Телестудия, как всегда, бурлила. Все куда-то носились. В основном не с пустыми руками, а с бумажками, кабелями, стаканами и прочей подходящей обстановке бутафорией.

– Не туда! Не туда! – скандировал встрепанный пузатый мужчина. – Не в тот угол, я сказал!

И четыре ноги под цветной декорацией послушно замерли на мгновение, а потом развернулись и потопали в противоположную сторону.

При этом обнаружилось, что ноги принадлежат двум близнецам – в одинаковых шортах, в одинаковых рубашках, с одинаковыми прическами и с одной парой серег на двоих, каждому – в левое ухо. Как их мама друг от друга отличала? Может, и она не отличала, а уж посторонним-то ни за что не отличить.

– Скамейки будем ставить по периметру, – объявила дама со съехавшей набок прической.

– Так студия же круглая, – усомнилась совсем молоденькая девушка, по всей видимости дамина ассистентка.

– И у круга есть периметр. Вы, милочка, в школе плохо учились.

Дама укоризненно покачала головой, и ее прическа, влекомая центробежной силой, устремилась к правильной позиции, откуда снова неизбежно съехала набок.

Обреченные периметру скамейки покамест дыбились бесформенной грудой прямо посреди студии, а вокруг них, как вокруг горы Синай, сновали так или иначе задействованные в будущем шоу люди – избранный народ для грядущего откровения.

Все это великолепие открылось взору впервые прибывшего сюда юноши, который замер при входе и совершенно потерялся среди этого пока еще гулкого и недружелюбного телевизионного святилища.

Под ногами его извивались змеями толстые кабели, которые, конечно же, двигались не сами, а подчиняясь рывкам какого-нибудь техника. Но так как этого заклинателя змей в непосредственной близости не наблюдалось, то юноша, на всякий случай соблюдая осторожность, уставился себе под ноги в совершенной готовности в случае надобности перепрыгнуть или переступить.

– Что стоишь? – вдруг гаркнул на него пузатый мужчина. – По башке решил схлопотать? Вон смотри, что сверху на тебя прет.

Юноша послушно задрал голову и увидел обвитый сверкающими лампочками столб, который плавно приближался к полу, грозя задеть раззяву своим внушительным основанием.

– Сюда иди! – приказал пузатый. – Ты что здесь делаешь вообще?

– Я от заказчика. Для отчета. Посмотреть, как продвигается.

– От самого? – почтительно переспросил пузатый.

– Да, – подтвердил юноша.

– Что-то не больно ты похож на его молодцов.

– Я не из охраны, я из последователей.

– Из апостолов, стало быть.

Юноша покраснел:

– Ну это как-то слишком громко сказано, не по чину.

– А вот скажи мне, что в нем такого, в этом вашем кудеснике? – прицепился пузатый. – Как он все это делает?

– Я не знаю как, – ответил юноша. – Не знаю и не допытываюсь, а просто верую.

– Просто веруешь… – повторил пузатый не то с вопросительной, не то с утвердительной интонацией. – Я думал, в наше время места вере не осталось. Все поддается научному объяснению. Все можно расщепить до мельчайших деталей.

– Можно, но страшно.

– Отчего же страшно?

– Оттого что тогда цели не останется, когда дойдешь до последнего рубежа познания. А вера безгранична. Держись за нее, и она никогда не оборвется, никогда не закончится.

– Крепко, однако же, ваш босс тебе мозги обработал, – сделал вывод пузатый. – Ладно, пойдем со мной. Я тут ответственный за оформление студии. Все тебе покажу.

– Спасибо.

– А звать-то тебя как? Меня Дастином. Актер такой был популярный – Дастин Хоффман. Моя маман его обожала, вот меня и наградила.

– А я 22-й.

– Чего? – брови пузатого поползли к пробору.

– 22-й – это мой порядковый номер.

– Господи! Это что же, у вас номера вместо имен?

– Учитель считает, что мало кто из людей на самом деле достоин носить имя. Буквы еще надо заслужить, а с цифрами гораздо проще. Так сразу понятно, кто за кем приобщился к нашей коммуне, кто за кем стоит в иерархии. И правило даже есть: старший номер уважай, младшему помогай.

– Чего только не придумают! – усмехнулся пузатый. – Ну а раньше, до того как – было у тебя имя?

– Раньше было.

– И что, мать-то с отцом не называют тебя теперь уже так, что ли? На 22-го переключились?

– Переключились.

– Дела!

Тут уже пузатый не нашел чего бы такого умного сказать и перешел прямо к делу:

– Вот тут у нас, смотри, подиум будет, на котором вашему учителю восседать. А вот тут – отсек для экспертов, которые должны освидетельствовать участников.

Юноша смотрел, представлял, как все заработает в эфире, и кивал.

– Ну а здесь, по центру, стул для клиента. Как думаешь, не слишком далеко от кудесника? Хватит ему его магических сил, чтобы дотянуться?

– Учитель может изменить вашу судьбу, даже если вы будете находиться на другом континенте.

– Ну, значит, до стула тем более дотянется, – успокоился пузатый. – А там зрители.

– Сколько зрителей?

– Триста человек влезут спокойно. Но можно и меньшим количеством обойтись.

– Чем больше, тем лучше, – заволновался 22-й. – Это должны увидеть как можно больше людей. А кто увидит, уже не усомнится. И примкнет.

– Так уж и примкнет?

– Без сомнения. Мы и на телезрителей очень рассчитываем, но те все же еще могут не поверить: сослаться на монтаж, на технические трюки. Те же, кто вблизи, они примут правду. Они выйдут отсюда преображенными.

– В таком случае мне лучше тут все подготовить да и идти себе домой, подальше от ваших фокусов.

– Не фокусов, – горячечно зашептал юноша. – Не фокусы это, а самая удивительная реальность, которая когда-либо поражала человеческое воображение.

– Ну-ну, – покачал головой пузатый. – Ты уж не обижайся, парень, но эти вещи не по мне. Я не сумасшедший.

– И я нет, – улыбнулся 22-й.

Улыбка его была долгой и какой-то отрешенной, блаженной, что ли. Вроде как и не снисходительной, но почему-то отдаляющей, создающей дистанцию.

И понял тогда пузатый, что улыбаться так простой человек не может. А может только тот, кто прикоснулся к возвышенной тайне. К истине. Или, по крайней мере, тот, кто думает, что удостоился такого прикосновения. Потому что на самом деле ведь никаких возвышенных тайн и истин не существует. Но умеющим отрешенно улыбаться этого все равно не докажешь.

– Скамейки ставьте в три ряда, – поучала дама с прической. – И расстояние, смотрите, соблюдайте, чтобы люди свободно проходили.

– И чтобы ноги могли вытянуть, – добавила ассистентка.

Дама, в отличие от ассистентки не имеющая возможности похвастаться особой длинноногостью, приняла это замечание с ядовитой ухмылкой:

– Тут не салон самолета, милочка. Два часа и так перебьются. Нам важнее, чтобы их тут больше поместилось.

– Скамейки жесткие, – пожаловалась ассистентка.

– У кого костлявая задница, тому жестко, – потеряла терпение дама.

– Они не почувствуют неудобства, – встрял 22-й. – Они будут так поглощены увиденным чудом, что вообще забудут, на чем сидят.

Дамина прическа качнулась в недоумении.

«Что это за фрукт?» – вопрошали ее глаза. Но не губы, потому что она была слишком хорошо воспитанна, чтобы формулировать свои вопросы незнакомцам таким прямым образом.

– Это представитель заказчика, – пояснил пузатый. – А это наш продюсер Клара. И ее помощница Кирочка.

– Насчет скамеек не беспокойтесь, – снова заверил 22-й. – Люди обо всем забудут. Совершенно обо всем.

– Уж очень хотелось бы надеяться, – сказала продюсер Клара. – За такие деньги, которые вкладываются в это шоу, хорошо бы получить продукт соответствующего качества. А между тем…

Тут она сурово свела верхние части бровей и качнула прической к противоположному берегу:

– А между тем мы еще не видели вашего загадочного учителя и не можем быть уверены, что он вообще телегеничен и способен удержать внимание аудитории. Что его речь чиста. Да и как выпускать в прямой эфир человека, с которым не знаком? Кто подберет ему грим, костюмы? Кто пробежится с ним по сценарию?

– Я вас уверяю, что он превзойдет все ваши представления о том, какой должна быть настоящая телезвезда. И одет он всегда безупречно, не беспокойтесь.

– За те деньги, что мне платят, я могу и не беспокоиться. Но все же это чрезвычайно странно. Это просто неприемлемо – выпускать на экран человека-невидимку.

– О, сейчас он, может быть, и невидим, но скоро он станет самым хорошим знакомым, – сказал 22-й. – С вашей помощью он войдет в каждый дом. И никто не захочет, чтобы он уходил. Ему предложат самое почетное кресло, а сами прильнут к его ногам.

В ответ на эту мини-проповедь дамина прическа поддалась инерции, тянущей ее к исконным позициям, а пузатый почесал пузо.

Что же касается Кирочки, то она почему-то испугалась. Образ учителя, входящего в каждый дом и поощряющего паству прильнуть к ногам, оказался слишком живым. Вот и она сама уже в своем воображении распростерта перед ним на полу. А он смотрит на нее со сверкающего подиума, залитый светом софитов и ужасающий.

– Криво! Криво ставите столб! – завопил пузатый на близнецов. – Глаз у вас, что ли, нет?

Близнецы послушно отпрянули и начали тянуть столб в другую сторону.