История с коровой потрясла сэра Рудри. За чаем он объявил о своем намерении сразу следовать в Коринф.

— Разве мы не будем ночевать здесь еще раз, отец? — спросил Айвор.

— Нет. Я хочу до заката уехать подальше отсюда, — ответил сэр Рудри.

Его снедала нервозность — черта, которая в его семье ни у кого (кроме его жены) в характере не наблюдалась. Он все время оглядывался и однажды поднял руку и велел всем замолчать.

Все думали, что будут рады оставить эту землю Атрида, но когда все начали рассаживаться по машинам, общее настроение было оглашено Гелертом, который вернулся без виски за полтора часа до этого. Он сказал, оглядываясь на Львиные Врата:

— Полминуты. Я хотел бы еще раз глянуть на сокровищницу Атрея до того, как мы действительно уедем.

И он пошел туда, остальные за ним. У входа в гробницу они остановились, глядя в черноту. Внутрь не пошли.

Потом повернулись по одному и двинулись обратно к машинам. Последними пошли Гелерт и Армстронг. Когда стало ясно, что все уже ушли вперед, Армстронг открыл футляр меньшего фотоаппарата и достал плоский кованый кусок золота с отпечатками в виде рыб.

— Хопкинсон, — спросил он, — вы не могли бы мне сказать ваше мнение об этой вещи?

Гелерт взял в руки неровный золотой прямоугольник, из кармана вынул лупу. Тщательно рассмотрев кусок металла, он отдал его и сказал:

— Мне представляется, вещь подлинная.

Армстронг с величайшей осторожностью убрал золото. У него слегка дрожали руки.

— Раз она подлинная, тогда то дельце в Афинах — о’кей, — сказал он.

— Вполне подлинная, — заверил Гелерт.

— Я, наверное, дам ее проверить кому-нибудь в музее, — сообщил Армстронг небрежным тоном.

Гелерт кивнул:

— Да, имеет смысл. Где вы ее нашли?

— В акрополе. Я… мне приснилось, где она, и там она и оказалась.

— Вам приснилось?

— Да, — ответил Армстронг голосом, который Гелерту показался вызывающим.

Но настаивать он не стал. Ему случалось слышать о людях, обладающих подобным даром, и он гордился своей способностью верить в подобное.

Они вместе вернулись вслед за остальными и заняли последние два места в машинах. В автомобиле сэра Рудри теперь был Иэн в роли водителя, Кэтлин, Миган и Айвор. Миган поманила Армстронга на пустое сиденье. Во второй машине ехали Дик и Дмитрий, а в третьей миссис Брэдли, Кеннет, Стюарт и Диш, сидящий рядом с водителем. Гелерт сел рядом со Стюартом.

Экспедиция пообедала в Коринфе и поехала в Афины. После Коринфа машина, где сидела миссис Брэдли, поехала впереди остальных, потому что ее водитель знал дорогу, а Иэн нет. Машина сэра Рудри двигалась последней.

Через восемнадцать миль машины преодолели Большой перевал на высоте двух тысяч четырехсот футов и еще через тридцать миль доехали до Мегары. Оттуда дорога шла между горами и морем, потом по плодородным землям через оливковые рощи, поля и виноградники. Холмы стали ниже, покрылись лесом — в основном сосной. Виднелись темные ветви и стволы, сливающиеся на заднем плане в общий темный фон.

Местность становилась открытой. Машины подъезжали к Элефсину с его фабричными трубами, а оттуда дорога уже была совсем знакомой — не заметили, как приехали в Афины. Сэр Рудри, очень веселый, помог девушкам выйти из машины. Гелерт подал руку миссис Брэдли. Водители уехали с машинами, Армстронг и Дмитрий с ними, но Дик, который успел, покраснев и с замиранием сердца, попрощаться с Миган, попался сэру Рудри и был почти силой затащен в дом.

Мэри Хопкинсон была дома. Ее дочь Олвен родила чудесного мальчика, и мать с ребенком чувствовали себя отлично. Мэри уже два дня как вернулась в Афины. Она отвела сэра Рудри прямо в их комнату и толкнула в кресло.

— Немедленно спать, а завтра утром — к доктору. У тебя совершенно больной вид, — сказала она.

Сэр Рудри покачал головой. У него действительно был вид измученный и усталый, весь его энтузиазм испарился, усы печально повисли.

— Все со мной хорошо, Молли, — сказал он. — Я хочу спуститься к обеду.

— Ну, пойдем тогда, бедняжка ты мой. Я все время о тебе думала. Они все плохо вели себя?

Она с нежностью взяла его под руку, и он встал с кресла.

— Нет, — ответил он. — Нет. Все они были очень хорошие. — Он попытался улыбнуться. — На самом деле, как я понимаю, экспедиция была обречена с самого начала. Не надо было мне брать с собой Армстронга.

— Я знала, что это добром не кончится! Никогда мне этот юноша не нравился. Что он задумал? Ты его возьмешь в Эфес, или ты в Эфес не едешь?

— Еду, конечно. Но дело в том, Молли, что я не знаю, что мне делать с Армстронгом. Боюсь, что мне придется его взять, хочу я того или нет. Понимаешь, он… он намерен ехать. Я никогда не думал, что придет день, когда я поддамся такому… не знаю даже, как его назвать. Не знаю, кто он на самом деле такой.

— Я думаю, — сказала Мэри Хопкинсон, предчувствуя неладное, и ей захотелось оттянуть неприятную минуту, — что лучше ты мне обо всем расскажешь после обеда. Пойдем вниз, если хочешь спуститься. Сколько времени ты проведешь в Афинах?

— Зависит от обстоятельств. Быть может, неделю. На самом деле зависит от Беатрис: мне необходимо, чтобы она была со мной. У тебя есть какие-нибудь мысли о том, когда она собирается возвращаться?

— У нее сразу после Рождества конференция в Бухаресте. До этого она домой возвращаться не будет.

— Это хорошо, она мне очень нужна.

Он обнял Мэри Хопкинсон, и хотя он был человек высокий, дюйма на три-четыре выше своей жены, для постороннего наблюдателя это бы выглядело так, будто он прислонился к ней всем весом, вместе с бременем своего тела передавая ей и бремя своих мыслей.

— Ну, Рудри, дорогой мой, я думаю, все на самом деле не так плохо, как ты думаешь. Как вел себя Александр?

— Я думал поначалу, что он будет создавать трудности. Но он вел себя очень хорошо, Молли. Но я тебе говорил, а нет, не говорил, что у него нога воспалилась. Он думает, от укуса москита. Пришлось его оставить в Коринфе. А Кэтлин Карри нам показала своего мужа. Ты его видела?

Мэри Хопкинсон поняла, кто этот спокойный, темноволосый, кривоногий и длиннорукий молодой человек.

Обед удался на славу. Обсуждали разные интересные моменты путешествия. В разгар обеда Кеннет вспомнил гадюк. Миссис Брэдли пошла вместе с ним их кормить. После чего ключ от ящика вернулся к сэру Рудри, и все пошли прогуляться по улицам города, кроме мальчиков, которых уложили спать, и сэра Рудри, который остался в доме за ними присматривать.

В хорошем расположении духа — потому что страх перед будущим начал придавать ему странную жалкую терпимость к настоящему, каким бы оно ни было, — он прочел им первые три главы детективного романа, одолженного ему миссис Брэдли. Сама владелица книги, двигаясь рядом с его женой к храму Зевса Олимпийца, описывала путешествие с несколько иной точки зрения, отличной от той, что звучала за столом.

— Моя дорогая, он, видимо, с ума сошел! — воскликнула Мэри Хопкинсон. — Что же нам делать? Ты действительно считаешь, что Армстронг сделал эти идиотские снимки? Понимаешь, это все было бы не важно, если бы бедняжка Рудри не был так жестоко подставлен в той истории с Александром Карри и Аполлоном. Но после нее эти смехотворные фотографии его прикончат! Почему он вообще так сыграл на руку Армстронгу? Беатрис, придумай что-нибудь! Может быть, мы можем завладеть этими пластинками, или негативами, или как они там называются? Боже мой, если бы Диш был бывший взломщик, а не бывший моряк! Насколько сейчас это было бы полезнее!

— Главное, — сказала миссис Брэдли, — убедить Рудри не поддаваться на шантаж. Убедить его бросить вызов — пусть этот молодой человек публикует фотографии. А потом убедить его выдать всю эту историю за шутку. Это единственный выход, который я вижу из этого хаоса.

— За шутку? — в глубокой задумчивости переспросила Мэри Хопкинсон. — Ты думаешь, это можно было бы сделать? Жаль, что мы не знаем точно, что это за фотографии. Кроме того, сфотографировать Иакха он бы не мог. Он же и был Иакхом, ты говорила? Рудри его выбрал за то, что он похож на греческого бога! И так оно и есть, во многих смыслах.

— «Мы для богов — что для мальчишек мухи: нас мучить — им забава», — кивнула миссис Брэдли. — А что до его безумия, я всерьез думаю, что оно излечилось страхом. И Александр Карри, когда я объяснила ему состояние Рудри, повел себя изумительно хорошо.

— Он когда-то был хорошим человеком. Рудри одно время был от него без ума. Ты правда думаешь, будто все поверят, что это была шутка, Беатрис? Не будут ли люди думать худшее?

— Что ты называешь худшим, дитя мое? Сообщи мне.

— Что фотографии были сделаны не для розыгрыша Александра Карри, а для обмана всего научного мира?

Миссис Брэдли про себя отметила, что Мэри Хопкинсон никогда не была глупой.