Глава пятнадцатая. От Шипки до дома порой тяжело
Хаунд дремал в «гончей», загнав ту на найденную как-то раз базу на Карла Маркса. База была приметная, у въезда какой-то знатный умелец поставил здоровенного робота, почему-то соединенного с деталями машины. Колеса, во всяком случае, на нем точно были. Ровно четыре штуки. И кое-где еще просматривалась желтая краска.
Зачем дремать, только выбравшись из ТТУ? Это же так просто, натюрлих.
Карно понятия выдержал: дал уйти, рассказал нужное и выдал тот самый прицеп и горючку для «урагана», йа. Только, скажите на милость, кто запретил бы ему отправить за Хаундом партию своих ребятишек? То-то, что никто, рихтиг. А лишний раз воевать сейчас Хаунду не хотелось. Подбить несколько имеющихся в хозяйстве Карно суровых переделанных под штурмовые гантраки УАЗы было нечем. С голыми руками против такой техники не выстоять было даже Хаунду.
Так что, шнеллер-шнеллер свалив с ТТУ, он сделал финт ушами, вывернул за мечеть напротив парка Гагарина и укатил вниз по Двадцать второму до перекрестка с Карла-марлой, потом встал на «переждать» через хитрый и незаметный проход за дряхлой пятиэтажкой.
Дремать здесь было как-то некомфортно, сказывалось, видать, наличие внутри ароматов бензина и прочего горюче-смазочного дерьмища, поэтому и мысли плавали странно пьяные. Хаунд, глядя в полусне на Кулибина, сидевшего на месте штурмана-стрелка, внимал мудрости, исходящей от него.
– Слушай, морда бородатая, умного человека… глядишь, пригодится. Помру, кто будет за твоим хозяйством следить? Ты? Я тя умоляю. Чего? Дубина ты ушасто-стоеросовая… человек умелый… а, все равно не поймешь, чучело мохнатое. Хрен с тобой, просто слушай и не перебивай ненужным своим немецким бредом.
Вот прямо про эту точилу тебе же рассказываю…
Все нижесказанное является рассуждениями не очень еще старого человека, водителя с почти двадцатилетним стажем и наездом в несколько сотен тысяч километров. Да, морда мохнатая, человека, у которого в свое время была во владении самая натуральная «баржа»… да не речная, а «Волга», настоящая ГАЗ-3110 с двигателем ЗМЗ-402… Впитал мудрость, дружок? Слушай, дальше.
Сам-то я, в меру своей испорченности и неуемного любопытства, интересовался тюнингом «Волг». На истину в последней инстанции не претендую, рассказываю, как видел, читал, слушал и искал в Сети. Да не в той, которой рыбу достают, а в Интер, мать его, нете. Что это такое? Хаунд, порой мне тебя даже жаль, сколько ты, раздолбай, пропустил в своей жизни.
Локаторы разверни на меня, бородатый упырь, и слушай.
Начнем с двигателя как с узла, отвечающего непосредственно за жизнь машины. В качестве рабочих вариантов те идиоты, что сотворили такое непотребство с красавицей-волжаной, могли выбрать три.
Штатный заводской ЗМЗ-402. Самый обычный рядный четырехцилиндровый двигатель архаичной по нынешним меркам конструкции объемом в два и пять литра, с номинальной мощностью в сто лошадок. Чугунный блок, чугунная же головка блока, нижнее расположение распредвала. Были инжекторные версии, но в основном оснащался карбюратором. Тяжелый, шумный, маломощный. Но при этом почти неубиваемый и всеядный…
Хаунд зевнул, клацнув клыками, потер глаза. О, йа… какая же только муть не приснится…
Покосился на часы на панели, где, кроме тумблеров и пары ручек для переменной подачи топлива, ничего не было, натюрлих. Два часа. Его не нашли, он даже выспался, дас гут. Пора ехать.
«Фейт», довольно фыркнув, выкатилась на Карла Маркса. Хаунд, подумав, повернул направо. Внутреннее чутье вовсю уговаривало его не ехать по короткой дороге, к Ново-Вокзальной и вниз, йа… именно так. А интуицию Хаунд привык слушаться, особенно после нескольких случаев, когда он поступал вопреки ее призывам. Никогда и ничего мутант не имел против хорошей драки, получая опыт в каждой, но отбиваться от десятка осатаневших местных, это – перебор. Особенно когда с собой из оружия с собой только топор.
До перекрестка с Советской Армией, бегущей в горку к Антошке, тут было всего ничего. Хаунд, водитель так себе, если честно, старался одновременно ехать и быстро, и осторожно. Хорошо, хотя бы сам проспект, а Карла Маркса считался именно проспектом при двухполосном движении, на этом куске был чист: несколько ржавых горбылей машин, вросших в остатки асфальта, густо покрытые травой и вьюнком, – вот и все.
Нос «гончей», прикрытый «кенгурятником», сваренным из труб и ребристых пластин, высунулся на перекресток. Хаунд, рассматривая окрестности через щели, закрытые сеткой, щурился. В последние два года небо вело себя просто безобразно. Чертово солнце так и лезло повсюду, пользуясь моментами, прорывалось через благословенные низкие тучи, желая потыкаться лучами в землю. Маска с очками пришлась к месту, хоть что-то было видно… Что это?
Слева, на лысом пятачке земли, у просевших стальных гробов каких-то гаражей, на странно-зеленом пятне необычной травы, желтели точки. Пушистые яркие точки – прямо как несколько свежих яиц кто-то тут кокнул. Вас ист дас, йа?
Айн, цвай, драй…
Хаунд выбрался, не сумев удержаться. Оглянулся, держа «галан» в руке. Вслушался… тихо. Ветер подвывал в разбитом корявом здании слева – то ли офисном, то ли еще каком-то таком… бесполезном.
Желтое нечто манило. Притягивало, звало к себе. С этим стоило разобраться.
В длинном узком рундуке, установленном на двери машины, лежал толстый длинный шнур. Его Хаунд на всякий случай примотал к стойке, обвязав свободный конец вокруг пояса: если что пойдет не так… можно будет выбраться.
Свежие ловушки-аномалии не появлялись в городе давно, а старые, хорошо известные, потихоньку сходили на нет. И если эта вот золотящаяся желтизна – новая… надо было попробовать понять, что это такое, йа.
Болты нашлись там же, в рундуке. Девил, кроме приятной глазу красоты, была к тому же умна. Дьявольски умна и хозяйственна. Милая, милая Девил… Хаунд, весь в предвкушении скорой встречи, улыбнулся.
Первый болт приземлился у края зеленой травы. Упал, примяв нагло торчащее светлое перышко. И ничего.
Второй Хаунд кинул дальше, целясь точно в центр между желтизной и краем зелени. Опять ничего, рихтиг…
Третьим болтом мутант срезал один из странных наростов.
– Дурная голова порой без ног остается, – он поделился мудростью с пустотой и странностью, стоя на ее границе, и…
Шагнул на мягкий ковер метра в два диаметром. Шагнул еще, ожидая хотя бы чего-то, держа в свободной руке шнур, натягивая его, не отпуская и готовясь рвануть, если что. Но…
Загудело слева, высоко, у головы. Повернуться Хаунд не успел.
Покачиваясь, тяжело и с ощущением собственной силы, мимо пролетело что-то мохнатое, черно-желтое и явно суровое. Пусть и небольшое, оно уверенно спикировало к наглым и почему-то не угрожающим цветам, да-да, цветам… спикировало на один из них, деловито-басовито ворча.
– Шмель, – констатировал Хаунд. – Это, йа, шмель. В книге видел. А это…
Одуванчик. Желтый раскрывшийся одуванчик, вылезший в мае на солнце. Просто одуванчик, один из…
– Их тут сотни. – Хаунд огляделся. – Сотни, натюрлих.
Свежая трава оккупировала все вокруг. Сейчас, приглядываясь, он рассмотрел весь перекресток, от красно-белой умершей заправки слева и до светлых торцов, украшенных мозаикой, справа, через дорогу. Зелень поблескивала молодыми перьями повсюду. И в ней, не таясь, желтели сотни цветков.
Хаунд осторожно, стараясь не спугнуть работающего шмеля, оторвал один. Принюхался. Цветок пах едва уловимо и нежно чем-то сладким и теплым.
– Доннер-веттер…
Где-то далеко по правую руку, со стороны парка Гагарина, чихнул, заводясь, движок. И еще один. И еще…
Долбаный романтик, йа…
«Фейт» рванула налево, уходя к кольцу. Тележка с бочками, усиленная, с рессорами, закрепленная к форкопу намертво, подпрыгивала всеми четырьмя колесами. Звук двигателей Хаунд узнал. Этих ребят не стоило подпускать так близко к горючке.
Братья ветра, оседлав своих двухколесных коней, мелькали позади, пока еще напротив Торгового городка. «Эти, шайссе, не отстанут теперь, будут гнать до последнего… Хорошо, если стрелять не начнут. Бензин-то нынче дорог, а он им и нужен».
«Гончая», поскрипывая трубчатой рамой и рессорами, перла вперед. «Если успею сделать поворот, то смогу подстрелить кого-то из этих кентавров в кожаных жилетах. Надо успеть».
Мелькнул слева прямоугольник бывшей Экономической, так и оставшейся в городе как Плановый институт, высоченные деревья, разросшиеся за двадцать лет, почти скрыли академию, густо покрытую чем-то вроде лиан. Тут Хаунд даже чуть сбавил, опасаясь въехать бортом в раскорячившиеся еще со времен Войны седаны. Машин тут было много, вернее, их останков. И какие из них не превратились в труху, Хаунд не знал и…
Скррр…
Левый борт, всеми своими небольшими острыми выступами, приваренными к раме, прошелся по металлическому кадавру, поддавшемуся и полетевшему в сторону рыжей крошкой ржи.
Скррр…
Хаунд втопил газ, плюнув на осторожность. Братья ветра любили эндуро, ища по всей Самаре и собирая из трех один мотоцикл, готовый скакать козлом где угодно. Сейчас первый, все же нагнав «гончую», несся прямо по тротуару, пролетев невысокий кирпичный Гандурас, когда-то кормивший менее состоятельных, чем хозяева мертвых машин, студентов.
«Фейт» неслась резво, с высоты новой рамы, поставленной Черными воронами, плюя на неровности асфальта, распираемого попершей из земли зеленью. Эндуро, рыча движком, не отставал, срезая по прямой, стараясь выйти на «гончую» до Блюхера, аппендиксом уходившей направо.
А, йа, вон чего…
Хаунд, снеся крохотный «матиз», газанул, чуть мотнул машину из стороны в сторону, давая этому двухколесному поверить в свою силу. Пусть ближе подберется, обормот.
«Гончая» и эндуро почти поравнялись, серая полоска Блюхера замаячила впереди, мотоцикл сильно поднажал, стараясь успеть. Что там? Точно, «гребенка».
Металлическая трубка с наваренными на нее шипами, торчащими во все стороны, раскручиваемая байкером на короткой цепи, – готовится швырять под колесо и уходить в сторону. Ну, натюрлих, давай…
Брат ветра поздно понял ошибку, заметив в темноте за щелью-амбразурой не профиль красноволосой Вороны, а совершенно чудовищный ствол «галана». Заметил, да ничего не успел сделать.
Дах!
Эндуро, в последний момент подстегнутый седоком, рванул вперед.
Мотоцикл, ревя, встал на дыбы, подпрыгнул на бордюре. Полетел, сбрасывая ездока, обмякнувшего после потери половины грудной клетки. Пронесся прямо над «гончей», задел задним колесом, кувыркнулся, закрутившись, и грохнулся на асфальт. Но Хаунд, перед этим отпустив руль, открыл дверку и, почти вися над землей, выстрелил еще раз.
В бензобак эндуро.
Красно-рыже-черный цветок распустился с грохотом, засвистев разлетающимся металлом. Братья, несущиеся по дороге, горохом брызнули, кто успел, в стороны, перелетая прямо на разросшиеся кусты газонов и гостеприимно темнеющую голую землю.
Один, самый торопливый, йа, успел нырнуть прямо в ревущее и жрущее кислород пламя. Вылетел оттуда весь в полыхающих потеках, разбегающихся по куртке и шлему.
Кто-то встал, кто-то ревел движком по бокам, пока Хаунд, втопивший газ, уже выворачивал руль на кольцо, радуясь, натюрлих, гению, поставившему усилитель руля. Пока план срабатывал.
«Гончая», воя от натуги, вошла в поворот, скрипя креплениями тележки с бочками. Лишь бы не вылетели, йа… придется останавливаться и поднимать.
Выбраться через люк, перетащив туда пулемет, Хаунду не дали. Звонко застучала дробь из коротких обрезов. Братья, приваривающие на них приклады-петли, опускающиеся на предплечье, палили прямо на ходу, не останавливаясь. Машине-то было все равно, а вот ее колесам… колесам – нет…
Мутант, зарычав, бросил «гончую» дальше, вниз по Антонова-Овсеенко, торопясь успеть до Вольской, где хотел оторваться по прямой. Спускаться ниже, к Свободе, с ее убитой еще до войны дорогой, или к станции Победа, где могли шарахнуть с наружных постов, не стоило. Проще отрываться, йа.
Мимо высоких флагштоков автосалона, мимо светло-коричневого здания с сохранившейся надписью о веломастерской какого-то Петровича, мимо техникума, мимо остатков заправки Роснефти, желтых торцов «хрущевок» – к трамвайным линиям впереди…
Сзади, собравшись в стаю, рокотали движки Братьев. Волчья двухколесная стая шла по следу, желая расквитаться и забрать свое. Хаунд, оскалившись, вывернул влево, влетел в дырку между застывшим оплавленным трамваем и самосвалом, скрежетнул левым бортом по бамперу последнего, вырвался на Вольскую.
Кран, кран… точно.
Чтобы заставить «Фейт» не ехать, а нестись, нужно было переключить подачу топлива. Кран, вот он, справа под рукой, сразу за узлом, объединяющим патрубки от баков. Шайссе, долбаная тележка, если бы не она…
Эндуро, воя от злости, мелькали метрах в двадцати, чернели рваными хищными тенями. Попарно, повинуясь кивку шлема с высоким жестяным гребнем, разошлись по флангам. Справа – заняли пешеходку, скатившись к ней у бывшего военкомата Советского района. Слева – рывком перемахнув бордюр, взвыли на длинном газоне, разделяющем улицу пополам.
Ну, йа, это нормально…
Хаунд повернул кран, остановив красную половину рычага на красной стрелке. И…
«Гончая», взревев, скакнула дикой козой, когда-то красовавшейся на гербе Самары. Даже басовитые порыкивания мотоциклов пропали, перебитые к чертовой матери новым звуком двигателя, йа…
Двадцать четвертая, рванув вперед, почти вбила Хаунда в кресло. Тот завыл, восхищенно глядя на замельтешившие по бокам дома – серые, грязно-салатовые, бело-кирпичные…
…Только лететь недолго, чтобы двигатель не спалить к чертям…
Данке, данке. Кулибин! Хаунд, перестав скалиться, приближался к перекрестку с Ново-Вокзальной.
«Гончая», повинуясь своему новому хозяину, сделала все так, как требовалось.
На перекресток машина выскочила резко, но Хаунд справился. Сбросил газ, рванув ручник, крутанул руль, разворачивая «Фейт» и опрокидываясь на пассажирское сиденье. Больно клацнули зубы, но он успел сделать все, да еще и взвел ПК, вжимая приклад в плечо.
Семь шестьдесят два из засады прекрасен. Особенно, когда у тебя коробка на двести, йа. Братья ветра, явно злые после гибели одного из своих, не успели понять и разобраться. А вот Хаунд, проделав все задуманное, только довольно хакнул, от удовольствия вывалив язык. И…
Кинжальный огонь семь-шестьдесят два страшен и волшебен.
Он перемалывает тела в фарш и раскидывает крохотные их кусочки повсюду.
Разрубает мясо и кости, протыкает железо и крошит в труху все, что попадется.
А уж если у целей еще и бензобаки имеются, да боеприпасы…
Взрывалось и грохотало все это недолго. Дымило и чадило куда больше.
Надо же… как иногда тяжеловато просто добираться до дома, йа…
