Часть I

Миновала середина зимы, и в Москве дым десяти тысяч очагов поднимался в темное небо. На западе было светло, но на востоке, на закатном небе собирались темные облака, полные снега.

Две реки разрезали русский лес, и Москва лежала на их пересечении, на вершине соснового холма. Ее приземистые белые стены скрывали за собой избы и церкви. Заледеневшие башни теремов отчаянно тянулись в небо. День угасал, и в высоких окнах башен загорались огни.

Женщина в великолепном наряде стояла у такого окна, наблюдая, как отблески огня смешивались с неспокойными сумерками. Две женщины за ней сидели у печи и вышивали.

– Ольга за час уже третий раз к окну подошла, – прошептала одна из них. Ее руки в кольцах сияли в тусклом свете, а ослепительный кокошник отвлекал от нарывов на носу.

Служанки толпились неподалеку и согласно кивали. Они стояли у холодных стен, головы укрывали платки.

– Ну конечно, Даринка! – воскликнула вторая женщина. – Она ждет своего брата, этого безрассудного монаха. Сколько времени прошло с тех пор, как брат Александр уехал в Сарай? Мой муж ждет его с первого снега. А теперь бедная Ольга изнывает у окна. Что ж, удачи ей. Брат Александр наверняка уже умер в снегах.

Этой женщиной была Евдокия Дмитриевна, великая княгиня Московская. Ее платье было усыпано драгоценными камнями. Розовые, словно бутон, губы скрывали обломки трех почерневших зубов.

– Ты убьешь себя, стоя на этом ветру, Оля, – взвизгнула она. – Если бы брат Александр хотел вернуться, он бы уже был здесь.

– Как скажете, – холодно ответила Ольга, не отходя от окна. – Я рада, что вы учите меня терпению. Возможно, моя дочь научится у вас, как подобает вести себя княгине.

Евдокия поджала губы. У нее не было детей. У Ольги было двое, и она ждала третьего к Пасхе.

– Что это? – внезапно спросила Даринка. – Какой-то шум. Вы слышали?

За окном поднималась буря.

– Это ветер, – ответила Евдокия. – Всего лишь ветер. Какая же ты глупышка, Даринка. – Но она поежилась. – Ольга, прикажи подать еще вина. В этой комнате жуткий сквозняк.

По правде говоря, в светлице было тепло: воздух грела печь и скопление тел. В ней было лишь одно окно – узкое, как щель.

– Хорошо, – сказала Ольга, кивнув служанке. Девушка вышла на лестницу и скрылась в ледяной темноте.

– Ненавижу такие ночи, – вздохнула Даринка. Она закуталась в плащ и почесала струп на носу. Ее взгляд метался между свечами и тенями. – В такие ночи приходит она.

– Она? – кисло переспросила Евдокия. – Кто «она»?

– Что? – удивилась Даринка. – Вы не знаете? – Девушка горделиво приосанилась и ответила: – Привидение.

Дети Ольги, ругавшиеся у печи, умолкли. Евдокия фыркнула. Ольга, все еще стоявшая у окна, нахмурилась.

– Призраков не существует, – возразила Евдокия. Она потянулась за сливой в меду, с удовольствием съела ее и облизала сладкие пальцы. Её тон словно говорил, что этот терем не заслуживает привидения.

– Я видела ее! – обиженно воскликнула Даринка. – Видела, когда ночевала здесь в последний раз.

Знатные женщины рождались и умирали в башнях, но не были одиноки. Время от времени они ночевали друг у друга, пока их мужья были в отъезде. Терем Ольги – чистый, опрятный, богатый – стал излюбленным местом. К тому же Ольга восемь месяцев ждала ребенка и никуда не выходила.

Ольга нахмурилась, но Даринка, любящая внимание, поспешно продолжила:

– Это случилось сразу после полуночи. Несколько дней назад. Незадолго до того, как миновала середина зимы. – Она резко выпрямилась, едва не уронив кокошник. – Я проснулась…уже и не вспомню почему. Шум…

Ольга чуть слышно фыркнула. Даринка бросила на нее сердитый взгляд.

– Не могу вспомнить, – повторила она. – Я проснулась, везде было тихо. Сквозь ставни пробивался лунный свет. Мне показалось, что в углу раздался какой-то шум. Может, крыса. – Голос Даринки дрогнул. – Я лежала, укутавшись в одеяла. Но мне не спалось. Затем я услышала вой. Я открыла глаза и потрясла Настьку, которая спала рядом. «Настька, – прошептала я. – Настька, зажги лампу. Кто-то плачет». Но Настька не шевелилась.

Даринка замолчала. В комнате стало тихо.

– Потом я увидела сияние. Но не божий свет, а холоднее лунного света. Оно было совсем не похоже на добрый огонь. Сияние все приближалось…

Даринка снова замолчала.

– Наконец, я увидела ее, – прошептала она.

– Ее? Кого? Как она выглядела? – закричал десяток голосов.

– Белая как смерть, – прошептала Даринка. – Впалый рот без губ, вместо глаз две черные дыры, что вот-вот проглотят мир. Она смотрела на меня, я хотела закричать, но не смогла.

Кто-то из женщин взвизгнул. Остальные сжимали руки.

– Довольно, – шикнула на неё Ольга, отвернувшись от окна. Ее голос остановил всеобщую истерику. Женщины испуганно притихли. Ольга добавила: – Ты пугаешь моих детей.

Это было не совсем так. Старшая, Марья, слушала Даринку с горящими глазами. Но Даниил вцепился в сестру, дрожа от страха.

– А потом она исчезла, – закончила Даринка. Она старалась говорить как можно беспечнее, но ей это не удавалось. – Я помолилась и заснула.

Она поднесла чашу с вином к губам. Дети молча смотрели на нее.

– Хорошая сказка, – язвительно сказала Ольга. – Но она закончилась. Давайте рассказывать другие сказки.

Она вернулась на свое место у печи. Отблески пламени играли на ее волосах, собранных в две косы. За окном пошел сильный снег. Ольга больше не смотрела в сторону окна, однако ее плечи напряглись, когда служанки закрыли ставни.

В печь подбросили больше дров. Комната прогрелась и наполнилась мягким светом.

– Ты расскажешь нам сказку, матушка? – закричала Марья. – Ты расскажешь нам историю о волшебстве?

В комнате послышался одобрительный гул. Евдокия пристально взглянула на улыбающуюся Ольгу. Хотя Ольга была княгиней Серпуховской, она выросла вдали от Москвы, в глуши. Она рассказывала странные сказки родом с севера. Высокородные женщины, проводившие жизнь между церковью, пекарней и домом, ценили все новое и необычное.

Княгиня окинула взглядом слушателей. Как бы она ни печалилась, стоя у окна, грусть ее почти ушла. Служанки отложили иголки и уселись поудобнее на подушках.

Шипение ветра за окном смешивалось с тишиной снежной бури, которая сама была шумом. Люди с криками загоняли скотину в сараи, чтобы сберечь ее от мороза. Нищие брели по заснеженным улицам к церквям, молясь о том, чтобы дожить до утра. Мужчины на городской стене сбились в кучу у жаровен и натянули шапки пониже. Но палаты княгини наполнились теплом и тишиной.

– Тогда слушайте, – молвила Ольга. – В одном княжестве, в небольшой деревушке на окраине большого леса жил дровосек со своей женой. Дровосека звали Мишей, а жену – Аленой, и были они очень несчастны. Они много молились и целовали иконы, но Бог никак не даровал им детей. Времена были тяжелыми, и некому было им помочь пережить суровую зиму.

Ольга положила руку на живот. Ее третий ребенок – безымянный незнакомец – ворочался в утробе.

– Одним утром после сильной метели муж с женой отправились в лес за дровами. Они рубили сучья и сгребали в кучи снег, и Алена от нечего делать вылепила из снега девочку.

– Она была такой же красивой, как я? – перебила мать Марья.

Евдокия фыркнула.

– Она была из снега, глупышка. Холодная, мертвая и белая. – Евдокия бросила взгляд на девочку и добавила: – Но она точно была красивее тебя.

Марья покраснела и открыла рот.

– Да, девочка была белой и неподвижной, – поспешно продолжила Ольга. – Но еще она была высокой и стройной. У нее были красивые губы и длинная коса. Алена вложила в нее всю свою материнскую любовь, ведь настоящих детей у нее не было.

«Видишь, жена? – сказал Миша, глядя на снежное дитя. – Ты сделала нам дочь. Это наша Снегурочка, снежная девочка». Алена улыбнулась, хотя в глазах у нее застыли слезы.

В ту же секунду ледяной ветер засвистел меж голых ветвей. Морозко, хозяин зимы, был там и наблюдал за парой и их девочкой из снега.

Одни люди говорят, что Морозко сжалился над женщиной. Другие утверждают, что слезы женщины были волшебными. Она плакала над Снегурочкой втайне от мужа. Но когда Миша и Алена собрались домой, лицо Снегурочки покрылось румянцем, а глаза стали темными и глубокими. Живая обнаженная девочка стояла в снегу и улыбалась паре.

«Я стану вашей дочерью, – сказала она. – Если вы примете меня, я буду заботиться о вас, как о родных отце и матери».

Сначала старики не поверили, а затем расцвели от счастья. Алена расплакалась и побежала к Снегурочке. Взяв девочку за холодную руку, она повела ее в избу.

Дни проходили мирно. Снегурочка подметала пол, готовила обед и пела. Вот только порой ее песни были странными. От них ее родителям становилось не по себе. Но девочка была доброй и сноровистой. Когда Снегурочка улыбалась, казалось, что светит солнце. Миша и Алена не могли поверить своему счастью.

Луна прибывала и убывала. Наконец, миновала середина зимы. Вся деревня ожила, наполнилась ароматом румяных блинов и звоном колокольчиков на санях.

Изредка жители проходили мимо избы Миши и Алены. И Снегурочка рассматривала их, спрятавшись за поленницей.

Однажды Снегурочка увидела девочку и высокого мальчика. Они шли, держась за руки, и улыбались друг другу. Снегурочка недоумевала, что означает эта светлая радость на их лицах. Чем больше она думала об этом, тем меньше понимала, но прекратить думать не могла. Когда-то радостная, теперь она потеряла покой. Снегурочка расхаживала туда-сюда по избе и оставляла холодные следы на снегу между деревьями.

Однажды, незадолго до прихода весны, Снегурочка услышала прекрасную музыку, доносившуюся из леса. Мальчик-пастух играл на своей дудочке. Снегурочка подкралась ближе, зачарованная, и пастух увидел девочку с белоснежным личиком. Она улыбнулась ему, и теплое сердце мальчика потянулось к холодному сердцу девочки.

Спустя несколько недель пастух понял, что влюбился. Снег начал таять, небо расчистилось от туч. Но Снегурочка по-прежнему печалилась.

«Ты сделана из снега, – предупредил ее Морозко, когда она встретила его в лесу. – Ты не можешь любить и жить вечно».

Зима подходила к концу, и Морозко становился все бледнее. Теперь его можно было увидеть лишь в самом темном уголке леса. Крестьяне думали, что Морозко был только ветром в ветвях деревьев. «Ты – дитя зимы и будешь жить вечно. Но если ты прикоснешься к огню, то умрешь», – сказал он Снегурочке.

Но любовь мальчика-пастуха сделала девочку надменной. «Почему я должна всегда быть холодной? – возразила она. – Ты – ледяной старик, а я теперь настоящая девочка. Я хочу узнать больше об огне».

«Лучше тебе оставаться в тени», – таков был ответ Морозко.

Весна приближалась. Люди выходили из домов чаще, чтобы собрать зелень на проталинах. Пастух вновь и вновь приходил к избе Снегурочки. «Пойдем в лес», – говорил он.

Снегурочка выходила из-за печи и танцевала в тени. Но ее сердце по-прежнему оставалось ледяным.

Вскоре снег начал таять. Снегурочка бледнела и слабела. Она уходила рыдать в самую темную часть леса. «Пожалуйста, – умоляла она. – Я хочу почувствовать то, что чувствуют люди. Прошу тебя, исполни мою просьбу».

«Попроси у Весны», – неохотно ответил Морозко. Дни удлинялись, и ледяной старик слабел. Теперь его голос был едва слышен. Ветер печально погладил снежное дитя по щеке.

Весна была девушкой, древней, но вечно молодой. Цветы обвивали ее сильные руки и ноги. «Я дам тебе то, что ты ищешь, – ответила она. – Но ты умрешь».

Ничего не ответила Снегурочка и ушла домой, рыдая. Она провела долгие недели в избе, прячась в тени.

Но как-то раз молодой пастух постучал в дверь. «Пожалуйста, любимая, – умолял он. – Выйди ко мне. Я люблю тебя всем сердцем».

Снегурочка знала, что могла прожить вечность, оставаясь снежной девочкой в тесной крестьянской избе. Но… она слышала музыку и видела глаза любимого.

Поэтому она улыбнулась и надела бело-голубое платье. Она выбежала на улицу, и как только лучи солнца коснулись ее кожи, капли воды потекли по ее пшеничным волосам.

Вместе с пастухом она ушли в березовую рощу.

«Сыграй для меня», – попросила она.

Вода текла по ее рукам и волосам все быстрее. Хотя лицо Снегурочки было бледным, ее кровь и сердце стали теплыми. Пастух играл на дудочке, Снегурочка любила его и рыдала.

Наконец музыка стихла. Пастух захотел обнять девочку, но когда он дотронулся до нее, ее ноги растаяли. Она упала на сырую землю и пропала. Ледяная дымка поднялась в теплое голубое небо, и мальчик остался один.

Когда Снегурочка исчезла, Весна накинула на землю свою вуаль, и на полях распустились первые цветы. А пастух горько плакал по своей любимой, стоя в тени деревьев.

Миша и Алена тоже плакали. «Это было всего лишь волшебство, – утешал Миша свою жену. – Оно не могло длиться вечно, ведь Снегурочка была вылеплена из снега».

Ольга закончила свой рассказ, и женщины зашептались. Даниил уснул у нее на руках, а Марья жалась к ногам.

– Некоторые люди говорят, что дух Снегурочки остался в лесу, – продолжила Ольга. – Когда выпадает снег, она оживает, чтобы долгими ночами любить своего пастуха. – Ольга снова замолчала. – Но другие говорят, что она умерла, – печально сказала она. – Такова была цена любви.

В комнате должно было стать тихо, как и подобает после хорошо рассказанной истории. Но этого не произошло. Когда Ольга замолчала, ее дочь Маша резко выпрямилась и закричала.

– Смотрите, – вопила она. – Матушка, смотри! Это она, вон там! Смотри!.. Нет, нет! Уходи!

Девочка уткнулась в ноги матери, глаза ее стали пустыми от ужаса.

Ольга резко повернулась в сторону темного угла, куда смотрела ее дочь. Она заметила белое мерцание. Нет, это всего лишь отблески огня. Вся комната пришла в движение. Даниил проснулся и вцепился в сарафан матери.

– Что это?

– Успокой ребенка!

– Я же говорила! – верещала Даринка. – Я говорила, что привидение существует!

– Довольно! – рявкнула Ольга.

Ее голос оборвал гвалт в комнате. Крики и голоса стихли. Лишь Марья громко всхлипывала в тишине.

– Уже поздно, – холодно сказала Ольга. – Мы все устали. Лучше отведи хозяйку в опочивальню. – Она обратилась к служанке Евдокии. Великая княгиня была на грани истерики.

– Это был лишь детский кошмар, – уверенно добавила Ольга.

– Нет, – простонала Евдокия, наслаждаясь собой. – Нет, это было привидение! Мы все должны бояться.

Ольга резко посмотрела на свою служанку Варвару, девушку неопределенного возраста с бледными волосами.

– Проводи великую княгиню Московскую в опочивальню, – приказала Ольга.

Варвара тоже не отрывала взгляда от темного угла, но по приказу княгини резко встала. Теперь она выглядела бодрой и спокойной. «Это были лишь отблески пламени», – подумала Ольга, и на миг ее лицо помрачнело.

– Это была она! – бормотала Даринка. Она никак не могла успокоиться. – Разве ребенок стал бы лгать? Привидение! Сам черт…

– Дай Даринке горячего отвара и пригласи батюшку, – велела Ольга служанке.

Всхлипывающую Даринку увели. Евдокию проводили в покои, и шум в светлице стих.

Ольга вернулась к печи, рядом с которой сидели ее побледневшие дети.

– Это правда, матушка? – хныкал Даниил. – Это было приведение?

Марья молчала, вцепившись в свое платье. В ее глазах застыли слезы.

– Неважно, – спокойно сказала Ольга. – Тише, дети, не бойтесь. Нас охраняет Бог. Пойдемте, пора спать.