Глава шестая. Ожившая память и грязь цивилизации
Двадцать лет Победу обходили стороной, не задерживаясь и убегая, даже не оглядываясь. Аномалия, раз в сутки выжигающая ее полностью, держалась вместе с Рубежом. Тот рухнул, станция ожила. Пусть не полностью, пусть ночевали здесь единицы, опасаясь по старой памяти бушующего пламени, добиравшегося даже до середины тоннелей, но ожила.
Днем здесь бушевал главный рынок Безымянки, торгующий всем, всеми и для всех. Здесь же, за немалые деньги, живой товар, натуральный расчет, работал выездной медицинский состав с Прогресса. Клиническая возмущалась, чуя, как утекает монополия, и без того подпорченная в свое время деятельностью бывшего главврача одной из городских больниц на Театральной. Но что там, поговаривали, дядька входил в Триумвират, что тут, из-за опаски непонятного закрытого Прогресса, оставалось именно возмущаться, не более.
Двадцать лет пошли станции на пользу, оставив ее почти не загаженной к возвращению людей. И сейчас те знай себе старались наверстать упущенное. Пользуясь огромным полукруглым сводом – костры тут палили просто нещадно, постепенно уничтожая красоту, продержавшуюся так долго.
По стенам когда работали светильники, спрятанные в нержавеющие раструбы, цветками гвоздик распускающиеся на равных промежутках. Наверное, именно так архитектору виделся огонек коптилки в землянках победителей той самой войны, должной стать последней. Сейчас станция Победы наблюдала коптилки воочию. И впитывала в себя жирные черно-серые следы, все больше покрывающие когда-то белое огромное пространство купола, перечеркнутое плавными арками нержавейки.
Мозаика, показывавшая салют, разноцветная и красивая, идущая над спусками вестибюлей, пока держалась. Как и ордена Победы, поблескивающие бронзовыми лучами звезд. Неизвестно только – надолго или как? Хаунд склонялся к мысли, что не особо долго, учитывая усердие народонаселения, хозяйствующего на ничейной нежилой станции не просто как у себя дома. Эти, набегающие с утра тараканами, убивали станцию своим мусором куда хуже разрухи после тринадцатого года.
На открытую, без колонн, платформу вели прогибающиеся под людьми мостки-сходни. Несмотря на вечер, рынок еще суетился, собирался, совершал последние продажи-покупки, насыщаясь скоротечностью жизни и упиваясь таким редким спокойствием и миром.
Козырные места, мраморные круги вместо лавок посередке, пользовали как подмостки аукциона. Сейчас, например, явно добравшись через Зубчаниновку, несколько бойких селян-хуторян продавали знаменитых алексеевских свиней. Хрюшки, топоча ножищами по гладкому основанию под собой, верещали и явно не радовались перспективам. Ну, и правильно… Хаунд даже облизнулся, представив кипящий жиром кусок вырезки на сковороде. Или крупно накромсанное сало с мясной, в палец, не меньше, прослойкой.
Напротив, готовясь к последней большой отправке, звенели ключами и монтировками ремонтники, проверяя длинную гусеницу «дневного». Руководство Города, идя навстречу вновь приобретенным территориям и желая заполучить лояльность Безымянки, расщедрилось, подарив людям самый настоящий состав. Пусть и не такой красивый и удобный, как раньше.
Собранный с бору по сосенке, из трех бывших вагонов, обрезанных по самый низ, с бортами в мешках с песком, с тягачом, переделанным под пар, сейчас густо пускающий дым, разогревая котел. Два последних года позволили городским, через Вокзальную, добраться до депо за стеклянным склепом самого вокзала, набрать там нужного и склепать вот это чудовище, чадящее черным жирным смогом, густо ложащимся угольными хлопьями на побелку потолка.
Неимоверно тянуло, после созерцания свинячьих обжорных боков, поесть. Отказывать себе после гонорара, слупленного с попутчиков, явно не стоило. Тем более, на Победе Хаунд открыл для себя самое настоящее счастье простого вкусного перекуса.
Как вообще выжила Безымянка, до того, как получила первую помощь Прогресса? Да просто, как водится. Птичка помогла, йа-йа.
Ново-Вокзальная, уходившая от главной станции линии к югу, через километр упиралась в железнодорожные пути и станцию-тезку, ту самую Безымянку, подарившую свое имя и району, и метро.
Там, занимая пару-тройку гектаров, со стоянкой, забитой ржавыми скелетами машин и темнея прямоугольниками контейнеров, дарил все необходимое Птичий рынок. Инструменты, рабочая одежда с обувью, стройматериалы, много-много разного металла и даже мебель. Чего там только не было до Войны, ой-ой… Хаунд про рынок слышал от многих, закатывающих глаза и прищелкивающих языком. Сам он забредал туда нечасто, вычистили там под ноль давно и полностью, пропустив каждый контейнер и секцию невысокого здания, как через мелкое сито.
Только к выживанию это все имело самое малое отношение. Птичьим-то он назывался все же не зря. Пусть и небольшой, но кусок под птицу, домашних хомяков с рыбками, котятами и щенками там был. И хозяйственные опытные владельцы всего орущего, кукарекающего, мяукающего добра, заслышав «Атом», поступили по-разному. Но большинство, торговавших прямо с пикапов, рванули к метро. Говорят, какой-то дед въехал на саму станцию, оседлав древний и жутко проходимый гибрид мотороллера «Муравей» и не иначе как вездехода.
В его-то будке, набитой отобранным комбикормом, двумя флягами меда, совершенно бандитским обрезом с патронами, нашлось место клеткам с курицами-пеструшками и парой-другой петухов.
Так-то, отправляя наружу сталкеров, таскавших корм, Безымянка и оказалась с курятинкой. И смогла выдержать первые страшные месяцы и годы. А где курица, там что?
Йа, рихтиг, все правильно. Там и шаурма.
Ее-то, горячую и сочную, горбатый и чуткий нос мутанта Хаунда учуял еще в тоннеле. Несло так вкусно, поневоле желалось добраться и купить. Тем более, мука на Безымянке, чуть пропав после войны с Городом, вернулась с Кинеля. Пусть и дороже, но постоянно.
Чингиз, седой хитрый хозяин, державший едальню, довольно кивнул Хаунду, между делом затачивая огромный тесак для обрезания подошедшего мяска. Сколько бы электричества ни подавали на Победу, этот себе прошарил для гриля. Да никто и ничего не имел против.
– Как обычно, брат?
Хаунд кивнул, оглядываясь. Что тут интересного случилось, пока не наведывался?
Сектантов почти нет. Этих вообще становилось все меньше, верить их бредням после контактов с большим миром никому особо и не хотелось. Разве только количество неумелых рук в комплекте с недалекими мозгами выросло, да заметно. Эту особенность людской натуры Хаунд заметил давно. Стоит появиться возможности ни хрена не делать, только вещая о чем-то идиотски-высокопарном и дающем надежду, тут же набегают рукожопы и гуманитарии, разрывая задницу на британский флаг и горлопаня о правоте нового учения. Херовы паразиты, сосущие жизнь из едва выживающих людей.
Хаунд, при случае, никогда не отказывал себе в удовольствии как следует влепить поджопник чудовищу в балахоне, бормочущему о Космосе и пришельцах.
– Десятка, – Чингиз протянул тугой сверток, прячущий благодать и счастье. – На здаровья.
– Подорожала, йа? – Хаунд отсчитал нужное патронами, уже откусывая и чуть не рыча от наслаждения.
– Сам нэ дэржу кур, поставшык сказала, закупил почти вэс маладняк.
– Конкуренты?
Чингиз пожал плечами.
– Гаварят – на тушенк пустили.
О как… Хаунд кивнул, отходя от лотка. Тушенк, говорят, гут. Война-то так и стучится в двери, стоит лишь прислушаться и попытаться понять в этом стуке что-то стоящее.
Человеческой натуре Хаунд не удивлялся. Сам-то был не лучше, если не хуже, тут память подводила, никак не желая рассказывать хотя бы что-то о прошлом. Как вырезали лобную долю, йа… Осталось только вот это «йа», «шайссе» и понимание что мутант. Все.
А воевать люди как любили, так и любят. Делить куски однажды убитой земли, снова сжигая, расстреливая, разрубая и ломая друг друга. Не хватило последнего раза, надо начать новую войнушку, стоит только снова встать на ноги. Скоро, глядишь, до ракет кто-то додумается. Если уже не додумался. В технический прогресс Прогресса Хаунд верил. И не «почему-то», а точно зная причины. Типа той, что готовилась выбраться на улицы из его собственного дома-крепости и его гаража.
Оставь людишек наедине с бедой и страданиями, те справятся, не раз уже справлялись. Не случится мора какого-то с гладом, когда собственных новорожденных жрать станут, выживут, не хуже тараканов. И начнут заново ползать по земле, пусть пока и кутаясь в резину с пластиком, восстанавливая сменные фильтры противогазов и ища замену изнашиваемому оружию с боеприпасами.
Не спится кому-то, пока у соседа на пять пар сусликов опоросилось больше. Пока у еще одного вдруг нашелся рядом склад медикаментов длительного хранения, и там даже бинты можно использовать не кипятя и обрабатывая от вездесущей пыли с нуклидами. Или вдруг третий, или там третья, для разнообразия, вдруг заимеют в хозяйстве быстро бегающий внедорожник, работающий на говне, к примеру.
Это ж как так – у них есть дерьмомобиль, а у меня нет?! А вдруг они на нем на меня нападут? А договориться? Да ну на хер, договариваться, йа… Лучше пойду и заберу. Сраных сусликов с приплодом, боксы с детской присыпкой и бибику, гоняющую на гуано. А чо? То-то, что ничо. Хочу. И баста. И верно…
Ведь собственность, в принципе, это кража. Воровать некрасиво и отчасти не по понятиям, пусть и не везде. Другое дело – трофей, верно? То-то же, что так…
Хаунд, отойдя в сторонку от припозднившихся покупателей с торгашами, мерно двигал челюстями, жуя подостывшую курятину в лаваше. Смотрел вокруг и складывал дважды два. И, как ни смотри на факты, получается пять, как в плохом анекдоте.
Город с Безымянкой все же на самом деле решатся напасть на Прогресс. Осталось всего ничего, воздух просто пропитан будущей кровью. Это первое.
Прогресс ни хрена не пальцем делан, и разведка там налажена хорошо, значит… значит меры уже предприняты, а пока дезинформация во все уши, мол, заводчане спят и видят, как вместе с городскими начнут город восстанавливать. Ну да, точно. Это второе.
Пятнашка, зная, что ждет в районе Кинеля и Курумоча с Красным Яром, да даже у водных жителей Зелененького, так и будут стараться уходить в сторону Большой Черниговки, где воли больше и анклавов ощутимо меньше. И сопротивляться. Это три.
Металл, тесно сплетенный с рейдерами, как того им бы не хотелось, примут сторону банд, точно не желающих быть в стороне и, чем черт-тойфель не шутит, решивших оттяпать себе кусок жирнее. На своих сородичей с изломанными генами рейдерам частенько наплевать, да… Но воевать будут как бы их защищая, вот еще две стороны. Это четыре.
А пять…
Хаунд, рассматривая разложенные на расстеленной плащ-палатке ерундовины с хреновинами, продаваемые старьевщиком, дожевывал шаурму и рассуждал о себе самом. Как о той самой пятой стороне конфликта. Иначе и не получится. Вряд ли получится отсидеться, да ему оно и не надо, йа. Цель у него вполне ясная, пусть и сложно достижимая.
Хаунд хотел забрать себе всю юго-восточную часть города, с Металлом и Зубчаниновкой, чертовым безумным поселком отморозков и разномастных подонков. И огородников, втихую ставящих теплицу за теплицей, растящих всякие там мясные огурцы с живыми помидорами и все такое.
Зачем мутанту-головорезу такое счастье, как кусок города? За-ради будущего, установления династии и детишек. Ни того, ни другого у Хаунда пока днем с огнем не найти, но главное – поставить задачу и двигаться к ней. А это он как раз делал, и давно. Последние шесть месяцев.
И… династия, детишки и будущее связывал воедино с одной живой душой, что казалась близкой и которую хотелось.
С Девил.
Рейдершей, старпомом банды Черных воронов, умелой убийцей, воином до мозга костей и красавицей. И мутантом, само собой. Хотя что в ней не так – Хаунд не взялся бы сказать. Да и не получалось пока увидеть, как ни хотелось. Всю ночь протрепаться о том да сем – это битте, пожалуйста, то есть. И аллес.
Но это не страшно, йа.
Заприметив в дальнем от себя углу платформы голубую форму кого-то с Прогресса, двинул туда. Добраться до дома быстро, кроме как на их транспорте, не получится. Как-то так вышло, и Хаунд ничего против не имел.
Толпа раздавалась сама, без дополнительных пинков, тычков и подсрачников. Чертова жизнь последних двух десятков лет привила людям почти утерянные умения с возможностями. Интуицию, натюрлих… а как еще назвать такую вот штуку, когда расступаются, не оглядываясь, как если бы глаза на затылке выросли? То-то, что никак.
Не то чтобы Хаунд настолько сильно сейчас злился, так, что это чувствовалось, найн. Он просто никогда не был добрым. И с радостью, в любой момент, доставал «рихтера», револьвер или просто распаковывал коробку свежих звездюлей. Вот и все.
Когда война на носу, что самое важное?
Оружие? Йа, оружие важно. Но у испытанного стального друга вдруг лопнет пружина, сточится боек или треснет ствол. И найдешь новое, лучше или хуже, а пока не доберешься, будешь воевать всем, подвернувшимся под руку: битым кирпичом, осколком стекла, обломком трубы или собственными руками.
Боеприпасы? Натюрлих, так и есть. Что толку в тяжелой композиции из стали, дерева или пластика, если она не заряжена? Нет пороха – и у тебя, как сотни лет назад, только мускулы, умения и грубо прокованное копье, дубина из бейсбольной биты, утыканной гвоздями или найденный охотничий нож.
Союзники? Рихтиг, без них никуда. Только кто-то опоздает, прикрывая собственную шкуру, кого-то купят с потрохами, кому-то, приставив ствол к башке любимой третьей жены, прикажут убить тебя же. И, так случается всегда и просто обязательно, какой-то решит, что умнее тебя, и тупо предаст, надеясь словить куда большую выгоду.
Укрепленные пути отхода, схроны с едой, медикаментами и оружием, заранее приготовленные оборонительные позиции, транспорт и запас топлива, скрытые до поры до времени ловушки, куда надо заманить врага, правильный настрой твоих бойцов, подготовленный лазарет и ждущие своего часы отступные для семей погибших, чтобы потом забрать у них еще и еще мужчин с женщинами, готовых брать в руки автомат, винтовку, дробовик, обрезанную двустволку, самопал из стальной трубки и грубо вырезанного ложа, заточенную арматуру, наваренный на короткий лом топор, заточенное с двух сторон мачете из хозяйственного магазина, обожженный до каменной твердости деревянный острый кол, удавку из гитарной струны… О, да. Все это и много больше, все необходимо, когда наступает война.
Только всего не предусмотришь. Если не знаешь, что надо предусмотреть.
Информация, вот что самое важное. Крупицы, складывающиеся в крохотную горстку нужного. Слухи, треп, байки и домыслы, откуда выудишь чуть-чуть правды. Если нет возможности взять и примотать к стулу кого-то знающего, вогнать ему под ногти иголки из швейной мастерской, накинуть на яйца зачищенный провод полевого телефона с динамо-машиной и крутануть ручку, взять плоскогубцы с отверткой и стамеской для раззявленного и зафиксированного пересохшего рта… Остается собирать, тут и там, все подряд, просеивая через бредень логики и сопоставлений, отбирать самые дикие в своей неправдоподобности хреновины и изучать даже их… ведь иногда проще спрятать правду за глупостью, накрыть шлейфом идиотизма – и все, никто и не поймет, о чем речь.
Кто-то продал трех баб из Пятнашки пауку с Товарной? И?
Кто-то нарушает установленные правила. Что толку от трех девок? Не скажи…
Они знают, сколько их было. Они знают, кто и что умеет. Они знают, сколько и где пойдет народа дальше. Они знают, кто их продал. А тот, кто их продал, имеет доступ к тому, кто дал приказ ловить и не убивать «грязных», а использовать их для какой-то начинающейся бучи. Так что…
Так что сегодняшним днем Хаунд оказался доволен, йа. Началось утро с хорошей разминки, продолжилось первой нужной информацией и завершилось давно желаемым, но почему-то откладываемым, относительным актом правосудия и воздаяния. Разве это не прекрасно? Вот и он думал точно так же, натюрлих.
Шаурма закончилась, как и время на раздумья. Осталось только купить билет на поезд и отправиться в Юнгородок, желательно, не задерживаясь на Кировской. И стоило чуть поторопиться, сделать шнеллер-шнеллер, чтобы не упустить две бронированные дрезины и широкую платформу между ними, накрытую легким бронеколпаком. Прогресс, несмотря на положительные изменения в наружном и подземном мире, бдительности терять не хотел. Совершенно.
Голубое и белое, они любили использовать эти самые цвета. Как синь никогда не виданного неба и матовые бока ракет «Союз», готовящихся рвануться в космос. Не той, ржавеющей у Российской, а настоящих, когда-то уезжавших из Самары на Байконур.
Поговаривали, что настоящие культисты именно жители анклава Прогресс. Что там, в огромном цехе, выстоявшем в Войну, бережно сохраняемая и постоянно реставрируемая, спит настоящая красавица, готовая хоть сейчас, в реве и пламени двигателей, устремиться вверх, к звездам.
Но Хаунд в такое не верил. Слишком уж рациональны и серьезны были все его знакомые заводчане.
Как вот Савва, например. Высокий, чуть полноватый, несмотря на время вокруг, вроде бы кудлато-светленький, как барашек, но…
– Привет, Хаунд, – здороваться с мутантом за руку Савве было не в падлу. – Домой?
– По делам.
Не то чтобы Хаунд думал о страшной секретности места своего проживания. Нет. Если кто захочет найти, так всегда найдет, а уж в возможностях фейсов с Прогресса он и не думал сомневаться, йа. Но так оно казалось… более правильным, что ли.
– Вон там сядешь, на платформе. Эй, Курносов, вон то место занято. Что, гражданка? Занято, говорю.
– Как поторговали?
– Да хорошо. Новые ружья идут на раз-два, десять штук за сегодня продали.
– Это которые с замками?
– Да. Слушай, не поможешь с деревом? Не знаешь, где бы отыскать что-то хорошее на ложи?
– Помогу, йа.
Ружья с замками, оставшиеся пять штук, тот самый Курносов сейчас сдавал под роспись в бронедрезину. Кремневые замки, рассверленные граненые стволы, деревянные, выточенные на токарных станках ложи. Даже с узорами и покрытые лаком. В комплекте пороховница из пластика под рог с притертой крышкой, три сменных кремня и мешочек со свинцовыми шариками-пулями…
Хаунду не было смешно. Он все ждал, когда появится на рынке первая кираса и шлем с простеганным капюшоном и хауберком. Нарезное и автоматическое еще нужно найти, а складов в округе не так и много. Да и найденные… давно прибраны кем посерьезнее.
Обычный АК-74М шел в половину своего веса медикаментами, в три веса молодых и уже по разу нормально опоросившихся свиноматок, с десяток обычных сильных и молодых работников или одного мастерового. Ну или в двадцать литров рабочего топлива с хорошим октановым числом.
И это только начало. Потому-то в Петра Дубраве «коммунары» радостно потирали руки и разыскивали все залежи мусора с нечистотами, добывая в них драгоценную селитру для черно-зернистого дымного пороха.
А еще город жил постоянным страхом и ожиданием, все два года с похода клятого Ориса, страхом и ожиданием прихода военных с Черноречья. Бригада миротворцев, с танками, артиллерией, запасами всего на свете и… умением воевать. Но те пока не шли, почему-то.
– Хаунд?
– Йа, майн фрёйнд?
– Ты не встречал на неделе предложений по продаже… безоткаток?
О-о-о… вот оно и с этой стороны пришло. Дас гут, дас гут…
– Надо подумать.
Савва кивнул.
Безоткатки, самые простые реактивные гранатометы с запальником вместо электроспуска, делали на Металле. Делали так хорошо, что они всплывали последний год повсюду. И иногда били прямо по передовым постам Прогресса. А еще их очень любили рейдеры. Это точно.
И сейчас Савва, что уж точно не просто торгаш высокого уровня, почему-то интересуется этими изделиями. Любопытно…
Надо подумать.
