Среда, 5 февраля. Предположим, Гогенцоллерны вернулись к власти. Избавит ли это человечество от новой большой войны? Немецкий народ так долго живет в атмосфере милитаризма, а Гогенцоллерны так долго проповедовали агрессию на востоке, западе и севере, что они могут вновь встать на старый путь кайзеровской политики.

Принц Луи Фердинанд был среди гостей Марты сегодня вечером. Он просил меня уделить ему несколько минут, и я рассказал ему о целях франко-русского союза с перспективой создания объединения балканских стран. Он был подавлен, увидев в этом окружение Германии и, возможно, новую войну. Он спросил меня, в чем я вижу выход для Германии. Я сказал ему совершенно конфиденциально, хотя боюсь, он передаст это своему отцу, что либеральный немецкий народ должен иметь более прогрессивное правительство, свободно избранный парламент, свободу религии, свободу печати и прекратить преследование евреев. Он согласился. Несомненно, сам Луи Фердинанд приветствовал бы все это.

Среда, 12 февраля. Сегодня утром меня навестил посол Буллит, направляющийся в Россию. Он сообщил, что президент настроен оптимистически, передал приветствия от государственного секретаря Хэлла и судьи Мура. Буллит сказал:

– Исход предстоящих выборов решит штат Пенсильвания, но в Филадельфии старая республиканская клика больше не господствует. Ирландцы и евреи единодушно поддерживают Рузвельта, а они – ведущая сила в городе.

Возможно, это правда. Странные переплетения имеют место в нашей стране. Буллит, кажется, думает, что ему придется вернуться в конце лета для участия в избирательной кампании в пользу Рузвельта, возможно, стать его ближайшим советником, заняв место Хоу, который при смерти. Я сомневаюсь, что эти его надежды осуществятся.

На словах Буллит выдает себя за восторженного друга Рузвельта, но на его высказывания нельзя положиться. Он карьерист, стремящийся выдвинуться на высокий пост, но, по-моему, он неправильно оценивает обстановку. Так, к примеру, сегодня утром он резко осудил сотрудничество между Англией, Францией и балканскими странами, направленное на то, чтобы принудить Россию к более умеренной политике и сохранить мир в Европе. Он сказал, что Германия в течение двух недель захватит Австрию и Чехословакию и быстро установит контроль над всей Европой. Я спросил его:

– Вы думаете, это будет хорошо для Англии и Соединенных Штатов?

Он ответил, что ему «наплевать» на Англию и что лорд Лотиан и Ллойд Джордж оба против сотрудничества Англии, Франции и России с Балканской Антантой. Лорд Лотиан предпочитает, добавил он, чтобы Германии предоставили свободу действий в ее захватнической политике, направленной на покорение Европы, и чтобы Англия не устанавливала ограничений для Германии. Я говорил мало, но здесь я заметил, что политика Лотиана означала бы низведение Англии до положения Голландии. С моей точки зрения, такой упадок влияния и мощи был бы бедствием для народа, который столько времени был ведущим в области культуры и демократических традиций.

Далее Буллит сказал, что перед отплытием в Вашингтон в декабре прошлого года ему стало известно, что Англия отклонила просьбу России о предоставлении ей крупного займа. Узнав, что Франция намеревается дать своей союзнице 1914 года взаймы миллиард франков, Буллит, как мне сказали, явился к лицу, пользующемуся решающим влиянием во французском правительстве, и убедил его, что Россия никогда не вернет этого займа. Таким образом, он сорвал переговоры, которые вели русские. Я и сам не был уверен в том, что русские вернут заем, но мне казалось неподобающим для американского посла в России срывать русско-французские переговоры.

Я здесь ни с кем не буду говорить об этом, но такое поведение мне кажется неразумным. Трудно сказать, все ли в этой истории обстояло именно так, но несомненно одно – заем не был предоставлен. Хотя я и считаю неразумным предоставление какой-либо страной или крупным банком большого займа Германии, я, конечно, не стал бы вмешиваться в переговоры, если бы, к примеру, Англия или Голландия намеревались ссудить деньги Германии. На мой взгляд, мое положение здесь не позволяет мне этого.

Сэр Эрик Фиппс сообщил все, что мог, о позиции Англии. Он был откровеннее со мной, чем когда-либо раньше.

– Англия, – сказал он, – отказалась от своей политики разоружения, которой она следовала последние четырнадцать лет. Теперь она будет тратить примерно 300 миллионов фунтов стерлингов в год, чтобы иметь большую армию, большой флот и мощную противовоздушную оборону. Это печальный шаг, но с февраля текущего года мы пытаемся убедить Германию принять условия разоружения. Фюрер неизменно говорит мне «нет». Мы больше не будем тревожить немцев; но после выборов во Франции в апреле мы объединимся с французами и другими европейскими странами, входящими в Лигу наций, и скажем немцам: «Соглашайтесь теперь на международное ограничение вооружений, в противном случае мы все, включая Россию, объединимся, чтобы защитить любую страну, подвергшуюся нападению». Россия, добавил он, занимает теперь более умеренную позицию, и мы можем позволить себе сотрудничать с ней в поддержании мира. Если нам не удастся убедить Германию, то через несколько лет разразится война, и Европа, включая Германию, окажется перед катастрофой.

Он сообщил мне, что недавно французский посол пригласил к себе на обед Геринга; когда зашла речь о том, что произойдет, если Гитлер уйдет в отставку или тяжело заболеет, Геринг прижал свои жирные руки к груди и сказал: «Я заступлю место фюрера». Это так расстроило француза, что он побежал к Фиппсу и поделился своими тревогами.

Геринг – один из членов здешнего триумвирата, который в своих речах постоянно угрожает целостности границ Франции и Польши. По-моему, он во всем похож на Муссолини и готов развязать войну в любой момент. Эта история еще больше укрепила меня в том, что программа окружения, если она будет поддержана всеми государствами, граничащими с Германией на востоке и западе, а также Англией, Францией и Россией, – почти единственная надежда на мир для Европы.

Я пришел домой к завтраку более озабоченный, чем обычно, под впечатлением двух бесед, раскрывших передо мной еще раз остроту германской проблемы. Бедный немецкий народ!

Среда, 19 февраля. Сегодняшние газеты принесли известие о запрещении правительством Швейцарии всех нацистских организаций. Это еще раз свидетельствует о печальном положении вещей в сей благословенной стране. Неделю назад некий Густлоф, нацистский пропагандист в Швейцарии, был убит немецким евреем, принявшим югославское гражданство. Густлоф в течение ряда лет не давал покоя швейцарцам, и их посланник в Берлине не раз тщетно протестовал против нацистской пропаганды так же, как и я в 1934 году. Когда известие об убийстве было получено здесь, все германские флаги были приспущены. Даже к кончине Гинденбурга не было привлечено такого внимания. Тело убитого медленно провезли через всю Германию к месту погребения в Мекленбурге. Гитлер выступил со страшными угрозами в адрес всех евреев. Было произнесено много речей в Гамбурге и других городах, их слушали десятки тысяч людей, собранных насильно. Во время выступления Гитлера Дикгофу было приказано представлять министерство иностранных дел.

Сегодняшние газеты полны нападок на Швейцарию и требований, чтобы была разрешена деятельность нацистских организаций за границей; авторы этих статей забывают, что во второй половине декабря Гитлер опубликовал приказ всем германским консульствам в Соединенных Штатах к концу этого месяца распустить все нацистские организации, и это – в Соединенных Штатах, где проживают миллионы немцев. Теперь Швейцарию порицают по всей Германии за осуществление того, что он приказал сделать в Америке.

Помимо обычных нападок, геббельсовское ведомство передало в печать сообщение, в котором с сарказмом говорилось, что швейцарцы, пожалуй, воздвигнут монумент в честь убийцы Густлофа. Газеты забыли, видимо, что нацистские лидеры поставили памятник убийцам Ратенау, крупнейшего после окончания войны государственного деятеля Германии, и что ежегодно этот памятник украшают цветами. Может ли пресса жаловаться на то, что швейцарские газеты привлекают внимание общественности к этому немецкому памятнику убийце?

Четверг, 20 февраля. Сегодня у меня был сотрудник «Нью-Йорк таймс», чтобы сообщить о небольшой неприятности, приключившейся с Бэрчеллом из-за его корреспонденции о беседе сэра Эрика Фиппса с Гитлером 13 декабря. Корреспонденция Бэрчелла соответствует тому, что я слышал из других источников. В ней сообщалось, что Гитлер яростно потрясал кулаками, ругал русских, называя их врагами, к войне с которыми он должен готовиться; он кричал, что еще не намерен ограничивать вооружения и не примет участия ни в одной конференции по проблемам авиации и военно-морского флота. Когда это сообщение было перепечатано лондонской «Дейли телеграф», Дикгоф и другие представители германского министерства иностранных дел известили бюро «Таймс», чтобы Бэрчелл не возвращался в Германию, так как полиции даны указания не пускать его.

Каким-то образом Бэрчелл очутился в Берлине и вчера имел длительную беседу с Дикгофом. Пока никто не знает, что следует предпринять. Однако репортаж Бэрчелла о том, как в течение последних двух недель в Германии встречали и принимали участников Олимпийских игр, был столь благожелательным, что недавно его цитировала немецкая пресса. Видимо, Бэрчелл сумел помириться, хотя я считаю, что его статья об интервью Гитлера 13 декабря была правильной. Представитель «Таймс» сказал:

– Я мечтаю уехать отсюда. Тут такая тяжелая обстановка и все мы, газетные работники, находимся в таком подавленном состоянии, что жизнь нам здесь опостылела.

Хозяева американских газет, однако, так заинтересованы держать в Берлине своих лучших корреспондентов, что, я думаю, эти люди останутся. Олимпийские игры состоятся летом; одна из величайших надежд Шахта состоит в том, что иностранные туристы, прибывшие на игры, потратят в Германии много миллионов долларов.

Днем наш эксперт по финансовым вопросам принес мне машинописный текст донесения на немецком языке; в нем цитировалось мое сообщение о том, что в связи с болезнью Гитлера было принято решение создать новый триумвират в составе Геринга, генерала фон Бломберга и Гесса. Человек, приславший копию этого донесения, вхож в здешние финансовые круги и получает плату за подобную информацию. Я действительно послал телеграмму в Вашингтон о том, что, по слухам, распространяемым здесь в течение многих недель, у Гитлера тяжелое заболевание горла, возможно рак, и что приблизительно 1 января 1936 года состоялось совещание группы генералов армии, договорившихся о составе триумвирата в приведенной последовательности. Мне об этом сказал чешский посланник. Я получил это сообщение и из другого официального источника. В моей телеграмме не говорилось, что это достоверный факт, а лишь то, что мною получены такие сведения.

Каким же путем это сообщение вернулось в Берлин? Возможно, об этом рассказал английский посол, ссылаясь на меня. Но он первый сообщил мне несколько дней назад о том, что Геринг намечен преемником фюрера. После этого я рассказал ему продолжение истории. Возможно также, что проболтался кто-либо из сотрудников государственного департамента, и об этом сообщили сюда. Могло случиться и так, что содержание телеграммы передал кто-нибудь из Парижа, поскольку туда была послана копия. Неприятная штука.

Вторник, 25 февраля. Я завтракал с Эхснером и Роем Говардом, директором агентства Юнайтед Пресс, путешествующим по свету. Говард встретится с Гитлером завтра в половине первого. Он немало радовался этому, хотя я предупредил его, чтобы он на многое не рассчитывал. Я не хочу сказать, что встреча с Гитлером или Герингом мне кажется вообще бесполезной. Но газетчики, находясь в Берлине или Риме, считают прямо-таки своим долгом повидать их.

Четверг, 27 февраля. Эхснер был у меня и рассказал о том, что Гитлер говорил вчера Говарду и ему. Они почувствовали, что канцлер был чем-то озабочен, но не заметили, чтобы вооруженная охрана у дворца была удвоена. На это обратил внимание сотрудник нашего посольства Флэк, возвращаясь из министерства иностранных дел. По его мнению, это вызвано недавними сообщениями о кровавом путче в Токио, где офицеры армии убили трех высокопоставленных лиц. Есть основание для некоторого беспокойства, когда всем известно, что в Германии наблюдается серьезное недовольство. По-прежнему существует возможность повторения «30 июня».

Пятница, 28 февраля. Сегодня я получил из Кельна запись продолжительной беседы с Фрицем Тиссеном, крупнейшим после Круппа фабрикантом оружия. Тиссен сказал, что потратил большую часть своего капитала на то, чтобы помочь Гитлеру в его трудной борьбе за власть. Он заявил, что его беспокоит ход событий в Германии, и добавил, что требуется новое «30 июня» для спасения гитлеровского режима. О ком идет речь, он не говорил. Он боится, что радикальное крыло нацистской партии скатывается к коммунизму¹. Однако он резко осудил преследование католиков и протестантов, продолжающееся в течение двух лет.

Я предполагаю, что его цель – убрать Геббельса, Розенберга, Дарре и профсоюзных вожаков. В Берлине много говорят о предстоящей кровавой расправе, и люди, считающиеся осведомленными, думают, что именно Геринг вновь очистит страну от тех, кто ему не по вкусу. Согласно одной версии он отстранит Гитлера и сам станет диктатором.

Произведенные аресты в первую очередь коснулись католиков: из их числа пострадало человек 200 священников и просто верующих; около половины позже было отпущено, хотя узнать, как это было на самом деле, невозможно. Нацисты особенно настаивают на установлении неограниченного контроля над религиозным воспитанием и общим образованием молодежи; при этом они намерены пользоваться теми же методами, которые вот уже скоро двадцать лет применяются русскими коммунистами.

Суббота, 29 февраля. В половине первого я приехал к министру Нейрату и имел с ним длительную беседу, совершенно неофициальную. Он был более откровенен, чем когда-либо раньше. Я подозреваю, что между его группой в правительстве и группой Геринга возникли серьезные разногласия. Он не подал виду, что такие распри имеют место, но, когда я спросил его мнение о франко-советском пакте, который так часто осуждается в германской прессе, он заявил, что по своим условиям пакт не агрессивен и что коммунистической системе не под силу война за пределами России. Русские могут храбро сражаться, если нападут на их страну, но они не способны вести наступательную войну, хотя и располагают огромной армией.

Я тоже придерживаюсь этого мнения, так как не допускаю, чтобы 170 миллионов человек полностью покорились партийному правительству при наличии немногим более двух миллионов членов партии. Хотя я этого и не сказал, я уверен, что 68 миллионов немцев не проявят единства, если их призовут вновь вторгнуться в Бельгию или Голландию.

Затем я сказал министру, что начиная со второго лета моего пребывания в Берлине большинство посланников балканских стран в Берлине постоянно заверяют меня, что независимость этих стран может быть обеспечена лишь путем создания конфедерации в целях обороны и поддержания мира. Я спросил его:

– Будете ли вы рассматривать такой союз как угрозу Германии?

Он ответил:

– Нет, если Франция, Россия или Италия не возглавят его.

Тут возник вопрос об «окружении» Германии, о котором часто говорят с того времени, как была введена всеобщая воинская повинность в марте 1935 года. Я высказал мнение, что «окружение», или союзы, – естественное следствие падения влияния и силы Лиги наций, из состава которой Германия вышла. Если этот процесс будет развиваться и дальше, возникнет обстановка, аналогичная той, которая существовала в 1914 году. Фактически уже сложилась подобная ситуация: поделившись на два лагеря, все страны вооружаются до зубов; на одной стороне – Франция, Англия и Россия, на другой – Италия, Германия и Япония. Но прямо я этот вопрос с Нейратом не обсуждал. Он признал, что опасность велика.

Я высказал мнение, что балканские страны в случае их объединения станут важной гарантией мира. Настаивая на своем, я спросил:

– Почему бы не восстановить Лигу наций и не решить территориальные вопросы на конференциях?

Его ответ удивил меня.

– Мы рассматриваем вопрос о возвращении в Лигу при условии, – сказал он, – что западные державы согласятся вернуть наши колонии, разрешат нам вернуться и ввести войска в демилитаризованную Рейнскую зону и пойдут на некоторые уступки в отношении военно-морских сил.

Нейрат настаивал на возвращении колоний и заявил, что вопрос о Рейнской зоне можно решить путем дипломатических переговоров, что франко-русский пакт не имеет серьезного значения и что Англия получила согласие Германии участвовать в переговорах о морском договоре, которые должны вскоре начаться в Лондоне.

После нескольких замечаний о безумии милитаризма и войн я задал ему вопрос, действительно ли Германия готовится заключить с Японией специальный союз, как об этом усиленно говорят в последнее время. Он отделался следующей фразой: «Мы совершили бы самоубийство, вступив в новую войну», но заверил меня в том, что между Германией и Италией нет никакого союза и что Германия не вступит в войну с Россией, даже если Япония нападет на Советский Союз. Итак, я получил ответ на важный вопрос, не спрашивая прямо.

Я согласен с Нейратом, что Италия и Германия не склонны сотрудничать, если только обе они не окажутся перед необходимостью защищаться, находясь вне Лиги наций, но я не могу разубедить себя в том, что Германия поможет Японии в случае, если она начнет войну против России. Многое свидетельствует о связи Германии с Японией. Нейрат и Шахт не раз говорили вещи, дающие основание для такого вывода.

Когда я собрался уходить, Нейрат подчеркнул, что сейчас он обсуждает с Гитлером важные вопросы, и утверждал, что фюрер проявил уступчивость, особенно в вопросе возвращения Германии в Лигу наций. Это меня несколько удивило.

Четверг, 5 марта. В последние дни чувствуется значительная нервозность. Днем приходил чехословацкий посланник, чтобы поговорить о трудностях, испытываемых его страной. Я сообщил ему доверительно, что Нейрат согласен со мной в том, что объединение балканских стран в целях взаимной обороны и сотрудничества не должно рассматриваться как вызов Германии, если только какое-либо постороннее государство не будет его участницей. Это противоречит тому, что известно посланнику относительно позиции министерства иностранных дел. Я не всегда уверен в том, что Нейрат вполне откровенен со мной. Однако я верю, что в прошлую субботу он говорил вполне искренне. Затем я сказал своему чешскому другу:

– Будь я государственным деятелем какой-либо из балканских стран, я перед лицом опасности, грозящей всем малым странам, имеющим общую границу с Германией, сделал бы все для образования такого союза, – не тесного союза, вроде наших Соединенных Штатов, а конфедерации для оказания взаимной помощи, экономической и политической.

Он согласился со мной, но отметил большие трудности: Австрия хочет восстановления Габсбургов, тогда как Югославия не хочет об этом и слышать; Венгрия крайне враждебна к Чехословакии, а Болгария еще не готова предпринять что бы то ни было.

На это я возразил:

– Если балканские народы, численностью 80 миллионов человек, не найдут пути к объединению, они лишатся независимости. Вам должно быть известно, что германский империализм слишком силен.

Мы расстались; соглашаясь друг с другом, мы в то же время сомневались в том, видят ли народы Европы пути к сотрудничеству. Посланник сказал, что вечером выезжает в Прагу, где будет гостем президента Бенеша.

Пятница, 6 марта. Повсюду поговаривают о том, что Гитлер созовет заседание рейхстага на 13 марта, то есть на другой день после предполагаемого объявления о ратификации Францией соглашения с Россией². Предполагается, что Гитлер обнародует какой-нибудь воинственный ответ. Что бы там ни готовилось, в Берлине царит большая тревога; полагают, что происходят непрерывные совещания между диктатором и его приспешниками.

В половине шестого ко мне пришел мистер Джи, посланник Южно-Африканского Союза. Он поделился со мной новостями, которые узнал на этой неделе во время заседания комиссии Лиги наций. Он сказал, что английский министр иностранных дел Иден настаивал на применении нефтяных санкций против Италии, но его французский коллега Фланден выступил против санкций почти с той же непреклонностью, что и Лаваль в декабре прошлого года. Иден был удивлен и рассержен. Французы считают, что они все еще связаны подписанным ими в январе 1935 года пактом, гарантирующим Италии захват Эфиопии. Это было повторением ошибки, допущенной в декабре 1935 года: еще одна капитуляция перед Муссолини, который держит наготове 6 тысяч самолетов для нападения на британский флот в Средиземном море.

Мистер Джи с большой горечью говорил о поражении Идена и о том, что Англия стоит перед угрозой потерять свои позиции в Египте. Хотя все эти державы совершали вещи, аналогичные захвату Италией несчастной Эфиопии, мне кажется, что Лига наций могла бы найти путь к прекращению подобных акций. Германия наблюдает и прикидывает, когда наступит ее час начать покорение слабых народов.

Когда я доверительно сообщил Джи, что Германия рассматривает вопрос о возвращении в Лигу при условии возврата ей колоний, которыми она владела до 1914 года, он сказал:

– Я обсуждал этот вопрос с Иденом, и он заявил, что Англия согласится на предоставление Германии колоний только по мандату, чтобы не допустить вооружения туземцев, как это сделала Франция в Марокко.

Он немного также говорил о напряженной обстановке в Берлине, но ни он, ни я не представляем себе, что произойдет, когда соберется рейхстаг.

Суббота, 7 марта. Когда я в половине десятого явился в посольство, советник Мейер доложил мне, что ему надо немедленно отправиться в министерство иностранных дел для получения информации, о которой мы просили Дикгофа. Уже стало известно, что Гитлер выступит в рейхстаге сегодня в полдень. Вернувшись в одиннадцать часов, Мейер привез краткое изложение предложений Гитлера: он намерен послать тысяч тридцать солдат в демилитаризованную Рейнскую зону; предлагает заключить соглашение с Францией и Бельгией о демилитаризации обоих берегов Рейна, а также немецкой территории вдоль голландской границы; он намерен расторгнуть Локарнский договор между Германией, Францией, Италией и Англией, поскольку Франция заключает пакт с Россией; он готов вернуться в Лигу наций и договориться с западными державами об ограничении авиационных вооружений; он потребует возврата германских колоний.

Дикгоф надеялся, что мы предоставим этот документ американским корреспондентам в Берлине, чтобы они могли немедленно передать в Соединенные Штаты сведения о действиях и заявлениях Гитлера в рейхстаге. Мы оповестили газетные агентства и дали им информацию, которая тут же была передана через Атлантику.

Мы с Мейером отправились в театр Кролля, расположенный по соседству со старым зданием рейхстага, послушать, что будет сказано. Зал был переполнен. В партере сидели члены рейхстага, люди, назначаемые Гитлером и оплачиваемые правительством так, будто они и впрямь являются законодателями. Все они были в нацистской форме. Их собрали в экстренном порядке, и в их обязанность входило единогласно одобрить все, что бы ни предложил Гитлер. Все это, конечно, было смехотворно, но собравшиеся не проявили никаких признаков чувства юмора.

Почти все места, отведенные дипломатам, были заняты, хотя послы Франции, Англии, России и Польши отсутствовали. Француз и англичанин несомненно были заблаговременно оповещены о предполагаемых событиях, и отсутствовали они намеренно. Я сидел рядом с турком, а по другую его сторону сидел итальянец.

Когда Гитлер встал, чтобы произнести речь, раздались бурные аплодисменты, но дипломаты, как это здесь обычно бывает, не приветствовали его. Фрау фон Нейрат сидела рядом с итальянцем и аплодировала, хотя, я знаю, что делала она это неискренне. Позади Гитлера с очень важным видом сидел Геринг. Справа сидел Ламмерс, один из главных секретарей Гитлера; слева сидел Франк, глава нацистской ассоциации адвокатов. Правее сидели члены кабинета: Нейрат, Гюртнер, министр юстиции, и Геббельс, который читал копию речи Гитлера. Сзади Нейрата сидел Шахт, а справа от него – остальные члены кабинета. Сотни репортеров расположились на балконе. Все было задумано как великое событие. Гитлер обратился по радио ко всей Германии и ко всему миру.

Речь его продолжалась полтора часа. В ней были изложены те положения, которые нам уже были сообщены; он пространно говорил о пороках франко-русского пакта, затем о том, что немецкая культура значительно шагнула вперед по сравнению с 1933 годом.

Мне показалось крайне непоследовательным говорить о «Четырнадцати пунктах» Вильсона и о всеобщем мире, а затем в течение пятнадцати минут поносить франко-русский пакт мира, единственная цель которого – оборона против агрессии. Такие же выпады делались и по адресу Чехословакии. Между тем всякому ясно, что эта маленькая страна, которая насчитывает всего 14 миллионов населения, никогда не нападет на Германию. Абсурдно выглядело неумное восхваление нацистской культуры, хотя, возможно, Гитлер все еще достаточно фанатичен, чтобы считать нацизм культурой. Остальные положения обращения были тонко рассчитаны на ослабление связей между Англией и Францией. Мне казалось, что Германия и Италия действуют совместно. Если это так, то это доставит Франции неприятности.

Без двадцати два я покинул зал. Гитлер вышел из здания, сопровождаемый сотнями вооруженных солдат. Он никогда не появляется без солидной охраны. Когда я вышел из зала, ко мне подошел голландский посланник и с большим возмущением сказал:

– Русский и чехословацкий представители, возможно, подадут в отставку, а французский посол, кажется, выедет сегодня вечером в Париж.

Я не думал, что это может произойти, но согласился, что нападки, о которых он говорил, носили, несомненно, воинственный характер.

Мистер Мейер, плохо понимающий по-немецки, был в восторге. Ему никогда не приходилось наблюдать такой энтузиазм, и, по его мнению, Гитлер – замечательный оратор. Я высказал некоторые сомнения, но согласился, что речь была умно составлена и что вновь сложилась выгодная обстановка для общегосударственных выборов. Реоккупация Рейнской области и унижение Франции должны обеспечить гитлеровским кандидатам подавляющее большинство голосов в новом рейхстаге. Поскольку Гитлер назначает по одному кандидату на каждый округ и не разрешает выдвигать других кандидатов, у избирателей нет выбора. Правда, они могут опустить зачеркнутые бюллетени или не голосовать вообще, но это грозит им арестом.

Уже давно время завтракать. Остаток дня я провел в посольстве, куда поступали сведения о реакции в Париже и Лондоне, охваченных тревогой. Кризис сменяется кризисом – таков порядок, заведенный здесь со времени моего прибытия в Берлин в июле 1933 года.

Понедельник, 9 марта. Мой друг Лимбург-Стирум посетил меня около двенадцати часов. Он – либеральный аристократ, представитель старинного голландского рода, имеющего 400-летнюю историю; в Берлине он живет уже десять или двенадцать лет. Его правительство находится в затруднительном положении: оно не знает, что следует предпринять, если Франция отважится применить санкции против Германии в ответ на оккупацию Рейнской области и нападки на Локарнский договор. Экономическая жизнь Голландии сильно зависит от экспорта в Германию. Кроме того, Германия задолжала много денег голландскому народу.

Но лично посланник резко осуждает гитлеровскую политику, которая, как он говорит, направлена на захват Балкан и балтийской зоны. Нейтрализация Рейнской области, как это предлагает Гитлер, распространяется на узкую территорию от Базеля в Швейцарии до Северной Голландии, шириной по тридцать миль в обе стороны от Рейна. При таком положении Франция не сможет вмешаться, когда Германия захватит Чехословакию, Австрию, Литву или Эстонию. Посланник считает, что в этом заключается план Гитлера и что Голландия также считается созревшей для захвата. Я склонен думать, что ей уготована именно такая участь. На это, несомненно, указывают обширные приготовления здесь и небывалая пропаганда за захват стран, где живут немцы.

Вторник, 10 марта. Барон Альберт Дюфур фон Феронсе – потомок французских гугенотов, проживающих здесь с конца семнадцатого века, явился с очевидной целью убедить меня в том, что Гитлер не замышляет агрессии, что франко-советский пакт противоречит Локарнскому договору и что вступление 36 тысяч солдат в Рейнскую область полностью оправдано. Раньше он был немецким посланником в Югославии, долго состоял на дипломатической службе, а сейчас находится на пенсии. Он проявил энтузиазм, который под стать нацистскому партийному вождю, хотя считается, что он находится в оппозиции к гитлеровскому режиму. Его приводит в восторг то, что он называет германской национальной честью, а также нарушение договора с целью милитаризации области, демилитаризованной в 1919 году. Подобно ему настроены около 90 процентов немцев, хотя принято считать, что не более 40 процентов населения действительно разделяют нацистские убеждения. Это говорит о том, насколько умно готовил Гитлер свой удар 7 марта.

Четверг, 12 марта. В связи с тревожными настроениями здесь я в полдень посетил польского посла Липского, надеясь узнать, как же в действительности расценивает польское правительство положение, в котором оно находится. Он был очень подавлен.

– Германия, – сказал он, – задолжала нам 15 миллионов долларов за товарные и пассажирские перевозки между Германией и Восточной Пруссией. Шахт заявляет, что Германия в состоянии платить только товарами, а мы требуем уплаты золотом или иностранной валютой. Спор по этому вопросу тянется вот уже два месяца, и теперь разрешением его занимается Гитлер. Как он решит, мне неизвестно.

– Но немцы намереваются наладить сообщение с Восточной Пруссией по Балтийскому морю на немецких судах, – сказал я. – Что вы будете делать?

Он ответил:

– Мы не можем возражать, но требуем уплаты совершенно бесспорного долга и закроем железнодорожное движение через коридор, если долг не будет уплачен.

Когда я спросил его о споре между Германией и Францией по поводу Локарнского договора, он сказал:

– Мы будем на стороне Франции, если дело дойдет до войны, но у нас имеется договор с Германией, который остается в силе, пока существует мир. Наш договор с Францией имеет приоритет, в случае если Германия нападет на Францию.

Затем он добавил:

– Мы не одобряем применение санкций против Германии в ответ на нарушение ею Локарнского договора. Это будет ужасно для Германии и может толкнуть ее на отказ от уплаты долгов и, возможно, привести к войне.

Когда я спросил, что может быть предпринято на Лондонской конференции, он сказал, что не видит выхода, но Польша поддержит Англию, а не Францию. Мне это показалось нарушением франко-польского договора, о котором он говорил так одобрительно. Его мысли отражают то, что здесь и так ясно каждому: сложный характер расовых, экономических и политических отношений. Польша обязана своей независимостью Соединенным Штатам, Англии и Франции. По Брест-Литовскому договору она практически подлежала аннексии Германией, и лишь вступление Соединенных Штатов в войну сорвало осуществление этого договора. И все же Польша не может ничего предпринять, не рискуя вступить в конфликт с Германией, а возможно, и подпасть под ее пяту.

Пятница, 13 марта. Сегодня вечером Гитлер выступил перед огромной толпой в Карлсруэ на Рейне. Повторив во многом свою речь от 7 марта, он призывал Францию и Германию заключить друг друга в объятия, как друзья. Он был эмоционален, как всегда. Толпа, возможно, наполовину состояла из добровольных слушателей, но и тут, как всегда, большие группы были вызваны из других городов, вплоть до Фрейбурга. В Германии никогда не знаешь, что думают слушатели о Гитлере, Геринге или Геббельсе, так как никто не осмеливается возразить этим членам триумвирата, что бы они ни сказали по любому вопросу.

Суббота, 14 марта. Мне сообщили, что весь день сегодня у Гитлера происходили заседания кабинета и другие официальные совещания; сэр Эрик Фиппс посетил Нейрата и изложил английскую точку зрения на то, что должна сделать Германия, чтобы избежать возможной войны. После этого Нейрат долго совещался с фюрером. Чувствуется большое беспокойство. Но Гитлер выступает сегодня вечером в Мюнхене, куда вылетит самолетом в 8 часов вечера. Его выступление будет повторением речи в Карлсруэ, и слушать его будут сотни тысяч горожан.

Воскресенье, 15 марта. Гитлер сегодня возвратился рано, чтобы еще раз обсудить осложнения, возникшие между Францией и Германией. Я слышал также, что английский посол говорил с ним довольно резко. Это меня удивляет, так как сэр Эрик – самый мягкий и обходительный из англичан. Все это говорит о том, что обстановка угрожающая, хотя, думаю, война маловероятна.

Понедельник, 16 марта. Все мы с некоторым опозданием отправились в советское посольство на музыкальный вечер. Концерт был превосходный. Гостей было много, среди них лишь несколько немцев, причем всё – неофициальные лица. Это достойно сожаления, так как немцы очень нуждаются в продаже товаров России на золото. Однако выпады Гитлера против России в официальной речи 7 марта уже привели к прекращению торговых переговоров с советской делегацией, находившейся здесь в течение некоторого времени. Мудрость не входит в число добродетелей членов триумвирата, хотя им нельзя отказать в уме при ведении внутренних дел.

Бывший германский посол в Советском Союзе Надольный присутствовал на вечере и весьма откровенно критиковал существующий режим в Германии. Советский посол – безукоризненный джентльмен во всех отношениях: в манерах, одежде, поведении; даже французский посол не может превзойти его. Хотя, как сообщают, русские должностные лица обедают на кухне вместе с прислугой и весьма просты во всех отношениях в частной жизни, дипломатический этикет соблюдался на вечере со всей строгостью; угощение было обильным, вкусным и разнообразным и подавалось на большой стол в роскошных блюдах. В половине двенадцатого, когда мы уже собрались домой, около двухсот человек все еще толпилось в обеденном зале.

Среда, 18 марта. В половине двенадцатого я отправился с визитом к Нейрату, чтобы узнать, как он реагирует на события, происшедшие после 7 марта. Он был обходителен и улыбался так, словно все, о чем он говорил со мной 29 февраля, произошло в соответствии с его предположениями. Он даже отрицал то, что говорил в прошлый раз, когда настаивал на решении вопроса о демилитаризации Рейнской зоны дипломатическим путем. Я полагаю, что нельзя доверять даже наиболее умеренным членам правительства. Его отношение к рейнскому вопросу вызывает особенное удивление, поскольку я был уверен, что он не одобряет ввода войск в Рейнскую область в нарушение Локарнского договора. Он говорил так, будто все идет наилучшим образом, рассчитывая, что лондонские переговоры будут перенесены на май, когда и во Франции, и в Германии уже закончатся выборы. Будто при Гитлере возможны настоящие выборы!

Из министерства иностранных дел я направился в Рейхсбанк поговорить с Шахтом; он, я знаю, не нацист. Шахт говорил почти в течение часа. Он был в том же настроении и говорил в том же тоне, что и Нейрат. Все идет превосходно: Германия вернула себе свою Рейнскую область, вскоре она добьется возвращения колоний, затем, возможно, вступит в Лигу наций и восстановит мир во всей Европе. Единственное, что его беспокоит, это германский экспорт, который, по его словам, падает из-за нервозности в других странах. Но это, по его мнению, продлится недолго. Никогда в жизни не видел я великого финансиста в столь оптимистическом настроении. Конечно, ход Гитлера 7 марта принес плоды.

Все слышанное не заслуживало и полстраницы телеграфного текста, поэтому я не послал ничего.

Понедельник, 23 марта. В прошлую пятницу мы отправили длинное обстоятельное донесение, в котором изложили все данные о предполагаемом обмене Дворца Блюхера возле Бранденбургских ворот на большой дом на Тиргартенштрассе. Этот дворец расположен в такой близости от немецкого правительственного здания и на такой оживленной улице, что у меня были сомнения в отношении его пригодности для служебных и жилых помещений американского посольства. Потребовалось бы израсходовать миллион долларов, а то и больше, на приведение его в порядок, а уплатили мы за него в 1931 году 1 миллион 700 тысяч долларов. В обмен на этот дворец германские власти предложили нам на новом участке здания под служебные помещения и жилье для всех наших сотрудников да в придачу два акра открытого парка. Заместитель государственного секретаря Филлипс в его бытность здесь был в восторге от этого предложения. Бывший посол Шерман, приезжавший в Германию в ноябре, придерживался того же мнения. Итак, мы послали всю информацию в Вашингтон и просили скорейшего решения. Когда мы уже собирались отправить наше донесение, принесли протест генерального консула Дженкинса, предпочитавшего Дворец Блюхера, невзирая на все дополнительные расходы. Я присовокупил его сообщение к остальным материалам.

Четверг, 26 марта. Профессор Рихтер – очень способный человек, занимающийся главным образом историей немецкой литературы, пришел сегодня проститься со мной. Он наполовину или на одну четверть еврей, уволен из Берлинского университета в 1934 году, а теперь переезжает в Баден, в двух милях от Базеля в Швейцарии, где хочет устроить своих детей в школу. Это очень милая и приятная семья. Мой сын провел несколько месяцев в их доме в 1935 году для обучения немецкому языку и изучения истории. Я был удручен тем, что он мне рассказал. Но о таких делах мне сообщают почти ежедневно.

Еврейская чета, прожившая в Англии около двух лет, вернулась год назад в Германию: они рассчитывали устроиться здесь преподавателями в еврейской школе. Их немедленно бросили в тюрьму, где они находятся по сей день. Мать мужа живет в Чикаго, и мой друг, профессор Фердинанд Шевилл, прислал мне письмо несколько дней назад с просьбой вызволить их из тюрьмы, если возможно. Они немедленно уедут в Палестину.

Я просил Гейста поговорить лично от себя с начальником тайной полиции Гиммлером, когда ему представится случай повидаться с ним по другим вопросам. Он так и поступил и показал ему письмо Шевилла. Гиммлер ответил, что освободит чету в скором времени, но просил Гейста помочь в установлении местонахождения коммунистов в Германии, чтобы арестовать их, а возможно, даже казнить. Я сомневаюсь в том, что эти несчастные евреи, совершенно невинные, насколько нам это известно, будут освобождены.

Пятница, 27 марта. Я вместе с женой на машине через Лейпциг выехал в Вартбург, поблизости от Веймара: мы хотели осмотреть знаменитый средневековый замок, где Лютер в течение года скрывался от имперских властей. Всю неделю стояла великолепная погода, и мы предвкушали восхитительную поездку.

Суббота, 28 марта. На всем пути от Берлина до Эйзенаха население выражало энтузиазм по отношению к фюреру и по поводу недавнего ввода войск в демилитаризованную Рейнскую зону. Как уже отмечалось выше, Гитлер, Геринг и Геббельс почти ежедневно выступали по всей Германии, призывая всех путем голосования выразить свое одобрение внешней политики, провозглашенной 7 марта. В Лейпциге, где трудно было представить себе ликующие толпы, все приветствовали фюрера криками «ура». Почти из всех окон свешивались флаги, большие и малые, все со свастикой, на которую жутко глядеть, когда знаешь, что она означает.

Когда мы были в Веймаре, по радио транслировалась речь Геринга и у громкоговорителей на улицах стояли толпы народа. Отходя, люди подымали правую руку в знак нацистского приветствия и восклицали «Хайль Гитлер». При нашем появлении руководители домов «Гёте – Шиллер» приветствовали нас таким же образом. Я сказал попросту «добрый вечер», и они не проявили недовольства.

Было довольно странно видеть в старом Веймаре, некогда центре немецкой цивилизации, развевающиеся на всех домах гитлеровские флаги. Трудно сказать, в какой мере все это было результатом принуждения. В Эйслебене, на родине Лютера, отстаивавшего в 1521 году германский идеал свободы вероисповедания, мы слышали восторженные возгласы по отношению к гитлеровскому режиму, отрицающему теперь все свободы. Сегодня по пути в Берлин мы остановились на час в Галле позавтракать. Старинный университетский городок, хранитель лютеровских идей в течение более трех веков, проявлял тот же самый энтузиазм, который мы наблюдали повсюду.

И все это по поводу выборов, в которых у избирателей нет выбора. Вскоре после своей речи 7 марта Гитлер опубликовал список кандидатов для всех избирательных округов Германии, по одному на каждый округ. В бюллетенях напротив имен кандидатов стоял кружок, чтобы избиратель мог вписать в него «да» или «нет». Но слово «нет» грозило ему арестом и заключением в тюрьму. Лишь люди, готовые жертвовать своей жизнью, могут вписать слово «нет». Это было ясно с самого начала. И все же Лейпциг, Веймар, Эйслебен, Эйзенах и Галле громкими криками выражали свое одобрение всей этой кампании.

Когда мы въехали в Берлин часов в пять вечера, в небе над городом медленно плыли два больших цеппелина. Повсюду толпился народ, глазел на них и подбирал листовки с призывом единодушно голосовать за «свободу, равенство и мир». Полетом, как предполагают, руководил Эккенер, капитан нового цеппелина «Гинденбург».

Воскресенье, 29 марта. Сегодня был день выборов. Вся прислуга, помогающая поддерживать порядок в нашем здании, мужчины и женщины, казалось, голосовали весело, хотя в их поведении чувствовалось некоторое принуждение. Однако швейцар Фриц, бывший солдат, воевавший на русском фронте во время мировой войны, открыто проявил свою радость по поводу реоккупации демилитаризованной зоны, символизируя этим свою нескрываемую ненависть к Франции.

Понедельник, 30 марта. Итоги вчерашнего волеизъявления показывают, что около 95 процентов немцев одобрили политику Гитлера. Утренние газеты целиком заполнены этим. Нигде нет никаких намеков на малейшее проявление недовольства по поводу насильственных выборов или по поводу состава рейхстага, собирающегося раз в год, чтобы прокричать «Хайль Гитлер», когда фюрер произносит речь. Я присутствовал на двух так называемых сессиях рейхстага, и в обоих случаях ни один из его членов не произнес ни слова, кроме «Хайль Гитлер» во время пауз в его речи.

Наши газеты поместили сообщение о вчерашних выборах, и один корреспондент сказал мне, что в прежних коммунистических районах Берлина 25 процентов избирателей голосовали против. Об этих негативных бюллетенях было запрещено сообщать. Во всех немецких газетах Геббельс рассыпается в благодарностях за замечательные свободные выборы и за энтузиазм, проявленный великим свободным немецким народом!

Суббота, 4 апреля. К моему удивлению, сегодня утром ко мне в посольство пришел советский посол. Он пробыл у меня около часа, беседуя о французских делах, об уменьшении напряженности в русско-японских отношениях и об угрозе для балканской зоны. Он согласился, что дружеское сотрудничество между этими малыми странами важно, но высказал сомнение в его осуществимости. Посол утверждал, что Россия никогда не проявляет агрессивности, что она хочет только мира.

Фюрер после двух– или трехдневных заседаний кабинета, члены которого не смеют возразить ему, разве что в беседах до принятия окончательного решения, исчез на две-три недели, отправившись отдыхать на юг Германии; я думаю, он находится в Берхтесгадене, в горной Баварии, где он через границу с вожделением взирает на свою родину.

Сегодня мы узнали, что несколько австрийских и чехословацких немцев включены в новый состав рейхстага. Тот факт, что Гитлер официально объявил их членами рейхстага, символизирует его так называемую мирную политику. Это завуалированное провозглашение притязаний на право аннексировать Австрию и Чехословакию частично или полностью. Если бы Соединенные Штаты сделали американцев, живущих в Мексике и являющихся мексиканскими гражданами, членами конгресса, это вызвало бы смятение во всем мире. Тем не менее никто не произнес ни слова ни здесь, ни в других странах по поводу этих новых членов рейхстага. Немецкий пропагандист в Швейцарии, убитый одним евреем два месяца назад, был всего лишь проводником тех же взглядов гитлеровской партии по отношению к Швейцарии.

Естественно, что все малые страны, расположенные по соседству с Германией, испытывают беспокойство. Карты, на которых они изображены частью «третьего рейха», по-прежнему распространяются по стране. Если Гитлер сможет соорудить укрепления вдоль французской границы, в противовес французским укреплениям, то он получит возможность в подходящий момент двинуть свою громадную армию к австрийской или даже к польской границам, захватить столько территории, сколько пожелает, а затем призвать ликующий немецкий народ вновь единодушно одобрить его политику. Мир в течение десяти лет даст ему возможность сделать все, что ему нужно; поэтому его лозунгами является «мир и процветание».

Несмотря на это, сегодняшние газеты сообщают, что четыре миллиона мальчиков в возрасте от десяти до четырнадцати лет будут обязаны носить ножи. Это знак почета. Их надо носить так же, как носят кинжалы юноши в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет; во всех школах мальчики младшего возраста, как и более взрослые, должны проходить военную подготовку. Даже девушек обучают различным видам военной службы. Таково значение слова «мир» в гитлеровском лексиконе. Поразительно то, что, когда такие близкие советники фюрера, как Ширах и Розенберг, на массовых публичных собраниях объявляют Гитлера вторым Иисусом Христом, присутствующие награждают их бурными аплодисментами.

Два месяца назад Рой Говард имел длительную беседу с фюрером. Когда Гитлер стал жаловаться, что на квадратную милю в Германии приходится 340 человек населения и нет возможности для расселения, Говард спросил его: «Почему же вы платите каждой женщине за третьего ребенка и еще больше за четвертого, почему платите за вступление в брак?». Фюрер не мог ответить, не выдав истинных мотивов. Он отказался отвечать и позднее запретил публиковать это место из интервью. Во вчерашнем выпуске парижской «Геральд» сообщалось из Берлина, что германское правительство выплатило 125 миллионов долларов супружеским парам, вступившим в брак после 1933 года. Рост населения для «третьего рейха» означает либо войну, либо «мирный» захват земель других народов.

Понедельник, 6 апреля. Мессерсмит был у меня на завтраке, на котором собралось около двадцати пяти человек; справа от меня сидела жена несчастного французского посла. Среди гостей были: новый китайский посол, сообщивший, что слушал в Чикаго курс моих лекций по истории, австрийский посланник, Удет – прославленный летчик и советник Геринга, генеральный консул Дженкинс и мистер Райт – эксперт в области геологии из министерства внутренних дел в Вашингтоне, составляющий полный обзор минеральных ресурсов Европы. Это был наш обычный официальный завтрак, совершенно обязательный с дипломатической точки зрения. Возможно, он был не такой уж плохой, поскольку у нас всегда бывает много немцев, с которыми мы встречаемся, и пусть они видят, что мы за народ.

Мессерсмит сообщил, что австрийцы крайне встревожены. Канцлер Шушниг совещался с Муссолини 18 и 19 марта, после чего в Австрии по рекомендации итальянского диктатора была введена всеобщая воинская повинность. Мессерсмит убежден в том, что итальянцы помогут Австрии в случае нападения со стороны Германии.

Я сказал ему, что сомневаюсь в этом, так как Италия хочет захватить Египет, а если Германия одобрит этот шаг, Муссолини одобрит захват Австрии Германией. По словам Мессерсмита, Муссолини заявил Шушнигу, что ненавидит Гитлера, не может видеть его. Это, по-моему, было сказано в расчете произвести впечатление на Шушнига, а не в виде подлинного выражения ненависти, хотя я не думаю, чтобы два диктатора любили друг друга. Немцы до глубины души ненавидят Италию, а итальянцы питают те же чувства по отношению к немцам, несмотря на то что они любят тратить свои сбережения в Венеции, Флоренции, Риме и Неаполе.

Я высказал Мессерсмиту свое мнение, что Италия будет хозяйничать в Албании, поддержит Австрию и будет угрожать Югославии до тех пор, пока не начнется борьба за Средиземноморье. Тогда она выдаст Австрию, захватит Египет и позволит Германии присоединить те балканские страны, которые та пожелает, а в обмен на это Италия будет контролировать Палестину, Грецию и Сирию. Муссолини восстановит Римскую империю, Германия установит господство над Австрией, Чехословакией и Венгрией. Если немцы возведут свои укрепления на французской границе, как они это предусмотрели, то никто уже не сможет остановить их. Мессерсмит, по существу, был того же мнения и согласился, что злосчастные балканские народы, ненавидящие друг друга, сами же поощряют это.

Вторник, 7 апреля. Сегодня я посетил заместителя министра иностранных дел Бюлова. Он не нацист и, по слухам, никогда не совещается с Гитлером ни по одному вопросу. Бюлов довольно осторожно ответил на ряд моих вопросов. Он сказал:

– Муссолини владеет Албанией экономически. Это огорчает наших друзей – умных югославов, но мы не заявляли протеста. В отношении Австрии мы ничего не предпринимаем, и мы не будем возражать, если Муссолини захватит Египет. Что же касается опасности войны, то таковой не существует. Франция возбуждена, но французские генералы не расположены воевать теперь, а французский народ не хочет и слышать о войне из-за оккупации Гитлером Рейнской области.

В этом не было ничего нового, и я не понимаю, зачем ему понадобилось столько говорить на эту тему. Практически все немцы хотят аннексировать или хотя бы поставить под свой контроль всё – от их сегодняшних восточных границ до Черного моря. Даже образованные, республикански настроенные немцы готовы пойти на большой риск, связанный с этим, что будет означать создание империи с населением в 150 миллионов человек и установление контроля над всей Европой, подобно тому как американцы намеревались некогда контролировать обе Америки.

От Бюлова я отправился к английскому послу, проживающему на той же улице. Сэр Эрик Фиппс не принадлежит к крупнейшим знатокам истории Европы, но современную Европу он знает, как никто иной. В январе он был готов сделать все для своего правительства, чтобы не допустить германскую агрессию, и поддерживал франко-советский пакт, по поводу которого шли споры в Европе в течение года. Он говорил тогда, что Франция и Англия были готовы образовать единый фронт, к которому, как предполагалось, должна была присоединиться также Италия.

Теперь у него нет ясного представления о том, что должна предпринять его страна в той или иной области. В Европе сложилась критическая ситуация. Италия может захватить всю Эфиопию и даже Египет, а это будет означать немедленную войну в Средиземноморье. Франция может ворваться в Германию через ее западную границу, но Англия не поддержит такой шаг. Германия изо всех сил готовится к агрессии на востоке, но Англия и здесь ничего не предпримет. Я сказал ему:

Тогда возникнет новая Европа: Франция потеряет свое влияние, Британская империя развалится, а Германия будет господствовать над всем.

Суббота, 11 апреля. Уильям Н. Энстром – представитель «Ирвинг траст компани» из Нью-Йорка – посетил меня, чтобы поговорить о финансовом положении Германии. Мне пришлось направить его к нашему финансовому советнику мистеру Флэку и в конечном счете к Шахту. В настоящее время Шахт проводит свой отпуск в Южной Германии, вблизи Базеля, куда он ездит ежемесячно для совещаний с международными банкирами. Отношение Энстрома к Рузвельту, выявившееся в беседе, поразило меня. Это, несомненно, не было сделано в расчете на то, чтобы вызвать меня на откровенность! Он сказал, что Рузвельт будет переизбран значительным большинством голосов и что его поражение было бы катастрофой. Редко можно услышать, чтобы представитель крупного банка высказывал такие взгляды.

Наступил конец недели, в течение которой Англия и Франция прилагали усилия в Женеве в поисках выхода из запутанного положения, которое непрерывно осложнялось с 15 декабря 1935 года. Единственный выдающийся государственный деятель в Европе, по-видимому правильно оценивающий обстановку, – это нынешний английский министр иностранных дел Антони Иден. Италия с нарастающим успехом ведет войну в Эфиопии, стремясь установить контроль над Средиземным морем и отрезать Англию от ее обширных восточных владений. Муссолини мнит себя новым Цезарем, призванным восстановить империю в тех границах, на которые распространялось римское господство 2000 лет назад. Если ему удастся осуществить свои замыслы, то власть Англии будет подорвана, как было подорвано влияние Нидерландов после 1713 года, – печальный итог для Европы.

Антони Иден увидел эту опасность и настаивал на том, чтобы остановить жестокую войну, развязанную Муссолини. Для достижения этой цели он предложил наложить санкции на все военные поставки для Италии. Но бывший министр иностранных дел Хор, находившийся под влиянием крупных нефтяных и других корпораций, договорился с французским министром иностранных дел Лавалем о том, чтобы провалить предложение Идена и предоставить Муссолини свободу действий в его захватнических планах. В нарушение своих обязательств в качестве члена Лиги наций Франция заключила тайное соглашение с Италией, по которому обещала Муссолини все, о чем он просил в январе 1935 года.

Когда в декабре прошлого года было обнародовано соглашение Хора – Лаваля, Муссолини более отчетливо увидел путь к лаврам Цезаря. Англия была так возмущена, что Хор вынужден был уйти в отставку. Министром иностранных дел был назначен Иден: слишком поздно, для того чтобы восстановить влияние Англии в Лиге наций. Французы все еще надеялись перетянуть итальянцев на свою сторону в случае угрозы войны с Германией. Но Гитлер быстро оценил обстановку, и 17 декабря Геббельс выступил с восхвалениями по адресу Муссолини, заявив, что его успех означает для Германии возврат ее колоний. Между 15 декабря и 6 марта руководители германского государства совещались с офицерами армии и пришли к полному единству взглядов по вопросу о захвате Рейнской демилитаризованной зоны. Они осудили франко-советский пакт и потребовали возврата довоенных колоний Германии.

Германский народ, ненавидящий итальянцев не меньше, а возможно и больше, чем французов, постепенно сплотился, и 7 марта Гитлер обратился к Европе с важной речью. 29 марта состоялись выборы, давшие Гитлеру 95 процентов голосов.

На этой неделе в огромном дворце Лиги наций в Женеве состоялись совещания Совета Лиги и стран Локарнского договора. Иден не смог, а Фланден, министр иностранных дел Франции, не захотел ничего сделать. Два диктатора счастливы, как никогда. Малые европейские страны – Голландия, Дания, Чехословакия, Румыния и другие – встревожены сильнее, чем когда-либо после окончания мировой войны. Австрия – следующая жертва Гитлера, а Египет? следующий объект вожделения Муссолини. По крайней мере, такой вывод напрашивается на основании имеющихся фактов. Англия и Франция, не понявшие реальной действительности, поставили себя в опасное положение и фактически уничтожили Лигу наций – их единственную надежду избежать войны.

Четверг, 16 апреля. Я навестил Бюлова, чтобы попрощаться; это, пожалуй, наиболее здравомыслящий и обаятельный человек в министерстве иностранных дел. Он говорил об опасной и грязной войне, которую ведет Италия, и согласился с тем, что Муссолини представляет собой угрозу миру в Европе. Однако он добавил, что Муссолини, по его мнению, не так уж близок к победе над Эфиопией, как он это изображает. Он предвидит возможность полной капитуляции, поскольку боится, что приближающийся сезон дождей может привести его к поражению. Экономическое положение Италии чрезвычайно тяжелое. Бюлов сказал мне:

– Французское правительство готовит ряд вопросов, которые будут вручены нам на будущей неделе. Они касаются локарнской проблемы и предложенного Гитлером мирного соглашения. Мы без труда можем дать ответ на эти вопросы, но французы по телеграфу просили нас дать ответ после 3 мая – дня выборов во Франции; таким образом, мы считаем, что здесь нет ничего срочного. Мне кажется, что мир обеспечен по крайней мере на много месяцев. Лига наций способна лишь на разговоры и проволочки. Если Франция согласится не вступать ни в какие союзы, мне кажется, мы все могли бы объединиться в какой-нибудь Европейской лиге взаимной безопасности.

Во время завтрака за нашим столом сидело несколько интересных людей: доктор Гуго Эккенер, знаменитый командир цеппелина, только что вернувшийся из Бразилии, Карл фон Виганд, Уильям Филип Симмс, генеральный представитель Юнайтед Пресс, и советник Мейер. Эккенер заинтересовал нас всех. Он отказался выполнить приказ о том, чтобы 28 и 29 марта цеппелин «Гинденбург» совершил полет над Германией для пропаганды в пользу Гитлера. Это вынудило Геббельса явиться к Гитлеру, чтобы решить, как поступить с незаменимым капитаном. Говорят, что Гитлер возмущался и требовал его увольнения. Это было невозможно, и Геббельс дал указание печати никогда не упоминать имя Эккенера. Несмотря на то что на прошлой неделе, возвращаясь из Бразилии, «Гинденбург» попал в опасный шторм и его двигатели были повреждены, имя командира не было упомянуто.

Когда Эккенер за столом стал говорить о полете в Соединенные Штаты, я сказал:

– Мы могли бы прихватить с собой доктора Геббельса, пусть он поглядит на Соединенные Штаты.

Эккенер, казалось, был удивлен, но после небольшой паузы раздался всеобщий смех. Шутка была понята.

Затем пилот рассказал подробности о своем плане полета в Соединенные Штаты и визита к президенту Рузвельту. Но он заявил, что потребует отмены распоряжения Геббельса, в противном случае он уйдет в отставку, и тогда в этом году полет через опасную Северную Атлантику не состоится. Интересно, как в этой ситуации поступит Гитлер.

Суббота, 18 апреля. Сегодня утром я в автомобиле вместе с женой и дочерью отправился в Гамбург; это – начало моего долгого пути в Соединенные Штаты. Мы прибыли в Гамбург в четверть пятого, но потеряли полчаса на розыски «Сити оф Балтимор». Всю дорогу от Берлина до Гамбурга шел снег и дождь, но местность выглядела очень красивой; всходы пшеницы, ячменя и овса уже довольно зеленые для этого времени года.

Воскресенье, 19 апреля. Весь день провел в постели, но древнее море прекрасно. На дне его лежат столько кораблей, мирных и военных, а в них, возможно, миллионы человеческих скелетов. Сколько горя открылось бы, если бы стала известна история этих вод со времен Юлия Цезаря! Каждый раз, пересекая эти пространства, я думаю о том, что совершало здесь бедное человечество.

Перед наступлением ночи я вышел на несколько минут на палубу, чтобы взглянуть на южное побережье Англии. Здесь впервые пристали корабли римлян, пришедших завоевать эту красивую страну, отсюда же в V и VI веках вторглись саксы, оттеснив кельтов и римлян на запад, а в 1066 году на этот берег высадились норманны, чтобы покорить народ, объединенный в единое государство Альфредом Великим, монумент которого я видел в октябре 1928 года в очаровательном английском городке Винчестере.

Бедная, обильная и мощная Англия, в течение трех столетий самая передовая в области культуры страна мира, создавшая между 1600 и 1914 годами обширную империю, теперь клонится к упадку. Если Италия захватит ключевые позиции на Средиземном море, как этого добивается Муссолини, Британская империя начнет разваливаться на части. Если Германия при Гитлере или его преемнике установит контроль над Балканами вплоть до Константинополя, как это намечено, Англия потеряет влияние и в Западной Европе. Мне такой ход событий представляется логическим, полным трагизма, но неминуемым. Он будет бедственным для идеалов английского народа, чьи руководители на протяжении последних шести или восьми лет совершали самые чудовищные ошибки.

Среда, 22 апреля. Я нервный по своей природе. У меня нарушилось пищеварение, невралгические боли распространились на нервные сплетения в области желудка, плеч и мозга, почти лишив меня сна; все это усугубляет неприятности морского путешествия.

Хотя я никогда не страдаю морской болезнью в обычном значении этого слова, я вчера весь день пролежал в постели, читая немецкую книгу о Рузвельте и его революции, стремясь таким образом противостоять воздействию штормового моря и качки. Корабль ровно шел по курсу, но я не мог найти покоя до часа ночи. Книга о президенте и его целях хороша, хотя и не во всем верна.

По Атлантическому океану, несомненно наиболее неспокойной части земного шара, пролегают основные морские торговые пути. Морская жизнь как-то раздражает меня. Я не могу представить себя в роли офицера или матроса даже на самом устойчивом судне. Такая жизнь непостижима для меня. Тем не менее экипаж этого судна, кажется, вполне доволен своей судьбой.

Понедельник, 22 июня. Я прибыл сюда, в Чикагский университет, в субботу утром, в наилучшем состоянии здоровья. Шесть недель, проведенных на моей ферме Стоунлей в Раунд Хилле, были одними из лучших в моей жизни. Государственный департамент, дав согласие беспокоить меня как можно реже, строго соблюдал эту договоренность. Я проводил на воздухе под теплыми лучами солнца по десять часов в день, работая понемножку то тут, то там, помогая сооружать пристройку для библиотеки, исправляя дороги, которые очень нуждаются в ремонте, и даже наблюдая за доставкой камня, необходимого для строительства библиотеки. Все это было не слишком утомительно, но весьма полезно для простых парней, работающих у меня.

Некоторых, которых, по-видимому, удивляло то, что я тружусь вместе с простыми рабочими, но для всех должно быть ясно, что без моей помощи они не сумели бы осуществить и половины того, что сделано. Погода была такой чудесной, а моя молочная ферма находится в таком превосходном состоянии, какое мне не приходилось наблюдать в течение многих лет. Кукурузные поля обещают хороший урожай, несмотря на небольшую засуху в мае. Тридцать коров приносят ежемесячный доход в 175 долларов. Если мой теперешний арендатор научится выращивать все необходимые корма, он будет получать действительно приличный доход, несмотря на низкие цены на молоко в Вашингтоне. Единственно, в чем я мог упрекнуть арендатора, это в небрежном уходе за лошадьми, которых я оставил ему.

Сегодня утром пришло известие из Берлина, что мой друг статс-секретарь Бюлов умер. Это печальная весть для меня. Он был благородной личностью среди мрачного окружения в Берлине. Бюлов простудился несколько дней назад, и простуда перешла в воспаление легких, с которым он был не в силах бороться, – то, что, боюсь, грозит и мне. Оба мы были очень подвержены простуде, оба имели небольшие электрические печки у письменного стола в кабинете. Я послал телеграмму министру Нейрату с выражением искреннего соболезнования. Бюлов был настоящим патриотом и неоднократно давал мне понять, каковы его действительные чувства к тому режиму, при котором он работал.

Воскресенье, 28 июня. Этот университет, где я впервые выступил по приглашению Эндрю К. Маклафлина летом 1908 года, дороже мне, чем любой другой во всем мире. Быть может, я пристрастен, но здесь, несомненно, много настоящих ученых, стремящихся познать истину, много способных молодых ученых приезжает сюда каждый год. Ректор Хатчинс, назначение которого в 1929 году в значительной степени зависело от того, что профессор Чарлз Мэрриэм и я думали о нем, – очень способный и честолюбивый человек; иногда он очень неразумен в своих методах отбора новых ученых для различных областей науки. Сейчас он отсутствует, возможно умышленно, пока я здесь. Ему известны наши расхождения во взглядах по ряду важных вопросов. Его теоретическая позиция изложена в статье, напечатанной в периодическом издании «Йель ревью».

Я считаю, что университеты должны быть научно-исследовательскими центрами, основанными на свободе мысли и слова. Он того же мнения, но считает, что ректор университета должен иметь право назначать профессоров, не спрашивая согласия преподавателей факультета, ведущих работу и намного лучше, чем он, знающих кандидатов на выдвижение. Он придерживается диктаторской точки зрения в этом вопросе и в вопросе реорганизации. Я бы избрал иной метод: факультет дает рекомендации, они обсуждаются, и решение принимается большинством голосов. Это повысило бы интерес и работоспособность ученых, всегда склонных уединяться в сфере своей специальности.

Среда, 1 июля. Вчера вечером я говорил о мировой торговле, свободе торговли, промышленно-финансовых революциях, равных по значению поразительным успехам торговли между 1846 и 1912 годами, о ненормальном росте больших городов и, наконец, о мировой войне и ее влиянии на жизнь общества повсюду в период между 1918 и 1936 годами. Никогда еще меня не слушали с таким вниманием, а аплодисменты по окончании лекции превзошли все ожидания. Все газеты и корреспонденты имели полный текст моего выступления, но я знал, что чикагские газеты не напечатают его. Утром я обнаружил, что «Трибюн» попыталась использовать приведенные мною цитаты из высказываний Вильсона для того, чтобы умалить его славу. «Дейли ньюс» поместила заметку на десятой странице, «Трибюн» – на четвертой. Херстовские газеты, после того как их репортеры в течение получаса тщетно пытались выжать из меня интервью о положении в Европе и сделали полдюжины фотоснимков, напечатали по колонке размером в два вершка.

Вторник, 21 июля. Сегодня ночью я должен выехать из Чикаго в Кливленд, где мне предстоит выступить на ту же тему – о проблеме современной цивилизации, о которой чикагские газеты не захотели писать. Редакторы газет – крупные предприниматели, считающие высокие тарифы благодатью, по-прежнему придерживаются мнения, что на внешних рынках они могут продавать много, а покупать мало; им не нравятся мои отчеты о том, как Соединенные Штаты выплачивали долги после войны. Более того, здесь каждая мало-мальски крупная газета откровенно враждебна Рузвельту и не позволит говорить о нем что-либо хорошее даже в историческом аспекте. С этим отношением прессы к себе Рузвельт вынужден был мириться с самого начала. Однако другие газеты, которых насчитывается всего несколько во всей стране, опубликовали мои предостережения о грозящей опасности.

Моя работа в университете была трудной. Я отдавал свое время множеству студентов, хорошо знающих дело и работающих педагогами в различных частях страны. По их словам, включение истории в общий курс общественных наук в качестве второстепенного предмета – крайне досадное явление. Они жалуются на то, что в университете не преподается полный курс истории Америки и что они не могут получить здесь достаточные знания, разве только по собственной инициативе и при помощи работы в библиотеке. Это – система Хатчинса. Я давно боялся, что его политика ограничения инициативы факультета и подбора профессоров в обход факультета нанесет большой ущерб этому учебному заведению. Крайне важно предоставить выдающимся профессорам возможность излагать свой предмет по своему усмотрению, убедившись предварительно в том, что профессора соответствуют назначению. Я озабочен положением в Чикагском университете. Иногда мне хочется, чтобы мое влияние сказывалось здесь по-прежнему.

Пятница, 24 июля. Проездом через Вашингтон я повидал государственного секретаря Хэлла. Мы непринужденно беседовали в течение нескольких минут о неудаче немецкой делегации, которая недавно вела с ним переговоры, и о возможности поражения Рузвельта. Я высказал сожаление, что Германия не может изменить свои двусторонние торговые соглашения. Это влечет за собой распространение на импорт из Германии повышенных тарифов, поскольку Германия при Гитлере не может открыть свой рынок для американского экспорта – обычные трудности современных промышленных стран.

Что касается переизбрания Рузвельта, Хэлл сказал, что он вполне уверен в успехе, но, добавил он, президент не может открыто высказать то, «что мы с вами считаем правдой о нелепостях тарифной политики. Народ настроен теперь протекционистски». Если это так, то протекционистские тарифы впервые в истории Америки получат большинство голосов.

Вашингтон в некотором отношении самый неприятный из известных мне городов. На Пенсильванском проспекте и проспекте Конституции такое сильное движение, что проехать на автомобиле или пройти пешком крайне трудно и опасно. Правительственные здания строятся впритык одно к другому, и планировка административной части города напоминает нелепую планировку чикагского Лупа, где миллионы людей работают или передвигаются с опасностью для жизни. Теперь люди считают, что они должны набиваться в города, и отказываются покидать их даже тогда, когда им угрожает голод. Как это отличается от духа и целей тех, кто основал североамериканские колонии, а затем Союз!

Среда, 29 июля. В полдень я отплыл на «Вашингтоне». Скоро возобновится мое напряженное пребывание в Берлине, где демократия подвергается гонениям почти каждый день.