— Вполне может быть, что он говорит правду, — сказал Гелерт, нахмурившись.

— Прочтите вот это, — сказала миссис Брэдли. — Молчите, пока не дочитаете, а потом дайте мне ваше заключение.

Он взял листы бумаги, которые она перед ним положила. Они были напечатаны на машинке, и Гелерт обрадовался, зная о плохом почерке миссис Брэдли. Отложив листы, надел пенсне, закинул ногу на ногу и снова взял их в руки. Миссис Брэдли смотрела, как он устраивается, потом взяла свою книжку и на время о нем забыла.

Первый лист представлял собой список членов экспедиции, заметки о времени начала и о маршруте, по которому предложено было следовать. Второй был картой, очень точной и ясной, с проставленным временем и отмеченными местами остановок и посещений. На третьем листе и всех остальных содержалось следующее.

1. Александр Карри. Мог выстрелить из лука, которым, как я думаю, совершено убийство. Мотива, насколько мне сейчас известно, не имел. Метод ему несвойственный.

2. Кэтлин Карри. Выстрелить из лука не могла. Мотива не имеет, в частности потому, что убийство совершено после того, как она оказалась под защитой Иэна. Метод не противоречит ее темпераменту. Это относится ко всем женщинам, так как исключает всякую необходимость тесного контакта с жертвой.

3. Диш. Мог выстрелить. Не тот метод, который, как мне представляется, он бы выбрал. Признает изготовление лука. Признает ненависть к Армстронгу настолько сильную, что предпочел не сопровождать экспедицию в Эфес, поскольку предполагал участие Армстронга. Я не склонна его подозревать. Он не дурак и если бы совершил убийство, понял бы, что, оставаясь в Афинах, где это произошло, подпадает под подозрение. Кроме того, если бы это сделал Диш, ему пришлось бы прятать голову. Она приехала в Эфес и была кем-то спрятана в змеином ящике сэра Рудри. Этот спрятавший может быть либо убийцей, либо сообщником. Нелегко понять, кто из членов отряда мог бы действовать как сообщник Диша. С другой стороны, Диш очень любит кататься на лодке в Фалерон или Пирей и мог бы, вероятно, избавиться от тела. Он мог бы также пробраться на борт вместе с головой, последовать за отрядом от Измира до Сельчука и спрятать голову собственноручно, впоследствии вернувшись в Афины. Напоминание. Необходимо выяснить, что он делал в то время, когда отряд был в Эфесе. Вероятно, Мэри Хопкинсон это знает.

4. Дмитрий. Этот человек выстрелить не мог. Кажется, он был дружелюбен с Армстронгом во время поездки более, чем этого хотелось бы некоторым участникам. Возможно, их отношения — результат островной предубежденности и снобизма. Возможно, он способен на трусливое нападение на беспечного человека, но Армстронг, мне кажется, был всегда бдителен по отношению к опасности со стороны любого мужчины. Застать его врасплох могла бы разве что женщина. Мотив Дмитрия для убийства мне неизвестен.

5. Гелерт Хопкинсон. Выстрелить из лука смог бы. Ссорился с покойным, один раз дело дошло до драки, и Гелерт решил, что убил его — ждал до утра, чтобы смерть начали расследовать. Из своих чувств секрета не делал. На убийство более чем способен. Пырнул ножом зятя греческого лавочника, чью дочь он соблазнил. Очень напряжен и нервозен, внушаем, вспыльчив, переменчив, увлекающийся, самодовольный. Вероятный подозреваемый.

6. Иэн Мак-Нейл. Мог бы выстрелить. Более того, если я верно сужу о его характере и способностях, мог бы попасть, куда целится. В убийстве я его не подозреваю. Его единственный мотив — попытка соблазнить его жену, которую предпринял Армстронг в Элефсине, еще до того, как стало известно (в том числе и Армстронгу), что Кэтлин замужем за Иэном. Армстронг дважды подстерег девушку ночью, но вреда ей не причинил, потому что с ней оказалась Миган. Иэн признался, что убил бы Армстронга, если бы дело того стоило. Я этому утверждению верю.

7. Айвор Хопкинсон. Мальчик двенадцати лет. Выстрелить из лука не смог бы. Испытывал неприязнь к Армстронгу. Очень напряжен и нервозен.

8. Кеннет Карри. Мальчик двенадцати лет. Выстрелить из лука не смог бы. Смелый и хищный. Не из тех, кто совершает преступления. Экстраверт. Нормально проказлив. Силен и крупен для своего возраста.

9. Миган Хопкинсон. Выстрелить из лука смогла бы. Могла ввести Армстронга в заблуждение, будто она в него влюблена, и сделала это. Характер и темперамент вполне подходят для рассматриваемого поступка. Знала, что Армстронг представляет серьезную угрозу для ее отца. Мотив этот мог быть у нее очень силен. Дочери бывают весьма сильно привязаны к отцу, особенно «единственные» дочери. Миган может таковой считаться, поскольку ее сестра замужем и у нее ребенок.

10. Рональд Дик. Выстрелить из лука не смог бы. Он маленький и хрупкого сложения. Обладает нужным для убийства характером и темпераментом. Застенчив, неловок, тщеславен и страдает от почти неконтролируемого комплекса неполноценности. Мотив для него был бы сильный — ревность к тому, кого считает соперником в любви. Он сознался в убийстве, но это признание не во всем согласуется с выводами дедукции. «Дорога неверна, она не такая, как у меня на карте!»

11. Сэр Рудри Хопкинсон. Мог бы выстрелить из лука. Ментально неуравновешен. Способен на убийство или на все что угодно, к чему его подвинул бы его дух. Аморален и обладает бурным воображением. Нечувствителен ни к чему, кроме смешного. Идеальный преступник. Лжет. Совести не имеет, даже в отношении археологии — которую любит более всего на свете, не исключая своей жены, к которой он искренне привязан. Покойник его шантажировал. Может быть, просил даже согласия на «брак» (покойник был женат, и жена его жива, но Рудри этого не знал) с его дочерью. Обаятелен, как многие безнравственные люди.

12. Стюарт Паттерсон. Мальчик одиннадцати лет. Из лука выстрелить не мог бы. На убийство не способен. Слишком сильный характер, нашел бы иной выход. Интеллектуально — выше среднего уровня. Владеет собой и храбр.

Гелерт отложил последний лист и снял пенсне.

— Значит, на меня это вешаете? — спросил он довольно едко.

— Характерная первая фраза, — сказала миссис Брэдли, откладывая блокнот. Гелерт покраснел и усмехнулся.

— Я не совсем понимаю, как они расположены…

— В алфавитном порядке имен, — ответила миссис Брэдли. — Кроме Диша, чьего имени я не знаю.

— Да, понимаю. Значит, вы подозреваете отца, меня, Дика и Миган?

— Перед тем, как я отвечу на этот вопрос, дитя мое, следует выполнить очень большую работу. Я полагаю, что смерть Армстронгу причинена стрелой. Если же она причинена иными средствами, мне придется слегка пересмотреть свои умозаключения.

— Ручаюсь, — сказал Гелерт, глядя на нее проницательно. — Наверное, нет смысла говорить вам, что это не я?

— Абсолютно никакого, дитя мое. Как нет смысла и в заявлении мистера Дика, что это сделал он.

— Я помню, вы написали, что он не мог бы выстрелить из лука.

Миссис Брэдли пожала плечами.

— Я не могу этого доказать, — сказала она, — но мы с Дишем тщательно сопоставили свои мнения, и они совпали по всем пунктам, кроме одного.

— И что это за пункт?

Миссис Брэдли расправила рукав золотистого джемпера.

— Диш не думает, что вы могли бы согнуть лук, — сказала она ровным голосом.

— Добрый старый Диш, — сказал Гелерт без излишнего энтузиазма.

Когда она ушла, он снял чесучовый пиджак, напряг бицепсы и посмотрел на них критически, но благосклонно.

— Мэри, — спросила миссис Брэдли, — как Миган проводила время до того, как приехать в Эфес и так прекрасно сыграть Артемиду?

— Она очень недолго была здесь, — сказала Мэри Хопкинсон. — Дай-ка припомню…

— Я хочу знать, сколько времени провела она в этом доме — именно в четырех стенах.

— Абсолютно все, кроме ежедневных прогулок.

— И все это время, значит, она была с тобой?

— Да, все время. Ты меня пугаешь, Беатрис. Почему ты все это спрашиваешь? Ты ведь не думаешь, что Армстронга убила Миган?

— Правда, не думаю?

— Ну а если даже и убила, — горячо ответила мать Миган, — так этот ужасный мальчишка вполне такое заслужил. Я его всегда терпеть не могла. Он был настоящий Дионис!

— Что было вечером? Кто первый ушел спать — ты или Миган?

— Мы спали в соседних комнатах. Ты поднимись и посмотри сама. Мы поднялись в спальни вместе и разговаривали, готовясь ко сну.

— А после того, как ты легла спать?

— Знаешь, Беатрис, эти вопросы совершенно бессмысленны. Если бы я думала, что ты подозреваешь Миган, а я вижу, что это так, я бы продолжала врать. Ты бы ни слову не могла поверить из того, что я сказала.

— Я бы отличила ложь от правды, — ответила миссис Брэдли подчеркнуто вежливо. — Видишь ли, Армстронга убили до того, как экспедиция отбыла в Эфес.

— А, когда он пропал. Да, конечно, все мы это знаем. Но как бы там ни было, на твои вопросы я отвечать не буду. Скажу все же одну вещь — и это правда, насколько я знаю. Миган не могла бы выйти из комнаты, не разбудив меня. Я с самого рождения Айвора очень чутко сплю и просыпаюсь от малейшего звука.

— Зачем ты послала Миган к сестре? Чтобы не мешала?

— Беатрис, ты ужасна! Я тебе говорила, зачем я это сделала. Она в любом случае вернется на следующей неделе.

— Очень хорошо, дитя мое. Как ты понимаешь, доставить тело на корабль было бы трудно. И я не думаю, чтобы его туда доставили.

— Кто сказал, что его туда доставили?

— Рональд Дик. Ты думаешь, мне следует пойти на стадион поискать пятна крови?

— Пятна крови?

— Дик сказал, что именно там застрелил этого молодого человека. Застрелил его из Одиссеева лука с обратным изгибом.

— Это просто смешно!

— Да, я знаю. Но если не на стадионе, то где?

— Я думаю, есть масса разных мест. Афины не Лондон.

— Ни в малейшей степени не Лондон, — согласилась миссис Брэдли.

— И более того, — продолжала Мэри Хопкинсон, — здесь совсем иначе воспринимаются все эти вещи — убийство, подозрение в убийстве, отношение ко всему этому как к материалу для воскресных газет и так далее. Здесь вспоминаются древние события, здесь смотришь на вещи, как смотрел на них Гомер, как смотрел Эсхил, или Еврипид, или милый Аристофан. И смерть кажется обыденностью по сравнению с… не знаю, как сказать… С по-настоящему великими вещами. И думаешь о том, что жизнь рабов ничего не стоит, и чувствуешь, как парит рок на огромных крыльях среди величественных гор и на фоне ясных небес.

Миссис Брэдли невольно и неуместно засмеялась, но хозяйка дома, подняв руку, продолжала более определенно:

— Ты помнишь вид с Паламиди в Нафплионе, Беатрис?

— Помню. Но есть вещи, которые я помню более ясно, — ответила миссис Брэдли. — Ты пытаешься сказать, что это ты убила Армстронга, Мэри?

— Нет. Но если бы и так, я бы чувствовала себя совершенно безопасно. Видишь ли, Беатрис, ты не пошла бы в полицию и ничего такого мерзкого бы не сделала, и я это знаю. Мы слишком давно и слишком близко друг друга знаем. Я могу тебе довериться во всем, что касается меня. Про остальных я не так уверена. Брось ты все это, Беатрис. Ни один человек не пожалеет, что убили этого испорченного мальчишку. Он был жесток и отвратительно аморален…

Миссис Брэдли снова засмеялась.

— Покажи мне его тело, Мэри, и на этом покончим, — сказала она.

— Но я думала, что оно в море! Разве Диш не сказал, что бросил его в море?

— Диш? — спросила миссис Брэдли, встав так внезапно, что Мэри Хопкинсон, поняв свою оплошность, закрыла рот рукой и застонала.

— Я знала, что их имена слишком похожи! Я же даже решила звать его Рональдом! — сказала она.

— Диш, Дик! Диш, Дик! О боже мой! Наконец-то я поняла!

Диш был невозмутим.

— У меня был приказ, мэм.

Он вывел ее в портик. Миссис Брэдли внимательно смотрела на деревянные детали, пока не нашла, что искала — дыру, заполненную замазкой.

— Что это было, Диш? Мясницкий нож?

— Нет, мэм. Скорее это было похоже на хороший толстый кусок очень твердого дерева, заостренный в виде семидюймового клинка и обожженный на огне для твердости. В общем, здесь он был, получил прямо в горло насквозь и был приколот к деревянной обшивке. Все это было сделано с расстояния длины этого балкончика — ни на ярд больше пятнадцати, как вы можете измерить. Когда я его обнаружил, он, конечно, был мертв, но умер ли он сразу, я не могу сказать. Как бы там ни было, я взял его за плечи, потянул изо всех сил, и он отошел от стены, а стрела осталась торчать в шее. Я его взял под спину, положил на пол, потом уперся ногой ему в грудь, выдернул стрелу и отрубил голову согласно инструкции — прямо там, где стрела вошла, чтобы не было следов. Потом завернул голову в виноградные листья и положил в корзину, чтобы отдать мистеру Дику при отъезде в Эфес.

— А вы не поехали в Эфес, потому что должны были избавиться от тела.

— Так точно, мэм. У меня был приказ. Оно лежало в сарае, пока вы не уехали.

— А потом вы отвезли тело к морю и выбросили его туда?

— Так точно, мэм.

— Я не понимаю, как вы его отвезли отсюда в Фалерон.

— Проще, чем ручку поцеловать, мэм. Помните упряжной фургон, мэм? Который ездил с нами в Элефсин?

— В нем? Но как же вы доставили труп на лодку?

— Вот это было самое хитрое предприятие. Закинул я его на плечо, как мясник барана несет, и иду к своей лодке, которую на каждые выходные беру, а тут как раз был у меня выходной, как установлено. А грекам вообще все равно. Они садятся на весла и гребут к Саламину, а когда я решил, что отплыли достаточно, переворачиваю лодку, и мы все в воде — и я, и труп, и все. Греки плавать-то не умеют, у них одна мысль — как бы только не утонуть, и мы все цепляемся за лодку, потом какие-то ребята подходят и нас подбирают.

— Но разве вы не умеете плавать? — спросила миссис Брэдли.

— Ну, я-то умею, мэм, но решил, что лучше на время разучиться. И когда нас вытащили, греки все так набрались воды и так боялись, что никогда уже родной дом не увидят, что про мой узел за бортом никто и не вспомнил. А потом, чтобы не было подозрений, если кто вспомнит, я и говорю, будто удивился: «Ох ты ж, белье для прачечной утопил!», все только так чуть посмеялись, можно сказать, и так оно и осталось, и так и будет, наверное. Этих греков ничего не волнует, что их напрямую не касается. Дети природы, мэм.

— Понимаю, — сказала миссис Брэдли. — А мистер Дик отвез голову в Эфес. Это он убил мистера Армстронга, Диш?

— Не зная, мэм, сказать не могу. Мне приказывала, как всегда, леди Хопкинсон. «Диш, — говорит она, будто чуть в горячке, — Диш, произошла очень неприятная вещь. Мы играли с луком мистера Дика, и мистера Армстронга застрелили. Получается, что убили. На месте, — говорит она. — Сделайте, что можете, — говорит она. — Нельзя допустить, чтобы это стало известно каждому английскому идиоту в Афинах».

Ну, я пошел глянуть, и вот он. Быстрая работа, мэм. Отличный выстрел, уж не знаю, чей. Но, естественно, хозяйка подумала не так, ведь она же леди. «Ужасно, — говорит она. — Не знаю, что делать, — говорит. — Мне не хотелось бы сообщать полиции».

И не надо, мэм, — говорю я. — А почему его не сплавить, мэм? Никто по нем не заплачет и грустить не будет тоже. Я схожу в его дом, — говорю, — и передам новость.

«Ужасно, — говорит она опять. — Просто не знаю, что делать». Ну, мы поговорили, я получил приказ, как описал. И еще я посоветовал ее милости, мэм, вам довериться. «Она нам поможет», — говорю я (не сочтите за неуважение, мэм), но хозяйка решила, что лучше не стоит.

— А кровь из раны? — спросила миссис Брэдли, еще раз осматривая дерево.

— Немного было, мэм. Я ее смыл шлангом и песчаником стер. Хорошее дерево тут, мэм. Когда голову рубил, извел штук двадцать листов промокательной бумаги сэра Рудри, мэм.

— Но ведь все это, Диш, решительно противозаконно!

— В Англии, мэм, — тут я не спорю. Я бы такое не стал проделывать, где Скотленд-Ярд. Но здесь все иначе.

— Я действительно не понимаю, почему?

— Да, мэм. Это нелегко объяснить.

Он почтительно стоял в стойке «вольно», скромно глядя вдаль, на север, к Дельфам, с их горными пещерами и лиловыми и пурпурными вершинами. Далее простирались снеговые склоны божественного Парнаса и Федриада, сияющие пики, глядящие на древнее святилище Аполлона.

Подозреваемые (если Диш говорил правду) принадлежали к семье Хопкинсон. Потому что ни для кого другого Диш не пошел бы на тот риск, которому подвергся, вынося тело из дома, и миссис Брэдли это отлично понимала. Может быть, все в этом участвовали. Она решила, что нужно чуть более пристально разобраться с днем и часом убийства и выяснить, кто в этот момент был дома. Она постаралась припомнить, что делала в тот момент — если это действительно случилось в портике.

Перелистав дневник, она нашла дни, проведенные в Афинах перед отъездом в Эфес, и при этом открыла запись, от которой моргнула. Перечитала ее еще раз.

Четверг. Ужин в отеле «Великобритания», где также провели ночь. В доме прочищали канализацию.

Пятница. По-прежнему в отеле. Новостей о канализации нет.

Суббота. Вернулись домой к ланчу, канализация прошла санитарную инспекцию.

Она снова тщательно это перечитала. Сомнений не было. Канализацию никто даже и не трогал. Это было в четверг, после чая, когда она веселилась с чехословацкими профессорами и их женами. Армстронга заманили в дом и хладнокровно убили. Значит, смерть его была спланирована, а не случайна.

Это она все время знала.

Она снова пошла к Мэри Хопкинсон.

— Кто из гостей был на чае во вторник, перед нашим отъездом в Эфес?

— На чае? А разве тебя не было?

Крупная растрепанная хозяйка дома нахмурилась, вспоминая.

— Я уходила тогда. Ты помнишь день, когда чистили канализацию?

— Помню, да. Конечно, помню. Это не в канализации было дело, Беатрис. В трупе.

— До этого я додумалась. Диш мне почти все рассказал.

— Я не буду ничего добавлять к его рассказу. Не считаю, что честно обременять тебя этим знанием. Я серьезно, Беатрис, обычно я рада с тобой всем делиться.

— Да, понимаю. Это был член семьи, конечно же?

— Да, это был член семьи. Лучше прими как данность, что это сделала я. Я способна убить.

— Но не спланировать убийство. А оно было запланировано. Трудно было бы ожидать от Провидения, что человек, столь яростно ненавидимый, будет убит случайно. И я знаю, что это не Рудри.

— Да, ты это говорила. Но откуда ты знаешь?

— Он проходил у меня психоанализ. Если бы он совершил убийство намеренно или даже случайно, я бы об этом узнала. Он не мог бы этого скрыть. Это не доказательство с точки зрения закона, но ты можешь считать, что это правда.

— Понимаю, — сказала Мэри Хопкинсон.

— Остаются двое: Гелерт и Миган, — оживленно продолжала миссис Брэдли.

— Да, Гелерт и Миган. Беатрис, оставь это, пожалуйста, и попытайся забыть. Гелерт через год в это время будет уже в Америке. И это он не сейчас решил, а планировал с весны. А Миган — что ж, она вернется в Англию, если выйдет за Рональда Дика. Он получил назначение в Манчестер. И для всех будет лучше, поверь мне, если мы все это сохраним в секрете. И дети любят своего отца — по крайней мере…

— По крайней мере, Гелерт его не любит, — спокойно сказала миссис Брэдли. — Ты не видела, Мэри, кишки бедной Ио, разложенные буквой «А»?

— К счастью, нет. А кто это — Ио?

— Это была корова. Обаятельная и симпатичная корова. — Она помолчала. — Думаю, ты знаешь, Мэри, что Ио послужила спичкой, поднесенной к железнодорожному составу с порохом.

— Эту корову убил Армстронг?

— Нет, он ее мучил. А убил ее человек, знающий гомеровские ритуалы, и внутренности ее (их всегда, даже в римские времена, изучали авгуры, чтобы узнать волю богов) разложил инициалом человека, которому предстояло быть убитым. Нескольких из нас не было в лагере, когда убили корову, так что это всего лишь рассуждение.

— Я не хочу слышать об этой корове, — сказала Мэри Хопкинсон. — Это отвратительно.

— И убийство отвратительно, — рассудительно ответила миссис Брэдли.

Отдав дань этому популярному мнению, она быстро заговорила дальше:

— Конечно же, Армстронга убила Миган. Она его пригласила к чаю, правда ведь? Они после чая играли с луком, и она воспользовалась возможностью. Наверное, она хороший стрелок, Мэри. Диш знает, что это сделала Миган?

— Мог догадаться. Я ему не говорила. Какое счастье, что я тебя знаю достаточно, чтобы быть уверенной, что дальше ты не пойдешь! Конечно, Миган поступила недопустимо, но от скольких забот это нас избавило! А почему ты спрашиваешь про Диша? Это важно, знает он или нет?

— Я думаю, ему приятно было бы поздравить Миган. Он сказал, что выстрел прекрасен. А в Эфес голову отвез Рональд Дик. Именно потому, что это сделал он, я смогла понять, какое было оружие. По своему психологическому складу он единственный, кто счел бы своим долгом убить гадюк, а не просто их выбросить. Потом Миган его выдала, сама того не желая. Она велела ему не пытаться спрятать одежду Артемиды, потому что он ничего не умеет прятать! Это «ничего» явно указывало на голову. Поняв, что Дик — сообщник преступника после совершения преступления, я припомнила рога козерога, которые он купил в Афинах. Рога навели меня на мысли о пуле. Дик как сообщник, лук как смертельное оружие, гомеровский ритуал, связанный со смертью Ио, — это указало на Миган.

— Но почему убийцей не может быть Дик? Он тоже знает гомеровские ритуалы.

— Дик не мог бы согнуть лук, — сказала миссис Брэдли.

Миссис Брэдли дописывала свой дневник, быстро и уверенно. Мотив был ясен, характер преступника согласован с его деянием, все улики сходились.

— И все же, — сказала она себе, — в глубине души я чувствую, что есть еще один момент, который я упустила. Что же это может быть?

Но она не перестала писать, ручка летала над бумагой, оставляя аккуратные не поддающиеся расшифровке иероглифы, доказывающие вину Миган Хопкинсон.

— Страстно преданная своему отцу, она не могла вынести мысль, что он попадется на зуб Армстронгу.

— Решительный и беспощадный характер. Родная мать ее назвала «крайне жестокой и бессердечной».

— Обладает необходимой силой, чтобы согнуть лук из рогов козерога. Кстати, если бы я не поняла насчет лука, как только услышала о рогах, сколько бы у меня заняло времени решить проблему оружия, не оставляющего видимых следов?

— Миган суеверна. Несколько раз доверительно говорила, что ей не нравится «возня», которой занят ее отец, что из этого может выйти что-то непредвиденное и вредное. Она принесла в жертву корову, посвященное Гере животное, и, чтобы подчеркнуть свою решимость, начертила павлина Геры в пыли рядом с Армстронгом, когда он спал в Микенах.

— Она считала, что действует в порядке самозащиты. Она слышала (вероятно, от самого Армстронга), что между ними будет заключен брак — как выкуп за избавление сэра Рудри от его трудной ситуации. Ни она, ни сэр Рудри не знали, что Армстронг уже женат.

— Гелерт также был в определенной степени вовлечен в историю с Армстронгом. Девушка ее возраста могла, вероятно, видеть себя спасительницей семьи. Жаль, что не нашлось храбрецов среди мужчин.

— Дик, разумеется, сознался в преступлении, зная, что его совершила Миган. Интересно было заметить, что, хотя он не обезглавил Армстронга, страх за безопасность экспедиции заставил его обезглавить змей. Воспоминание об этом вызывало у него тошноту, хотя все мои упоминания об отрезании головы у трупа (что сделал Диш, а не он) почти никакого впечатления на него не производили.

— Интересно, как она планировала совершить убийство? Она не могла знать о луке до возвращения в Афины, а обет Гере принесла до того, в Микенах.

Микены!

Ключ появился внезапно. Темная долина с жуткой традицией кровопролития — вот фактор, который все время от нее ускользал. Если бы отряд не побывал в Микенах, неизвестно, осуществилось ли бы убийство вообще.

Миссис Брэдли отложила перо, закрыла глаза и зашевелила губами, будто в молитве.

Она вспомнила наступление ночи в предгорьях, каменную цитадель на высшей точке равнины. Увидела высокую девушку, окутанную тьмой, стоящую на массивной стене над воротами, глядящую на извилистую дорогу, на море, на равнину — все это древнее, как сама история. Это Миган Хопкинсон бросала последний взгляд в ночь, сгущавшуюся над Львиными Вратами и Аргивской долиной.

Но разве не была она и Клитемнестрой, глядящей на дорогу в Микены в ожидании огня маяка, возвещающего о падении Трои, прислушивающейся к стуку колесницы, хрустящей по песчаной дороге, замышляющей смерть царя людей, возвращающегося с десятилетней войны?

За окном на фоне луны мелькнула сова. Впечатлившись этим свидетельством, что богиня Афина по-прежнему беспокоится о городе и охраняет его, миссис Брэдли перед тем, как лечь спать, прочитала молитву из греческой антологии, потом погасила свет, сопроводив молитву единственным реквиемом, который, видимо, суждено было получить Армстронгу:

— Не плачьте о нем, уходящем из жизни, ибо нет после смерти иных несчастий.

Потом она приготовилась спать, но ее мысли никак не покидали Миган Хопкинсон, и ее не удивило, когда утром она убирала свою кровать, что под подушкой сверкнул кусочек микенского золота.

Она повертела его в руках, понимая, что держит мотив для убийства. Помолчав и подумав, сказала:

— Миган, где ты? Иди сюда!

С балкончика вошла высокая девушка.

— Не усложняй дела, дитя мое, — продолжала миссис Брэдли будничным голосом. — Никому лучше не станет, если ты себя убьешь. Когда ты вернулась домой?

— Я не уходила, — сказала Миган. Миссис Брэдли кивнула. — Я не убегала. Никто так думать не должен. — Она подошла к миссис Брэдли и получила кусок золота из худой желтой руки. — Рональд хотел подарить его музею, а тот негодяй его взял. Я забрала обратно.

Миссис Брэдли кивнула на это спокойное перечисление фактов.

— И что теперь, дитя мое?

Миган не стала отвечать. Она спросила:

— Помните, вы меня спросили про белую фигуру, которую мальчики видели в Эпидавре?

— Асклепий, бог врачевания, дитя мое. Единственный положительный результат экспериментов Рудри.

— И отец его не видел! После всех его трудов… Это же конец всему!

Миссис Брэдли очень медленно кивнула.

— Не конец, дитя мое, а лишь подведение итогов.