Глава семнадцатая. Доброе слово и нужное дело
– И на кой же, прости Господи, черт, мне тут сидеть?
– Вам. – Хаунд, разглядывая большой двор, зажатый между красных «сталинок» у Двадцать второго, кивнул сам себе. – Зуб остается с тобой. Я пойду один.
– Зачем? – Рейдер явно ощущал себя ущербным и ненужным. – А я…
– Затем, – пробурчал Кулибин, – что у тебя в голове, юноша?
– Опилки… – обиженно буркнул парень. – И сам я есть не что иное, как антропоморфный древомутант, Буратино.
– Во, видал! – Кулибин хрюкнул в противогаз. – Если такие высокоорганизованные и интеллектуально развитые существа, как собаки, поддаются обучению, что говорить о нашем друге? Ясен пень, рейдер наш, если разбираться, одарен мозгами и стоит где-то на уровне бандерлога, а это – все же прогресс.
– Вам, если что пойдет не так, нужно делать ноги, натюрлюх… – Хаунд покачал головой. – И выступать потом, шайссе, дуэтом. Люди на двух таких цирковых уродов и клоунов будут валом валить, йа.
– Если ты пытался меня оскорбить, – проворчал Кулибин, – так у тебя ничего не вышло. Ибо самые умные и интеллектуально развитые частенько рядятся во всяких скоморохов. Так легче жить среди дебилов, идиотов, социопатов, психов, маньяков, да и просто пришибленных. А таких в нашем дерьмище, как бы оно хреново ни звучало, все больше и больше. Тут никуда не денешься и в клоуны легко запишешься.
– Философия, камрад, – не твой конек, йа… Да и отдает как раз социопатией и, натюрлих, декадансом. А учитывая весь мрак вокруг нас, последнее просто смертельно.
– Я… – Зубу явно не терпелось вставить свое слово, о наболевшем. Но привычка следить за клешней Кулибина и врожденное умение делать правильные выводы взяли свое. Рейдер точно ждал разрешения продолжить.
– Соглашусь по поводу тренировок и послушания, – кивнул Хаунд, – но я тороплюсь, майне кинда, так что изрекай быстрее.
Кулибин, судя по хитро блестящим через стекла глазкам, оказался заинтересован не менее. Если не более. Прямо ощущалась гордость учителя, взявшего на поруки сложное великовозрастное дитя. Хотя, и тут Хаунд полностью понимал калеку, такое чудо природы куда как проще пристрелить, чтобы не мучиться, но эго, собственная гордость и заносчивость творили чудеса.
– Вы оба больные, – изрек Зуб, – вы разговариваете прямо как в книжках. Ненормально это, проще быть надо. Балаболите так, что я половину не понимаю.
– И где это ты книжки читал-то, честной отрок? – поинтересовался Кулибин. – Неужто в вашем цирке, по скудоумию называемому бандой, имеется библиотека, э?
– Чо?
– Господи, чего ж ты такой деревянный-то, Зубик? – вздохнул калека. – Как твои юные мозги, состоящие из опилок, студня и еще чего-то, подозрительно напоминающего словарный запас попугая, не могут знать – уот из ит есть библиотека?
– Я передумал… – Хаунд хмыкнул. – Оставь вас двоих, вы так и будете ворковать, йа. Пошли со мной, юноша.
Депо рядом с Победой сталкеры Безымянки облюбовали давно. Разбили на собственные отдельные норы, имеющиеся здесь в избытке, отдыхали, делали схроны, отлеживались. Хаунд знал каждый закуток и сейчас шел целенаправленно в гости в один из них.
Благо рыже-смугло-русая троица дев с Пятнашки, проданных в обход правил Птаху, не особо и скрывала имена продавцов: Буба, Клеф, Лапоть и Калашников – четверка жадных упырей. Лучше не придумаешь.
– Открывай, Буба! – Хаунд, спустившись с Зубом по лестнице в подвал, барабанил в дверь. – Вы здесь, йа, отметку сделали.
Отметки сталкеры оставляли на подходах, и разбираться в этих знаках могли далеко не все. Хаунд, провернув с четверкой пару дел, разбирался.
– Ты их хорошо знаешь? – поинтересовался Зуб, ожидая, пока им откроют… ну, или наоборот.
– Отлично знаю, прямо как облупленных, йа. – Мутант прислушался. – Идут, мазурики.
Впустили их только после сдачи оружия.
На парнишку сталкеры косились мрачно, но убивать не спешили. Возможно, прав был Хаунд, считавший, что хороших людей нет. Сам Зуб, окажись у него под руками сталкер, скорее всего, захотел бы спустить тому шкуру, причем медленно, чтобы помучился.
– Гутен таг, мужчины. – Хаунд, оседлав стул и положив руки на спинку, довольно рассматривал сталкеров. – Как вы сами тут, ничего?
– Да пойдет… – Буба ел что-то, смахивающее на большую кошку, отрезая куски ножом. – А ты…
– А я, понимаешь ли, йа, решил зайти к вам и размяться… – Хаунд улыбнулся ему как можно добрее и мягче. И, не дожидаясь хотя бы какой-то реакции от хозяев, сделал сразу несколько дел.
Швырнул стул в двух сидевших поодаль, одновременно отломив бедному предмету мебели ножку, которую всадил прямо в шею конопатому, стоявшему сбоку. В один прыжок оказался рядом с Бубой, ударил растопыренными пальцами тому в глаза, подхватывая разболтанный АКСУ и направив его на оторопело смотревших из угла первых двоих, лежавших на полу вместе с обломками стула.
Буба, зажав лицо руками, заорал, потом стал пытаться нащупать то одной, то второй ладонью кобуру на боку. Липкие от крови пальцы скользили, ничего не получалось, и сталкер просто выл.
Конопатый, выплескивая из горла постепенно уменьшающийся фонтан крови, скреб ногтями по лицу и тоскливо смотрел на Зуба. А того вдруг вырвало.
– От Эдди заразился? – поинтересовался Хаунд. – Умыться не забудь, а то воняет сильно, йа. Лапоть, Калаш, встали, медленно, руками уперлись в стену. И не дергаемся… йа?
– Зачем… – Один из них, что пониже, косился на орущего Бубу. – Мы ж… ты… Хаунд… Буба вон…
– Ты, прав, Лапоток, – кивнул Хайнд, – рихтиг. Бубу жалко, калекам в нашем мире не место.
Буба взвыл, а мутант подхватил нож и воткнул, как в масло, в затылок Бубы. Вой оборвался.
– Зуб! Забери оружие, аккуратно, йа. А вы пока слушайте, зайки-побегайки…
– Хаунд…
– Рот закрой. – Хаунд, дожидаясь Зуба, все же не торопился начинать что-то объяснять. Смотрел, держа ствол наготове.
Кивнул, когда рейдер все закончил.
– Знаешь, Лапоть, в чем ваша ошибка?
– В чем?
– Вы жадные и глупые. Зачем баб продали Птаху?
Сталкеры молчали.
– Ладно хоть не отказываетесь, йа. Знаешь, почему погиб Буба?
Лапоть скорчил рожу.
– Просто ты – псих.
– Колено или ухо?
– Чо?
– Ухо.
Выстрел звонко шарахнул, отразившись от стен убежища. Лапоть, тонко всхлипывая, зажал ладонью развороченную правую сторону головы.
– Не слышу «спасибо» за меткий выстрел, подаривший тебе, швайне, жизнь.
– Спасибо.
– Осталась у них еще совесть, как думаешь, Зуб? Я вот полагаю, что это не совесть вовсе… а страх.
Парнишка спорить не спешил, в душе полностью соглашаясь с мутантом.
– Ваш вожак вырезал на смачной заднице рыжей девки свои инициалы. Разве можно так относиться к женщинам, Лапоть, насиловать, резать… а?
– Она мут…
Хаунд зловеще оскалился.
– Смотри, Зуб, вот тебе еще одно подтверждение их глупости. Лаптя – уж точно. Не стоит говорить о мутациях, мутантах и их правах в нашем обществе, да еще и так пренебрежительно, йа? Вот-вот…
Второй, Калашников, пнул товарища в ногу, явно призывая заткнуться.
– Ба-а-а, – протянул Хаунд, – а вот и самый смышленый пришел в себя. Штаны не загадил, майн фрейнд?
– Тебе-то какое дело?
– Для интереса. Ну, Калаш, вещай.
– Что надо?
– Деловой разговор. Ты же понимаешь, натюрлих, что если весть о продаже девок дойдет до бугров Безымянки, то вам вряд ли светит что-то хорошее? Как думаешь, успели с девками перетереть фейсы?
– Сволочь…
– Сволочи, я бы сказал, йа. И очень злые на вас, чертовы вы идиоты.
– Договоримся? – Калашников, не отрывая рук от стены, все же расслабился.
– Рихтиг, еще как договоримся. Дело простое: вывести с Советской и Победы Воронкова и семью. Сегодня, до вечера, свести их вместе где-то на Птичке и сопроводить на Прогресс… Если вдруг вас фейсы раньше не встретят.
– Обманут, – брякнул Зуб. – Точно обманут.
– Найн, юнге. Знаешь почему?
– Не-а…
– А я сейчас расскажу, йа. Лапоток, Калашников, слушайте, вас касается…
Хаунд, покопавшись в карманах умершего Бубы, достал портсигар и закурил, затягиваясь горьким сизым дымом.
– Прогресс отпустит их после передачи нужных людей только из-за самой семьи. Фейсы хорошо помнят подонков, пакостивших им. А вот эта самая банда крутых ребят, йа, таких из себя рыцарей без страха и упрека, полгода назад выловила у гипсового двух разведчиков и лаборантку заводчан. Разведчиков, не парясь, шлепнули, а вот девочка… девочке повезло меньше – на то время, пока дядя Хаунд ее не нашел и не вернул домой, пусть и не совсем физически целую.
Но с памятью у нее все хорошо, и тех утырков девушка запомнила четко и ясно, хоть и не по именам-погонялам – тут вам хватило ума не называться. Только меня, братцы-кролики, не проведешь, и кто там был, мне стало ясно сразу, и догадками своими я уже поделился с весьма серьезным фейсом.
Понимаете, Лапоток и Калаш, как для вас все оборачивается? Доведете Воронкова – фейсы вам не выпустят кишки. Я попросил, обещав убить Бубу и Клефа… Дадут вам возможность уйти. Только их головы принесете с собой.
Если вы решите драпануть прямо сейчас – хуже времени нет, сами знаете: Прогресс на усилении, Зубчага перекрыта от Товарной и до поста, Алмаатинку стерегут рейдеры, йа…
Сталкеры молчали. Зуб тоже молчал.
– Через Южный мост не выйдете, думаю, – там ваши и посты, стерегущие всех подряд. Ну а сунуться через город – то же самое. В Пятнашку вы точно не попрете. Выход один, ребятки, – сделать дело и пересидеть всю катавасию здесь, натюрлих. Но дело сделать… угадайте почему?
– Ты, если что, вернешься? – догадался Калашников.
– Я, если что, вас сдам буграм, и они вас отсюда выкурят, вот и все. А так, глядишь, забудут. Но если все же не сделаете дело, я сам сделаю и, думаю, успею. Но за вами вернусь, рихтиг. Договоримся?
– Да. – Лапоть, рассматривая красную ладонь, косился на мутанта зло и обиженно.
– Гут. Я предупрежу Воронкова, а вы будьте умничками, майне фрейнде. Пошли, Зуб. Да… Я оставляю вам все стволы и боеприпасы как символ моего к вам доброго отношения. Делового, мужчины… Сделка важная, свои жизни покупаете. Смотрите, натюрлих, не вздумайте глупить.
Зуб, идя за Хаундом, недоверчиво мотал головой, думал… Недолго.
– А если они просто сдадут Воронкова?
– Не сдадут.
– Почему?
– Они все помнят про одного следователя, решившего поиграть в шашкоглотателя.
– Ну… – Зуб усмехнулся. – У нас как-то шахматную пешку один идиот съел… ну… не вскрывали, обошлось, само вышло.
– Так шашка, камрад, не игровая. А стальная, заточенная и длинная. Следак ей подавился, натюрлих.
– Ты помог?
– Говорят, что я. А я и не отказываюсь, но и не признаюсь, загадочно и многозначительно молчу. Репутация, юноша, – штука такая… работаешь на нее, работаешь, а потом – раз, йа, и она впахивает на тебя. Но не сразу, сам понимаешь.
– А зачем тебе вообще выводить Воронкова с семьей, чего в нем особенного?
– Ничего… кроме двух технических образований, совести и порядочности, йа. И услуги, оказанной Прогрессу в жест добрых намерений будущих добрососедских отношений.
– Каких?
Хаунд усмехнулся.
– Я, камрад, планирую в скором времени основать собственное курфюршество рядом с Прогрессом.
– А… разводить кур – выгодно, – довольно кивнул Зуб, – яйца, опять же…
– Шедевральный необразованный глупец… – Хаунд вздохнул. – Если ты останешься живым после всего, что случится завтра, быть тебе у меня просто шутом. Для смеха, с тобой никакой цирк не нужен. Хотя, йа, кот был бы лучше, коты веселее.
Зуб замолчал, явно обидевшись. И даже захотел что-то вякнуть, но…
– Курфюршество, брат своей сестры, – это что-то вроде княжества. Не? Это как Чиф и районы, что он крышует, только круче, натюрлих. Понял?
– Ага. Мы сейчас в метро идем?
Хаунд хрюкнул от удовольствия: такую наглость и лихость ему доводилось видеть нечасто.
– Мы – нет. Я – так уж точно. Тебя там, Зуб, могут без всяких церемоний повесить, йа.
– Как повесить?
– За шею, натюрлих. Веревку на шею, узел сбоку, саму – через блок, двое резко тянут и наматывают на штырь конец. Отработанная технология, йа. Зрелище незабывемое: человек висит, сучит ногами и руками, краснеет, синеет, чернеет и, как следствие пережатия дыхательного горла и основных сосудов, снабжающих кислородом мозг, окочуривается. Дер тод, очень некрасивая и мерзкая, врагу не пожелаешь.
Зуб, переварив услышанное, невольно коснулся рукой горла, сглотнул и шмыгнул носом.
– Ну, ладно…
