Часть 3

В летние месяцы рэдкотский «Лебедь» был приятнейшим местом для времяпрепровождения. Прямо от стен трактира начинался травянистый склон к реке, которая с готовностью предоставляла свои услуги желающему отдохнуть и развеяться людскому племени. Напрокат выдавались ялики и лодки с кормовыми веслами, а также плоскодонки – как для рыбной ловли, так и для увеселительных прогулок. Марго выставляла столики на улицу, под утреннее солнце, а если к середине дня становилось чересчур жарко, можно было устраивать пикники в тени деревьев, расстелив там покрывала. Она поочередно, по три зараз, привлекала к работе своих дочерей, и жизнь в «Лебеде» била ключом. Марготки суетились на кухне, разливали напитки за стойкой, бегом таскали подносы с едой, лимонадом и сидром. Они никогда не уставали, и для каждого посетителя у них имелась в запасе улыбка. Можно было смело утверждать, что в летнюю пору на всем протяжении Темзы не много нашлось бы местечек столь же идиллических, как трактир «Лебедь».

Но это лето отличалось от прочих. И все из-за погоды. Весной дожди шли регулярно и умеренно, даруя фермерам надежду на хороший урожай. Однако с приближением лета, когда все уже заждались солнечных дней, дожди не прекратились, а, напротив, стали более частыми и обильными. Прогулочные лодки отплывали от пристаней при легкой мороси, надеясь, что к середине дня развиднеется, но вместо этого дождь заряжал в полную силу, и пикники сворачивались досрочно. Несколько раз Марго, окинув взглядом небосвод, выставляла столы на свежий воздух, но очень скоро приходилось заносить их обратно. Пустовал и летний зал трактира.

– Нам еще повезло, что зима была прибыльной, – говорила она, вспоминая толпы желающих послушать историю о девочке, которая утонула и потом ожила. – Не будь зимней выручки, нам пришлось бы совсем туго.

Две из трех Марготок-помощниц были отправлены по домам к своим семьям, поскольку с обслуживанием немногочисленных клиентов вполне справлялась сама Марго с помощью одной дочери и Джонатана.

Джо был плох: ему отнюдь не шли на пользу душные летние туманы, то и дело накрывавшие берег. Обычно в это время года его легкие прогревались и подсыхали, но сейчас смены сезонов будто и не было, и приступы слабости посещали его с той же частотой, что и в зимние месяцы. Бледный и тихий, он сидел поближе к очагу, а вокруг накачивались элем и травили байки завсегдатаи.

– Не беспокойтесь обо мне, – отвечал он на все вопросы о здоровье. – Я в порядке, сочиняю новую историю.

– Надеюсь, к летнему солнцестоянию погода наладится, – говорила Марго.

Традиционно в этот день устраивалась ярмарка, к которой на сей раз была приурочена свадьба Оуэна Олбрайта и Берты, его экономки. С учетом свадебного завтрака и наплыва ярмарочных гостей, которые ближе к вечеру непременно захотят промочить горло, Марго предвидела очень хлопотный день. Поначалу ее оптимизм казался сильно преувеличенным, но в середине июня с погодой наметились улучшения. Наблюдательные люди поговаривали, что дожди понемногу идут на убыль, и, как вскоре выяснилось, наблюдательность их не подвела. На сером небе стали чаще появлялись просветы, потом два раза подряд выдались сухие вечера. Надежды крепли с приближением самого длинного дня в году.

Наступил день летнего солнцестояния – и с утра выглянуло солнце.

– Пожалуй, даже слишком ярко, – рассудил Генри Донт, устанавливая камеру перед церковью для свадебной фотографии. – Сниму с этой позиции, чтобы не было бликов.

Молодожены вышли из церкви. Пастор был уже в своей летней, здоровой кондиции: этим утром он, голым по пояс, распахнул окно спальни, ощутил лучи солнца на груди и на бледном лице и пропел: «Слава, слава, слава!» Об этом эпизоде не знал никто из присутствующих, но все видели его жизнерадостную улыбку и могли почувствовать крепость его рукопожатия, спускаясь по ступеням паперти.

Донт установил Оуэна и его жену в заранее выбранном месте и просунул руку миссис Олбрайт под руку мистера Олбрайта. Оуэн – всеми силами старавшийся не забыть, что его жену зовут Бертой, а не миссис Коннор, – уже фотографировался однажды, несколько лет назад. Берта видела множество фотографий, так что и она имела представление об этом процессе. Перед камерой оба распрямили спину и напустили на себя гордый и суровый вид. Даже шуточки его приятелей-собутыльников из «Лебедя» не смогли нарушить торжественность их лиц, и новообретенное супружеское достоинство посредством солнечных лучей запечатлелось на стекле, чтобы в таком виде надолго пережить их самих.

Покончив с фотосессией, молодожены и их свита прогулялись по берегу реки. «Какой чудесный день!» С такими возгласами радостная процессия достигла «Лебедя», где Марго уже украсила букетами расставленные на берегу столы, а Марготки ждали гостей с кувшинами охлажденного эля и сидра под вышитыми бисером салфетками.

События шестимесячной давности казались теперь чрезвычайно далекими, ибо погожим летним днем зима всегда воспринимается как полузабытый сон или нечто известное лишь по рассказам других людей, а не как часть прожитой тобою жизни. Нежданное солнце пощипывало их кожу, по затылкам заструился пот, а ледяные сквозняки и зябкие мурашки вдруг превратились в некую абстракцию, не поддающуюся трезвому осмыслению. Однако не следовало забывать, что самый длинный день в году является оборотной стороной самой длинной зимней ночи и в этом качестве одно солнцестояние неизбежно перекликается с другим; а если кто-то из присутствующих не улавливал этой связи, таковых не замедлил просветить мистер Олбрайт.

– Шесть месяцев назад, – начал он свою речь, – я решил сделать Берту моей женой. Вдохновленный чудом, которое произошло здесь, в «Лебеде», и о котором вам всем хорошо известно, – возвращение к жизни маленькой Амелии Воган, – я почувствовал себя другим человеком и попросил руки моей экономки, на что Берта дала согласие, оказав мне эту честь…

После официальных речей общий разговор вернулся к теме девочки. О событиях, некогда происходивших на этом самом берегу в темноте и холоде, теперь рассуждали под чистым голубым небом, а яркий солнечный свет, возможно, стал главной причиной того, что самые мрачные аспекты этой истории были отметены в пользу упрощенных, благостных трактовок. Похищенная девочка вернулась к своим родителям, что осчастливило не только ее и Воганов, но и всю общину в целом. Добро победило зло, семья была восстановлена. Только престарелая тетушка одного из гравийщиков некстати вылезла с историей о том, как она случайно застала девочку на самой кромке берега и увидела, что та не отражается в воде, но на нее зашикали со всех сторон: сегодня никто не хотел слушать сказки про призраков. Кружки вновь и вновь наполнялись сидром; прыткие Марготки, неотличимые одна от другой, знай подносили блюда с ветчиной, сыром и редисом; веселья на свадебном пиру было достаточно, чтобы утопить в нем все тяжелые мысли и сомнения. Полгода назад таинственная история ворвалась в «Лебедь» грязным и жутким месивом, но теперь она была дочиста отмыта, выглажена и приобрела вполне благопристойный вид.

Миссис Олбрайт прилюдно поцеловала мистера Олбрайта, который покраснел, как редиска, а ровно в полдень компания дружно встала из-за столов, чтобы продолжить гуляния уже на ярмарке.

Среди четко разделенных живыми изгородями рэдкотских полей выделялся один земельный участок неправильной формы, некогда отведенный под общее пользование. И в этот день там разместились торговые лотки всех видов и размеров – от солидных палаток и навесов на случай непогоды до простых кусков парусины с разложенными на них товарами. Здесь можно было приобрести как нужные в хозяйстве вещи – кувшины, миски и кружки, ткани и кожу, топоры, ножи и прочие инструменты, – так и по большому счету бесполезное, но привлекательное с виду барахло. Хорошо продавались разноцветные ленточки, сладости, живые котята и всевозможные безделушки. Коробейники расхаживали туда-сюда, нахваливая свои первосортные товары и предупреждая всех и каждого о недобросовестных конкурентах, норовящих подсунуть честным людям подделки, которые сломаются сразу же после того, как эти шарлатаны смотают удочки. Были здесь и музыканты – волынщики, барабанщики и даже человек-оркестр, – так что посетители перемещались по ярмарочному полю под сменяющие друг друга любовные, застольные и сентиментальные песни. Иногда они одновременно слышали две песни, влетавшие им в разные уши, чтобы стать какофонией в голове.

Мистер и миссис Воган пришли сюда из Баскот-Лоджа по тропе вдоль реки, с двух сторон держа за руки девочку. Хелена была несколько раздражена – по догадке Вогана, из-за несбывшегося прогноза доктора. Вопреки ее ожиданиям, полгода спустя речь к девочке так и не вернулась. Впрочем, для Вогана этот день был омрачен не столько настроением жены, сколько его собственными мыслями.

– Ты уверена, что стоит брать ее с собой? – спросил он жену этим утром.

– Почему бы нет?

– Это может быть небезопасно.

– Но ведь мы теперь знаем, что за ней следила всего лишь Лили Уайт – несчастное, безобидное создание, – так о чем беспокоиться?

– Был еще какой-то тип, напавший на Риту…

– Это случилось много месяцев назад. Кем бы он ни был, этот человек вряд ли рискнет что-нибудь вытворить в присутствии множества наших знакомых. Среди прочих там будут наши слуги и арендаторы. И там будет компания из «Лебедя» в полном составе. Они никому не позволят и пальцем дотронуться до Амелии.

– А то, что многие станут таращить на нее глаза и сплетничать, тебя не волнует?

– Дорогой, мы не можем вечно держать ее взаперти. На ярмарке будет столько всего интересного для ребенка. Ей наверняка понравятся лодочные гонки. Это просто жестоко – лишать ее такого удовольствия.

С появлением девочки их жизнь кардинально изменилась к лучшему. Счастье Хелены обернулось для него таким огромным облегчением, что он и сам чувствовал себя почти счастливым. Возобновившаяся любовь так напоминала первые годы супружества, что о долгом периоде отчаяния можно было забыть как о кошмарном сне. Они похоронили печальное прошлое и жили прекрасным сегодняшним днем. Но по мере того как вновь обретенная семейная гармония утрачивала прелесть новизны, ему все труднее было обманываться, уверяя себя, что она покоится на прочном основании. Девочка, которую они сейчас держали за руки, – с ее безмолвной невозмутимостью, бесцветными волосами и бездонными, переменчивыми глазами – была одновременно и причиной их счастья, и угрозой ему.

В дневное время Воган был обычно занят разными делами, отвлекавшими от навязчивых мыслей, но по ночам его снова начала мучить бессонница. Его преследовали варианты одного и того же сна. В нем Воган шел по какой-то местности – это мог быть лес, или песчаный пляж, или поле, или огромная пещера – и что-то искал. Затем, выйдя на поляну, или обогнув дерево, или пройдя каменную арку, он видел ее, свою дочь, которая, судя по всему, провела здесь долгое время в ожидании отца. Она поднимала руки с криком «Папочка!», он бросался вперед, чтобы заключить ее в объятия, сердце переполнялось благодарностью и любовью – и вдруг он понимал, что это не Амелия. Это была все та же девочка. Подменыш, проникший в его сны и снабдивший своим лицом воспоминания о его настоящей, потерянной дочери.

Что касается Хелены, то она не осознавала, насколько хрупким было их блаженство; вся тяжесть переживаний легла на Вогана. Это отдаляло его от жены, о чем она пока не догадывалась. Твердо уверовав в то, что девочка является настоящей Амелией и что ей удалось убедить в этом мужа, Хелена окружила свою веру системой обороны, внушительной, как замок со рвами и башнями. И только он один знал, до чего хлипкими были все эти укрепления в действительности.

Когда сны показали ему, с какой легкостью лицо этой девочки может накладываться на лицо Амелии, у него возникло сильное искушение разделить с Хеленой ее уверенность. Иногда это казалось настолько простым и естественным решением проблемы, что он досадовал на собственное упрямство. Он уже называл девочку Амелией в присутствии жены. Он преодолел большую часть пути в нужном направлении. Но все упиралось в одну и ту же вещь. В знание. Где-то глубоко за всем этим скрывалась та девочка, лицо которой он даже не мог вспомнить, но которую он не мог – и не хотел – забыть.

Но и этим все не ограничивалось. Когда он ночью лежал в постели, спящий или бодрствующий, когда он искал свою дочь в разных воображаемых местах и раз за разом натыкался на девочку-подменыша, порой в поле его зрения вплывало еще одно лицо, и у него тотчас сжималось сердце. Робин Армстронг. Ибо при всей привлекательности этой идеи – поддаться счастью и позволить чужой девочке заменить родную дочь в его сердце и сознании, как она уже заменила ее в их доме, – он сознавал, что тем самым отнимает родную дочь у другого человека. Конечно, Воган хотел, чтобы Хелена была счастлива, но что, если ее счастье достигалось ценой страданий другого человека – точно таких же страданий, какие совсем недавно испытывали они сами? Вот почему, наряду с этой девочкой и настоящей Амелией, в его сны вторгался и Робин Армстронг, всякий раз заставляя Вогана цепенеть от ужаса.

Уже на подходе к ярмарке стало ясно, что там царит столпотворение. Воган заметил, что некоторые люди смотрят на них с интересом, оглядываются и показывают пальцами. Какие-то фермерши попытались сунуть цветы в руки девочки, кто-то погладил ее по голове, маленькие дети подбегали, чтобы ее поцеловать.

– Сомневаюсь, что все это ей на пользу, – тихо произнес Воган, когда дюжий гравийщик присел перед ней на корточки и сыграл короткий пассаж на скрипке, а потом с самым серьезным видом приложил свой указательный палец к ее щеке.

Хелена сердито фыркнула, чего обычно себе не позволяла.

– Все та же дурацкая история. Они думают, что в ней есть чудотворная сила – как в талисмане или тому подобных вещах. Просто глупые предрассудки, со временем это пройдет. В два часа начинаются лодочные гонки. Тебе незачем тут оставаться, если не хочешь. А мы собираемся их посмотреть, – сказала она решительно и обернулась к девочке. – Идем.

Воган почувствовал, как маленькая ладошка выскользнула из его руки. Когда Хелена развернулась, его ноги как будто приросли к земле, и в этот момент нерешительности его отвлек разговором один из арендаторов. С трудом от него избавившись, Воган огляделся, но его жены и девочки уже нигде не было видно.

Он ушел с широкого центрального прохода, где толпа двигалась слишком медленно, и стал лавировать между лотками, озираясь по сторонам. Отовсюду к нему обращались зазывалы. Нет, ему не нужны были рубиновые колечки для возлюбленной. Он взмахом руки отвергал миндальные пирожные, средства от подагры, складные ножи (скорее всего, краденые), приворотные амулеты, карандаши… Кстати, карандаши выглядели вполне прилично, и в другое время он бы их, пожалуй, приобрел, но сейчас его уже преследовали головная боль и жажда. Последнюю можно было утолить у торговцев прохладительными напитками, но к ним выстроились длинные очереди, а он хотел первым делом найти свою жену и девочку. Народу все прибывало, и он с трудом протискивался сквозь толпу. Ну почему жара нагрянула именно в этот день, когда столько людей собралось в одном месте? Движение совсем застопорилось, и ему также пришлось остановиться. Потом он заметил впереди небольшой просвет и начал пробираться в том направлении. Соленый пот стекал по его лбу и попадал в глаза. Куда же они могли подеваться?

Солнце било ему в глаза, и он почувствовал головокружение. Всего на несколько секунд, но именно в это время кто-то взял его за локоть:

– Хотите узнать свое будущее, сэр?

Он попытался стряхнуть с себя эту руку, но движения получились беспомощными, как будто он плыл под водой.

– Нет, – произнес он.

Или только хотел произнести, потому что не расслышал собственного голоса. Вместо этого перед ним раздвинулся полог и рука, которую он ощущал, но не видел, втянула его в шатер. Очутившись в полумраке после яркого солнца, он двигался вслепую.

– Присаживайтесь.

Цветистое платье гадалки сливалось с такими же стенками шатра, а ее лицо было закрыто вуалью.

Сзади под колени ему ткнулся стул, фактически вынудив его сесть. Он обернулся, чтобы выяснить, кто этот стул подставил. Там не было никого, но аляповато раскрашенная драпировка в одном месте выпирала, и этот выступ размерами и формой соответствовал человеческому плечу. Там прятался кто-то, готовый предотвратить поспешный уход клиентов до того, как они заплатят сполна за грядущие встречи с прекрасными незнакомцами или шикарные заморские вояжи.

Все желания Вогана на данный момент сводились к стакану холодной воды или чего-нибудь в этом роде.

– Нет уж… – начал он, поднимаясь.

Но при этом движении его голова ударилась о низкую поперечную распорку шатра, и перед глазами заплясали искры. В следующий миг женщина сжала его запястье с силой, какую трудно было предположить в столь миниатюрной руке, а сзади кто-то надавил на его плечи, вынудив опуститься на стул.

– Покажите мне вашу ладонь, – сказала женщина.

Произношение было простонародным, а в ее высоком козлином голосе Воган уловил странные нотки, но в тот момент не придал им значения.

И он решил не сопротивляться. Лучше поскорее пройти через этот фарс, чем тратить время на препирательства.

– Начало вашей жизни было счастливым, – сообщила гадалка. – Талант и удача всегда были с вами. И с тех пор дела у вас идут неплохо. Я вижу женщину… – Она впилась взглядом в его ладонь. – Женщину…

Он подумал о миссис Константайн. Наверняка она справилась бы с гаданием не в пример лучше. Вспомнилась ее комната с запахом жасмина, ее невозмутимое лицо, строгое платье с белоснежным воротником, мурлыкающий кот. Как бы он хотел оказаться сейчас в той комнате! Но он находился здесь.

– Блондинка или брюнетка? – уточнил он с напускной развязностью.

Гадалка проигнорировала этот выпад:

– Счастливая женщина. Но еще совсем недавно она была несчастлива. Я также вижу ребенка.

Воган презрительно хмыкнул.

– Не сомневаюсь, что вы знаете, кто я такой, – сказал он. – Это очень дешевый трюк. Но я, так и быть, готов заплатить за ваши услуги, и давайте на этом закончим.

Он попытался высвободить руку, чтобы достать кошелек, но гадалка лишь сильнее сжала его запястье, и он опять поразился ее физической силе.

– Я вижу ребенка, – повторила она. – Ребенка, который на самом деле не ваш ребенок.

Воган застыл.

– Ну вот, вы уже не спешите уйти, не так ли?

Она отпустила его руку и перестала притворяться, будто читает судьбу по ладони. Голос ее зазвучал торжествующе, и Воган вдруг понял, что означали эти странные нотки и этот чересчур сильный захват. Перед ним была вовсе не женщина.

– Теперь заинтересовались, да? Девочка в вашем доме – та, что сделала вашу жену такой счастливой, – не ваша дочь.

– Откуда вам знать?

– Это мое дело. Со своей стороны, я мог бы задать вам тот же вопрос: откуда вы это знаете? Но заметьте, я его не задаю. А почему я его не задаю? Да просто потому, что в этом нет нужды. Потому что я заранее знаю ответ.

Воган чувствовал себя так, словно его уносит холодный поток, а ухватиться не за что и остается лишь отдаться на волю стихии.

– Чего вы хотите? – произнес он слабым голосом, как будто слыша себя со стороны.

– За гадание? Ничего. Нечестно было бы брать плату за сообщение того, что человек знает и сам. Но как насчет вашей жены? Может, устроить сеанс гадания и ей?

– Нет! – взорвался Воган.

– Этого и следовало ожидать.

– Что вам нужно? Сколько?

– Я гляжу, вы и впрямь очень спешите. Вы всегда ведете дела в таком темпе? Нет уж, давайте-ка все спокойно обсудим. Поговорим о действительно важных вещах. Например, о сегодняшних событиях…

– Каких событиях?

– Предположим, сегодня кое-что произойдет… Мой вам совет – даю его бесплатно, мистер Воган, – держитесь в стороне. Не вмешивайтесь.

– Что вы собираетесь делать?

– Я? – Голос обрел интонацию оскорбленной невинности. – Лично я ничего делать не собираюсь, мистер Воган. И вам не советую, если не хотите посвятить жену в наш с вами маленький секрет.

В шатре вдруг стало очень душно.

– У нас еще будет возможность обсудить условия этого соглашения, – произнес мужчина из-под вуали, закругляя разговор. – Я буду держать с вами связь.

Воган поднялся, задыхаясь, и на сей раз уже беспрепятственно вышел наружу.

Оказавшись на свежем воздухе, он в сильном волнении какое-то время шел, сам не замечая куда. В голове у него все так перепуталось, что он не мог связать между собой две мысли, не говоря уже о том, чтобы прийти к каким-то выводам. Толпу он видел как в тумане. Но внезапно музыканты и зазывалы умолкли. Стихли и разговоры вокруг. Даже Воган, в его потерянном состоянии, почувствовал: происходит что-то необычное. Оглядевшись, он обнаружил, что люди прервали свои бесцельные перемещения и остановились. Все смотрели в одном направлении.

И тут издалека до него донесся истошный женский крик:

– Оставьте ее! Убирайтесь!

Это был голос Хелены.

Воган бегом устремился на звук.

Между тем семейство Армстронг также решило посетить ярмарку. Роберт Армстронг выглядел непривычно оживленным, шагая под руку с Бесс в окружении шестерых из семи их детей. В кармане у него лежало письмо от Робина. Это было покаянное письмо. Робин просил у него прощения. Пространно извинялся за попытку ударить своего отца. Обещал исправиться. Выражал сильнейшее желание начать новую жизнь, отказавшись от карт, выпивки и подозрительных дружков из «Дракона». И еще он хотел встретиться с ними всеми на ярмарке и показать отцу, насколько серьезными были его намерения.

– Однако он не упоминает об Алисе, – заметила Бесс, читавшая письмо вместе с мужем, и нахмурилась.

– Говоря, что хочет все исправить, он, видимо, имеет в виду и ситуацию с девочкой, – предположил ее супруг.

С высоты своего роста Армстронг высматривал Робина в толпе. Он вполне мог быть где-то неподалеку, также разыскивая своих родных, и тогда рано или поздно они должны были встретиться.

Армстронг купил складные ножи для средних мальчиков, ленточки и брошки для старших девочек, а для малышей – вырезанные из дуба фигурки коровы, овцы и свиньи. Они ели рубленые котлеты из свинины, и, хотя мясо уступало по качеству их собственным продуктам, ему придавало пикантность приготовление на жаровне под открытым небом.

Армстронг оставил жену и детей хлопать в такт человеку-оркестру и направился к палатке фотографа, возле которой обнаружил Риту. Она никогда не пропускала летние ярмарки. Людям могла понадобиться помощь при укусах насекомых, солнечном ударе или алкогольном отравлении, и она, как всегда на подобных мероприятиях, расположилась рядом с одним из самых популярных стендов, чтобы ее смогли увидеть – и потом при необходимости отыскать – как можно больше посетителей. А пока пациентов не было, она следила за очередностью желающих сфотографироваться и принимала заказы на фотосессии, занося их в журнал Донта.

– Полагаю, это палатка мистера Генри Донта? – обратился к ней Армстронг. – Он выглядит гораздо лучше по сравнению с последним разом, когда я его видел.

– Он выздоровел, но шрам остался. Сейчас его не видно под бородой. А вы мистер Армстронг, не так ли?

– Он самый.

Армстронг изучил снимки, выставленные на продажу: речные пейзажи, прославленные команды гребцов, сельские церкви и прочие живописные места. После этого он выразил желание сделать семейное фото.

– Можете сфотографироваться сегодня, если пожелаете. Я занесу вас в список и скажу, в какое время сюда подойти.

Он сокрушенно покачал головой:

– Моего старшего сына здесь нет. Я хотел бы иметь фото всей семьи у нас дома, на ферме.

– В таком случае мистер Донт может к вам приехать, и тогда у него будет время для целой серии снимков, внутри и вне дома. Сейчас сверюсь с журналом заказов, и мы с вами выберем подходящий день.

Слушая ее, Армстронг рассеянно пробегал взглядом по снимкам, сделанным на прошлых ярмарках. Танцоры в робин-гудовских костюмах, гребцы с веслами в руках, коробейники, силачи, победившие в состязаниях…

Они уже начали обсуждать дату фотосессии, как вдруг Армстронг охнул и прервался на полуслове. Рита, смотревшая в журнал, вскинула голову:

– Вам нехорошо, мистер Армстронг?

Он остался глух к ее вопросу.

– Мистер Армстронг?

Она усадила его на свой стул и подала ему стакан воды.

– Все хорошо! Все в порядке! Где было сделано вот это фото? И когда?

Рита взглянула на порядковый номер снимка и сверилась с каталогом Донта:

– На ярмарке в Лечлейде, три года назад.

– Кто фотографировал? Сам мистер Донт?

– Да.

– Мне нужно с ним встретиться.

– Он сейчас в лаборатории на своей яхте. Его нельзя беспокоить, иначе дневной свет уничтожит фотографии во время их проявления.

– Тогда я сейчас куплю этот снимок, а позднее приду к нему побеседовать.

Он сунул монеты в руку Рите, не стал дожидаться, когда она завернет покупку, и поспешно удалился, обеими руками сжимая рамку фотографии.

Даже на ходу Армстронг не мог оторвать взгляда от снимка и, только когда чуть не упал, зацепив ногой растяжку одной из палаток, со вздохом убрал его в карман и сосредоточился на поисках своего семейства. И здесь его поджидал второй сюрприз этого дня.

Обогнув палатку, за которой надеялся увидеть Бесс, он вместо своей супруги обнаружил миссис Ивис, хозяйку «нехорошего дома», в котором закончила свои дни жена Робина. Сначала он увидел ее в профиль – этот острый, как лезвие ножа, нос невозможно было с чем-либо спутать. Значит, она вернулась из своей поездки! Армстронг мог поклясться, что она также его узнала, судя по внезапному блеску в глазах, когда это лицо обратилось в его сторону. Но видимо, все же нет, потому что – хотя он и окликнул ее по имени – женщина развернулась и быстро пошла прочь.

Армстронг последовал за ней, кое-как уклоняясь от столкновений с ярмарочными гуляками. Понемногу расстояние между ними сокращалось. Он уже мог дотянуться рукой до ее плеча, но тут прямо перед ним сипло растянулся мех ручной гармоники, а когда он благополучно обогнул это препятствие, женщины и след простыл. Он посмотрел налево и направо, заглянул в проходы между лотками и вновь нашел ее даже быстрее, чем надеялся. Она стояла на пересечении двух широких проходов и озиралась, словно кого-то ждала. Он поднял руку, но еще не успел подать голос, как женщина его заметила, – и погоня возобновилась.

Армстронг уже почти сдался, когда впереди него вдруг все замерло. Никто не двигался. А еще через мгновение пронзительный крик разорвал воздух. Кричала женщина, в панике:

– Оставьте ее! Убирайтесь!

Армстронг перешел на бег.

Воган добежал до места, где толпа стояла сплошной стеной, и с разгона протолкался сквозь нее. Достигнув свободного пространства в ее центре, он увидел свою жену на коленях в грязи, перемешанной множеством ног. Она билась в истерике. А перед ней стояла высокая темноволосая женщина с длинным заостренным носом и бледными губами, выбрав позицию так, чтобы перекрыть Хелене доступ к ребенку. Ползая по скользкой грязи, Хелена безуспешно пыталась обогнуть широкие юбки женщины и добраться до девочки.

– Не понимаю, – говорила женщина, не обращаясь ни к кому конкретно. – Я всего лишь поздоровалась. Что в этом плохого? Зачем устраивать скандал только потому, что я сказала: «Здравствуй, Алиса».

Голос ее звучал громко – пожалуй, чуть громче необходимого. Заметив появление Вогана, она обратилась сразу ко всем присутствующим:

– Вы слышали, что я ей сказала? Вы это видели?

Несколько подтверждающих кивков были ей ответом.

– Поздороваться с дочерью моей бывшей постоялицы, с девочкой, которую я давно не видела, – разве это не естественно?

Высокая женщина положила руки на плечи девочки.

По толпе прошел невнятный ропот. Люди были смущены и растеряны, но некоторые из них подтвердили, что все было именно так, как она сказала. Женщина удовлетворенно кивнула.

Воган нагнулся и поддержал Хелену, обхватив ее рукой, а она, в немом шоке, взглянула на мужа широко распахнутыми глазами и жестом призвала его вернуть девочку.

В глубине толпы послышался какой-то шум, потом люди расступились, и еще один, хорошо знакомый им человек появился в свободном круге.

Робин Армстронг.

При виде его на лице женщины промелькнуло довольное выражение – какое бывает после успешно реализованного замысла, – но она тут же его подавила и одним рывком, заставшим всех врасплох, подняла девочку перед собой со словами:

– Погляди, Алиса! Вот и твой папочка!

Отчаянный крик Хелены совпал с единым выдохом всей толпы, а затем в наступившей мертвой тишине женщина передала девочку в руки Робина Армстронга.

Прежде чем кто-либо смог опомниться и как-то среагировать, женщина развернулась и стремительно врезалась в плотное кольцо людей. Не устояв перед этим остроносым напором, зрители подались в стороны, потом сомкнулись вновь, и женщина исчезла из виду.

Воган распрямился и посмотрел на Робина Армстронга.

А Робин посмотрел на девочку, приблизил губы к ее волосам и произнес несколько слов тихим, дрожащим голосом.

– Что? Что он сказал? – заволновались в толпе, и новость начала передаваться из передних рядов назад, искажаясь и дополняясь в процессе передачи:

– Он сказал: «Моя дорогая! Дитя мое! Алиса, любовь моя!»

Зрители, как в театре, ждали продолжения спектакля. Миссис Воган, похоже, была близка к обмороку, мистер Воган обратился в камень, тогда как Робин Армстронг не сводил глаз с ребенка, а его отец мистер Армстронг смотрел на все это так, словно не верил своим глазам. Но что-то еще должно было произойти, ибо в воздухе витала неопределенность. Как будто все актеры вдруг забыли текст, и теперь каждый из них ждал, что кто-то подаст спасительную реплику, чтобы продолжить представление. Эта пауза, казалось, тянется бесконечно, и публика уже начала вслух выражать нетерпение, когда отчетливо прозвучал еще один голос:

– Могу я чем-то помочь?

Это была Рита. Она вошла в круг и присела на корточки рядом с Хеленой.

– Ее нужно доставить домой, – сказала она и вопросительно посмотрела на Вогана.

Однако тот не мог оторвать взгляда от девочки в объятиях Робина, и на его помощь вряд ли стоило рассчитывать.

– Что вы намерены делать? – спросила Рита с нажимом.

Появился Ньюмен, садовник Воганов, в сопровождении еще нескольких слуг из их усадьбы. Они все вместе подняли Хелену с земли.

– Что дальше? – обратилась Рита к Вогану и взяла его за руку в попытке вывести из транса, но его хватило только на отрицательное покачивание головой, после чего он отвернулся от Риты и кивнул слугам, которые ждали только команды, чтобы двинуться вслед за хозяином, унося бесчувственное тело Хелены обратно в Баскот-Лодж.

Толпа проследила за отбытием Воганов, после чего все взоры обратились на оставшихся участников представления. Девочка открыла рот – и все приготовились услышать детский плач. Но она лишь зевнула и, сомкнув веки, привалилась головой к плечу Робина Армстронга. Судя по тому, как обмякло маленькое тело, она моментально уснула. Молодой человек уставился на спящее дитя, и на его лице изобразилась беспредельная нежность.

В толпе возникло какое-то движение, зазвенели детские голоса:

– Что случилось, мама?

– Почему все молчат?

Ковыляющей походкой, с повязкой на глазу, появилась Бесс во главе процессии детей. Они прибыли слишком поздно и пропустили главные события.

– Глядите, там папа! – закричал один из малышей, заметив Роберта Армстронга.

– И Робин! – раздался другой голосок.

– А кто эта девочка? – спросил самый младший член семьи.

– Да, – эхом откликнулся глубокий голос Армстронга, и звучал он сурово, хотя и негромко, поскольку вопрос не предназначался для посторонних ушей, – кто эта девочка?

Робин приложил палец к губам.

– Тише! – призвал он сестер и братьев. – Ваша племянница спит.

Дети сгрудились вокруг него; их юные сияющие лица были обращены к девочке, теперь уже невидимой для толпы.

– Дождь начинается! – заметил кто-то.

И тотчас же, после нескольких предупредительных капель, на них обрушился ливень. Вода потекла по лицам, мокрые волосы женщин повисли сосульками, потяжелевшие юбки облепили ноги. И вместе с ливнем ко всем наконец-то пришло осознание, что они только что были свидетелями не спектакля, а настоящей, жизненной трагедии. Люди опомнились и со смущенным видом начали разбегаться в поисках укрытия. Кто-то стал под деревьями, другие набились в ярмарочные палатки, а многие устремились к трактиру «Лебедь».