на столешницу еще один мешочек. — А не многовато будет? И зачем в кошельках? В лапу насыпать, и все... много чести...

— Нормально. Прикрой монеты и закрой сундук. Луиджи, запускай по очереди. Первого — Веренвена. Земфира, перестань вертеться у зеркала и прими приличествующий вид. И тащи сюда мою латную перчатку.

— Как прикажете, мой господин... — Сирийка в последний раз полюбовалась массивным золотым ожерельем на своей шейке, подскочила к моему креслу, подала перчатку и застыла рядом, напустив на личико серьезный вид.

— Господин шаутбенахт... — Обер-сержант-адмирал Тиль Веренвен прямо у порога грохнулся на колени.

— Встань. Теперь ответствуй, каково состояние корабля...

— Дык... — Тиль напустил на себя испуганный, а как по мне, немного придурковатый вид. — Корпус расшился... енти грохоталки, значица, поспособствовали... Весь ремонт ундине под хвост...

— Сами справитесь?

И про себя выматерился. М-да... помимо людских потерь, серьезно пострадала шебека, но тому виной только я. Инженер-конструктор, мля... Корпус просто не выдержал залповой стрельбы из пушек, хотя я его уже переделывал и укреплял. По своему разумению. Видно, недостаточно. Но ничего, переделаю опердек и систему гашения отдачи орудий заново. Уже знаю как.

— Справимся, — с готовностью кивнул Веренвен. — Пару дней, сухой лес — и все будет в порядке. А до Нанта дойдем, не сумлевайтесь, течи-то мы устранили. Тока надо поберечься и не палить боле.

— Хорошо... Обер-сержант-адмирал Веренвен, мы довольны тобой, и присваиваем тебе новый чин обер-сержант-гранд-адмирала и, помимо того, жалуем десять экю золотом!.. — Я протянул ему в левой руке мешочек и правую руку в перчатке. Для целования, значит. Не люблю, но никуда не денешься, необходимый ритуал Средневековья. Не дашь лобызать — обиду нанесешь.

— Служу вашему сиятельству... — Тиль почтительно чмокнул протянутую перчатку.

— Ценю. А вот здесь монеты для команды. Распределишь сам. Свободен. Луиджи, следующего.

Ритуал повторился, теперь уже с цейхвахтером Симеоне. Потом я облагодетельствовал Юппа Зельвегера, а после него, по очереди — остальной командный состав. Ближников награждал отдельно, помимо финансовой благодарности поднося каждому чарку арманьяка. Ритуал у нас такой, успел уже образоваться.

А вообще, доволен я безмерно. Это же надо, такое дельце обтяпать! Помимо сведений, которые вполне могут поставить в Британии все с ног на голову, мы добыли средства, на которые Максимилиан наймет швейцарцев. Хватит на целую армию головорезов. А вот после этого война с Пауком пойдет живее. Гораздо живее. Есть еще задумка, даже не одна, но о них позже.

Ну и сам я тоже на деньги поднялся: по меньшей мере с пяток тысяч экю осядет в моем кармане. И все серебро в посуде тоже мне достанется. А это, мать его, целое состояние. К примеру, моя ласточка, то бишь шебека, стоит едва ли пару сотен ливров. Вот так-то... Стоп... Логана еще не наделил...

— Братец, себе отсчитай сам полторы сотни. И по десять экю своим эскюэ. И моим пажам по столько же. Остальное опечатать и в судовую казну под караул. Потом подашь мне отчет по расходам и остатку. В письменном виде...

— Сир!.. — Небритая рожа шотландца расплылась в довольной улыбке. — Вы щедры, как Крез!

— Заслужил... — Я хлопнул его по плечу. — Стоп... выплати лучнице Земфире десять экю, ибо оная лучница наравне со всеми в бою участвовала и даже куда-то там попадала...

— Прям «куда-то там»... — притворно сварливо отозвалась сирийка. — Пятерых положила точно.

— Видел, не бурчи. А теперь пойдем проведаем наших гостей.

Сразу по выходе на палубу меня встретил дружный торжествующий рев. Радуется народец победе и прибытку. И приличному прибытку, надо сказать. Сейчас я им выплатил только премию, а ведь есть еще ежемесячное жалование, тоже не малое. А после того как реализуют трофеи с галеры, весьма богатые, они еще раз получат свою долю. Так что служить мне — очень прибыльное дело, и людишки это прекрасно понимают. И приветствуют искренне. Орут даже лежачие раненые, которых вытащили из трюма проветриться.

Пришлось задержаться, толкнуть коротенькую речь и обойти увечных, коих после боя у нас образовалось весьма немало. Но ничего, оклемаются, а если нет, семьи получат пенсион: невеликий, но получат обязательно, я за этими делами слежу строго. Да, затратно, но зато у людишек желание служить господину прямо зашкаливает. Несмотря на великие шансы сгинуть. Что очень немаловажно.

Остановился возле Венцеля, того самого гиганта, послужившего нам тараном при прорыве на галеру, и попытался понять, что он мычит. Парень и раньше был косноязычным, а после того как франки пару раз со всей дури ошарашили его по башке алебардой, а потом добавили еще чем-то тяжелым, его речь вообще стала подобна мычанию теленка. Впрочем, как я говорил, не это его главное достоинство. До конца боя гигант остался на ногах, правда, потом уже не сдюжил и скопытился. Бельведер говорит, что оклемается: супостаты, при всем своем старании, так и не смогли ему черепушку пробить.

— Ба-б-бу-у-у... бы-бы-у... — Венцель, отчаянно гримасничая, что-то пытался мне объяснить.

— Чего он хочет?

— Жениться хочет, прям мочи нет, ваше сиятельство, — услужливо объяснили мне из толпы. — Грит, век за вас Бога молить будет.

— Жениться? — Я с сомнением посмотрел на великана. — М-да... а почему бы и нет... Разрешаю...

На палубе опять грянул довольный ор. Ладно, кричите, я такой и есть, милостивый до невозможности. Вечером еще по дополнительной чарке получите от моих щедрот. А мне пока надо прояснить некоторые важные моменты.

На шебеке отдельных кают, кроме моей, не предусмотрено, поэтому виконта Гастона дю Леона поместили в закуток к корабельному плотнику в носовой части. Под конвой, конечно.

— Я сам... — толкнул он дверцу, и сразу же пригнулся, чтобы не расшибить голову.

— У кого я в плену?.. — буркнул виконт, не поворачивая головы. Он уже пришел в себя, и, по словам стражи, с добрый час орал, добиваясь переговорщика по выкупу.

— Даже не знаю, как вам сказать, Гастон... — Я примостился на рундук с инструментами. — Скажем так, вас принимает у себя последний из славного рода Арманьяков. Последний настоящий Арманьяк, остальные отщепенцы и прочие самозванцы не в счет.

— Вы?! — Лицо Гастона в буквальном смысле вытянулось. — Но как... Вы же... вы...

— Мертв? — загадочно улыбаясь, переспросил я. — Увы, нет. Можете прикоснуться. Смелее, виконт.

— У меня нет желания беседовать с пиратом! — неожиданно заявил франк и гордо отвернулся к переборке. — Вы вольны поступить со мной как угодно. Но я предлагаю выкуп...

Вот те раз... Я подавил в себе злость и тихо сказал:

— Во-первых, вы не в плену, виконт, а у меня в гостях. А во-вторых, по-дружески советую задумываться над своими словами, ибо...

— Но как тогда вы объясните ваше подлое нападение?! — выкрикнул франк, перебив меня.

— Вы служите руа Луи. Руа Луи находится в состоянии войны с Бургундией, — спокойно продолжил я. — Война ведется не только пехотными баталиями, но и на море, вы сами это прекрасно понимаете. В данном случае флот Бургундии атаковал флот Франции, воспользовавшись неожиданностью, что вполне укладывается в правила войны.

— А вы...

— Я служу наследнику Бургундского престола, и считаю своим долгом наносить ущерб врагам моего сюзерена всеми возможными способами, соответственно, все приличия соблюдены. Не так ли?

— Прошу извинить меня... — виконт слабо улыбнулся. — Я... я просто был немного не в себе...

— Извинения приняты, — Я налил по бокалам прихваченного с собой вина. — Держите, выпьем за встречу.

Гастон ошарашено потряс головой:

— Святая Мария Богородица, никогда не думал, что еще раз встречусь с вами. Так что, я правда не в плену?

— Виконт, я помню все. Вас подлечат, после чего вы свободны как ветер.

— Как вы? Расскажете? — Франк пытливо посмотрел мне в глаза.

— Пейте Гастон, пейте...

Вот тут передо мной встала нешуточная дилемма. По-хорошему, Гастона надо отправлять на тот свет — конечно, после подробного допроса. Но я так не смогу, добро помню, поэтому обязательно отпущу дю Леона. Без вариантов. Но если я его отпущу, то тогда моя маскировка, и так уже весьма сомнительная, пойдет, как говорит Веренвен, ундине под хвост. Ну и как быть? Потребовать честного слова о неразглашении? Тоже вариант, причем рабочий. В наше время слово держат. Правда, далеко не все и далеко не всегда. А с другой стороны, просто подмывает передать через Гастона Пауку: бойся, сука, это только первая ласточка! Бастард жив и скоро придет к тебе.

В итоге я выбрал второй вариант. Да, можно назвать ребячеством, но я уже устал прятаться. К тому же, совсем не исключено, что про меня и так все известно. Так что, «иду на вы», ваше поганое величество.

Так и поступил. Правда, все-таки скрыл свое нынешнее положение и имя. На всякий случай.

Мы немного поболтали, а потом я задал главный вопрос:

— Гастон, что случилось с де Монфоконом?

— Я точно не знаю... — виконт пожал плечами. — После того как вы отбыли, я сразу покинул замок. А что с ним должно было случиться? С такими ранами не живут. К тому же я больше никогда о нем не слышал и не встречал. Хотя подождите... — Гастон вдруг задумался. — Кажется, я припоминаю, как его люди кричали, что надо бы лекаря: мол, что-то долго барон в агонии бьется. Никак не хочет помирать. Да, точно так и было.

Я молча сжал кулаки. Из-за отсутствия других свидетельств придется считать, что Монфокон все-таки живой. А если он живой, то теперь многое можно объяснить. В том числе и смерть Матильды...

Разговор ожидаемо скомкался. Я ограничился парой ничего не значащих фраз, еще раз пообещал отпустить виконта в Нанте, и покинул плотницкую. Настал черед посла — его, и его служанку, считай, любовницу, тоже разместили с неким намеком на удобства в баталерной, вотчине ван Рииса.

— Это возмутительно! — Посол уже успел убедиться, что его не собираются убивать и всячески тиранить, поэтому попытался покачать права.

Но я как раз не был настроен с ним миндальничать. Настроение не то, да и вообще вопрос с судьбой посланника уже решен. Нет, топить я его не буду, а просто передам своим патронам из инквизиции для дальнейшей «разработки». Ну а дальше... а дальше мне плевать. А пока он в полной моей власти. А посему...

— Да как вы смеете... — продолжил напускать гонору посланник. — Я вам ничего не скажу...

Я кивнул Аскенсу, и в то же мгновение громадный кулак профоса, со свистом описав дугу, воткнулся в солнечное сплетение послу, в буквальном смысле приподняв его и зашвырнув в угол.

Тоненько завыла служанка. Клере заперхал, согнулся в три погибели и выпростал на пол луковый суп, которым давеча его потчевали. М-дя...

— Девку заберите. — Я помолчал, дожидаясь, пока женщину вытащат. — Клере, ежели мы с вами вот прямо сейчас не найдем общий язык, я прикажу вас четвертовать. Ну как, желание побеседовать появилось?

Появилось... Да такое, что я был вынужден удалить всех посторонних из каморки. Слишком уж деликатные сведения сообщал посланник. Чрезвычайно осведомленным оказался, сукин сын, в фаворе был у Паука. Но вот беда — я пока не знаю, что с этими сведениями делать. Мысли-то есть, но... но тут надо все просчитывать досконально, со знанием нюансов европейской политики. К примеру, можно легко устроить переворот при британском дворе, но во что он выльется для Бургундии? И вообще, в масштабе Европы? То-то же... Поэтому пусть де Бургонь сам решает. А я действую по старому плану. Ах, да...

— Про некого барона Гийома де Монфокона слышали? У него еще может быть большой шрам на шее.

Посланник наморщил лоб в раздумье, и через некоторое время кивнул мне:

— Его величество гневался на оного дворянина. Речь шла о каком-то неправильно выполненном поручении, или об ослушании… увы, подробностей я не знаю. Даже был приказ схватить его и заключить в темницу. Хотя до этого барон был в определенном фаворе. Но он успел скрыться. Это было... было где-то года три назад. Может, больше. Что с ним сейчас и где он, я не знаю. И да, у него уродливый шрам на шее, и еще барон сипло говорит. Наверное, из-за шрама...

Еще порасспрашивал посланника и выяснил, что вопрос Арманьяков при дворе уже давно не обсуждается, считается закрытым навсегда, а Монфокон выполнял для Луи какие-то конфиденциальные поручения, большего Клере не знал.

Ну что же, теперь сомневаться не приходится: факт того, что этот урод остался живым, окончательно подтвержден. А, значит, последуют еще покушения... Черт! Но как я тогда умудрился промазать?! Как?..

Ломая над этим голову, оставил в покое посла и вернулся к себе в каюту. Так и подмывало надраться вусмерть, но все-таки сдержался. Впрочем, наверное, зря... Давно подозревал, что клятый барон остался жив, даже свыкся с этой мыслью, но когда все окончательно подтвердилось, оказался не готов к этому. Вернее, готов, но потрясение все равно оказалось слишком сильным...

Дабы все-таки не дорваться до бутылки, устроил себе суровую тренировку, во время которой загонял до седьмого пота и своих пажей, и оруженосцев Логана. Потом долго чистил броню и правил оружие. Пока этим занимался, наметил план действий по Монфокону. И окончательно успокоился. Девочек моих он уже не достанет, в Гуттене остался командовать охраной Клаус. А парень подходит к делу более чем ответственно, так что теперь даже мышь туда не проскочит. Ну а чуть позже сам займусь уродом вплотную и, клянусь предками бастарда, больше не оплошаю.

Спал на палубе, благо погода не препятствует. Просто... просто после смерти Матильды я никак не могу решиться на близость с Земфирой. Слишком свежо еще горе. Сирийка вроде как понимает... может быть... наверное...

А вообще... Вообще, мне плевать...

Но в одиночестве побыть не дали. Приперся Логан, бросил на палубу тюфяк и устроился ночевать рядом. И принялся по своему разумению утешать сюзерена — видимо, понял, что я здорово не в себе. Хоть убей — не понимаю, чем меня могут утешить рассказы про его двоюродного дядьку, сменившего за свою жизнь пятнадцать жен? Вот же остолоп…

Хотел его прогнать, но не прогнал; так и лежал, стиснув зубы и матерясь про себя. Весь опустошенный, злой и уставший как собака. Но, как ни странно, бубнеж шотландца подействовал, и я сам не заметил, как заснул...