13

На твоем лице дурацкая самодовольная ухмылка – ты не дала мне заплатить за билеты на паром до «Икеи» и настояла, что купишь сама. Ни грамма макияжа, на голове пучок, на ногах простые белые джинсы и сланцы. Сразу видно, не сильно готовилась к встрече. Ты «жутко рада», что я согласился на «вылазку», и обещаешь, что «будет весело». Тебе действительно придется как следует постараться, потому что стоит мне взглянуть на тебя, как я представляю член Бенджи у тебя во рту и вспоминаю, что ты писала обо мне своим подружкам.

Ты: «Джо попался. Раб на день. Один ноль в пользу Бек».

Чана: «Ахаха. В качестве оплаты придется поработать ртом или руками».

Ты: «Нет, мы только в магазин смотаемся. Собирать будет не он».

Линн: «Попроси его установить мне кондиционер».

Чана: «Линн, ты тоже хочешь поработать ртом?»

Линн: «Какая пошлость!»

Ты: «Успокойтесь. Никто никому не собирается отсасывать».

– Поверить не могу, что ты никогда не был в «Икее», – говоришь ты и кладешь руку мне на колено.

– А я не могу поверить, что ты была.

– Там здорово! Тебе понравится. Комнаты обставлены как настоящие. Ходишь из одной в другую как заколдованный и не можешь остановиться, пока все не обойдешь. Ой, наверное, ты думаешь, что я дура?

– Нет. У меня то же самое с книжным магазином. Когда я в него попадаю, кажется, что там целый мир. Лучшие истории человечества. А внизу еще клетка.

– Что, прости? Клетка?

– Хранилище для редких книг.

– Клетка? Как для зверей?

Бенджи наверняка уже пришел в сознание. Какой здесь чудесный воздух…

– Нет, как застекленная касса в казино.

– Чего только нет в магазинах…

– Да.

– Тебе нравится продавать, а я, как типичная девочка, помешана на шопинге. Когда настроение ни к черту, иду в «Икею», покупаю там… – Ты замолкаешь. Ну же? Красный половник красный половник красный половник. – Покупаю там пару салфеток, и порядок.

Черт!

Может, если я расскажу тебе что-то сокровенное, ты тоже поделишься со мной своей тайной (красный половник красный половник). Достаю из кармана пульт от кондиционера, ты удивленно смотришь. Я разрешаю тебе его потрогать. Ты осторожно берешь у меня из рук. Улыбаешься:

– Высокие технологии.

– С его помощью я управляю увлажнителями и кондиционерами в клетке. Одним щелчком можно превратить в тлен и плесень все книги. А Гертруда Стайн, знаешь ли, не поднимется из гроба, чтобы заново подписать свой роман.

– Аж мурашки по коже. – Ты ежишься. Половник? – Тебе надо самому книжки писать, Джо.

– А может, я уже пишу.

Ты снова улыбаешься. Я делаю еще попытку.

– Твои родители, наверное, гордятся, что ты учишься в магистратуре.

Молчишь, отворачиваешься и смотришь на воду, но ладонь с моего колена не убираешь. Я хочу поцеловать тебя, чтобы вытащить уже член Бенджи из твоего рта.

– У меня только мама, – наконец говоришь ты.

– Прости.

– Папа умер.

– Прости.

– Ты не знал.

В глазах слезы. Или это ветер. У тебя столько знакомых парней: и на курсе, и в Интернете, но ты позвала меня. Меня!

– Иногда я плачу без причины. Смерть – это конец. Понимаешь? Конец. Папы больше нет. И уже никогда не будет.

Ты утираешь глаза. Придется вскрыть этот нарыв.

– Давно он ушел?

– Почти год.

– О Бек…

Смотришь на меня, я киваю, и ты падаешь мне на грудь. Со стороны, должно быть, кажется, что мы просто обнимаемся. Невдалеке сидит еще одна молодая пара, которая явно едет в «Икею», чтобы обустроить свое семейное гнездышко и поесть суррогатных фрикаделек. И никто, кроме меня, не слышит, как ты плачешь. Твои огромные, как у Натали Портман, глаза блестят, щеки горят. Дедок, сидящий напротив, кивает мне, будто я Капитан Америка. Мы почти на месте. Ты утираешь слезы.

Я должен узнать…

– Расскажи, каким он был.

Ты пожимаешь плечами. А я не могу задать единственный вопрос, который меня интересует (красный половник красный половник).

– Он любил готовить. – Ты вздыхаешь. – Пожалуй, это единственное хорошее…

– Я тоже люблю готовить.

Непременно научусь. Красный половник красный половник красный половник.

– Здорово, – отвечаешь ты и скрещиваешь ноги. – Мой психотерапевт сказал бы, что я нарушаю границы.

– Ты ходишь к психотерапевту?

– Да, к доктору Ники. Черт, Джо! Зачем я тебе все это рассказываю? Что со мной творится?

– Поинтересуйся на ближайшем приеме.

Улыбаешься. Тебе нравится мое чувство юмора. Теперь понятно, что за «Анжвин» у тебя отмечен в календаре по вторникам в три часа дня. Доктор Ники Анжвин. Бинго! Я говорю, что в психологической помощи нет ничего постыдного.

– Правда, Бек. Я серьезно.

– Парни обычно не хотят знать такие вещи. Как ты меня только терпишь? Слезы, психотерапевты, магазины…

– Ты слишком много думаешь о других парнях.

Улыбаешься. Я нужен тебе, наконец-то ты это поняла. Киваешь, словно соглашаясь, что теперь мы вместе. Капитан дает гудок. Ты целуешь меня.

Если судить по фильму «500 дней лета», «Икея» – самое романтичное место на земле. Сцена в магазине начинается с того, что Джозеф Гордон-Левитт со своей подружкой усаживается на одной из кухонек, и девушка начинает изображать любящую жену, которая встречает мужа с работы и накрывает ужин. Поворачивает кран, но вода не течет – там же сплошная бутафория. Тогда Джозеф вскакивает, ведет ее в соседний зал и говорит: «Вот почему мы купили дом с двумя кухнями». Я специально пересмотрел эту сцену сразу после твоего твита про «Икею». Конечно, я не жду, что в жизни будет так же, как в кино. Я же не идиот. Но все-таки…

Реальность оказалась гораздо прозаичнее. Я отнюдь не Джозеф Гордон-Левитт, и у меня в руках громоздкая железная тележка, которую приходится таскать за собой по людным коридорам, пока ты рассматриваешь диваны, которые тебе не нужны, шкафы, которые тебе некуда ставить, и духовки, сделанные из картона. Кругом люди, толпы людей, тысячи, орды. И бесконечные комнаты, обставленные одинаковой мебелью, сошедшей с одного конвейера. Кошмарная антиутопия. Пахнет по́том, освежителем воздуха, детским говном, фрикадельками, лаком для ногтей и снова детским говном. Почему засранцев не оставляют дома с нянями? Стоит невыносимый шум. Я не слышу половину из того, что ты говоришь, Бек. И стараюсь не думать, где среди этого однообразного дерьма могут быть красные половники.

В «500 днях лета» девица бежит из кухни в спальню, и на пути ей не попадается ни один придурок с груженой тележкой или двухметровой коробкой. Она с разбегу падает на кровать. Джозеф не спеша ложится рядом, совсем вплотную. Видно, как вздымается ее грудь, как она хочет его, и он шепчет: «Дорогая, не знаю, как сказать тебе, но в нашей спальне целая семья китайцев».

У нас китайцы тоже есть, только отнюдь не такие тихие и тактичные. Их маленький сын визжит, маленькая дочь вонюче гадит в подгузник и ноет. Такое впечатление, что они нас преследуют, и если сейчас же не прекратят скандалить, я за себя не отвечаю. Из-за их беспрестанного ора я не слышу тебя, Бек, и меня уже начинает трясти. А вдруг ты говоришь что-то важное… Что-то такое, о чем я давно хотел узнать…

Ты извиняешься, протискиваясь мимо китайской мамаши, внезапно застывшей перед непримечательным круглым столом. Она могла бы и подвинуться, однако не делает ни шагу. Тебе приходится буквально вжиматься в спинку нелепого дивана, чтобы подойти ко мне. Ну и наглая же китаеза! Я уже открываю рот, чтобы высказать ей все, что думаю о ней, когда ты берешь меня за руку, и вся злость куда-то испаряется.

– Потрогай, – просишь ты, протягивая мне зеленую подушку с бахромой. Я опускаю глаза и вижу черные трусики, выставляющиеся из-под белых джинсов, – те немного сползли, пока ты прыгала вокруг. Ты держишь меня за руку и пахнешь совсем не как «Икея». У меня встает.

– Мягкая, правда?

– Ага.

Китайский папаша бьет кулаком по столу. Бах! Мы вздрагиваем – и очарование рассыпается. Будь это не реальная жизнь, а «500 дней лета», мы не услышали бы ни звука за сладкими напевами «Холл и Оутс», играющих только для нас. Ты берешь другую подушку, розовую. И прижимаешь ее к моей ладони.

– А эта?

Я как воск в твоих руках. Ты не поднимаешь глаз, хотя знаешь, что я смотрю на тебя. Улыбаешься и шепчешь:

– По-моему, ничего.

– Да.

Твой голос звучит как райская песня. Я безумно по нему соскучился, пока таскался по однообразным комнатам.

Смотришь на меня с нежностью.

– Приятная?

– Ага.

– Когда что-то подходит, сразу чувствуешь.

– Ага.

Ты должна говорить о нас, а не о двенадцатидолларовом шведском барахле. И ты не смотришь на меня, не приглашаешь в гости. В общем, к черту! Надо действовать.

– Слушай, Бек…

– Да? – откликаешься ты, не отрывая глаз от подушки.

– Ты мне нравишься.

Улыбаешься.

– Да?

– Да.

Я кладу руку тебе на плечо. Мы так близко, что я вижу поры, которые ты вечно стараешься замаскировать. Вижу брови, которые ты поленилась выщипать сегодня утром, потому что тогда еще не знала, что захочешь меня. Сильно, страстно, пылко.

– Значит, берем подушку?

– Ага.

Скоро, уже очень скоро ты впустишь меня к себе. В себя. Только что мы заключили договор, и оба это прекрасно поняли. Наши руки сплетены, и теперь мы вместе толкаем тележку. Бок о бок. Плечом к плечу. Будто мы вместе уже сотню лет. Будто мы молодожены. И знаешь что, Бек?

«Икея» оказалась вполне сносным местом.

Ты хватаешься за какие-то деревяшки, на которых написано «кровать Хемнес», смотришь на меня и спрашиваешь:

– Подойдет?

– Да.

Тебе нужно, чтобы я одобрил твой выбор, ведь это будет наша кровать. Ты достаешь карандашик из заднего кармана и списываешь артикул. Потом вручаешь мне бумажку и улыбаешься.

– Продано!

Другая телка таскалась бы по магазину полдня, но ты – умничка! – быстро все выбрала. Я без ума от тебя.

Чмокаешь меня в щеку и просишь присесть на новую кровать, а сама убегаешь в дамскую комнату. Может, просто по нужде, а может, и нет.

Ага. Отправляешь сообщение парню, которого наняла для сборки кровати:

«Привет, Брайан. Это Бек. Извини, все отменяется. Твоя помощь не понадобится. У моего парня выходной, он обещал сам все сделать. Извини! Бек».

«Мой парень»! Ты написала «мой парень».

Когда ты возвращаешься, брови выщипаны (даже еще слегка видно красноту), губы накрашены, соски напряжены. Ты улыбаешься. Успела поиграть со своей киской? Делаешь глубокий вдох и шлепаешь себя по бедрам.

– Могу я угостить тебя фрикадельками?

– Нет. Я тебя угощу.

Ты улыбаешься, потому что я «твой парень». Сама меня так назвала.

Оставляем тележку перед входом в кафе. Там шумно, нет официанток, полно народу. И прямо перед нами, словно из воздуха, возникает эта проклятая китайская семья. Как они только успели просочиться сюда раньше нас? Всё успевают. Вон и поженились уже, и детей настрогали…

У меня в голове начинают сгущаться тучи. Ты назвала меня «своим парнем» не в письме к подругам, а в сообщении к незнакомому мужику с сайта бесплатных объявлений. Вдруг ты написала это просто так? Вдруг кровать выбрала заранее на сайте? Вдруг тебе наплевать на мое мнение? Вдруг ты не собираешься впускать меня в эту кровать и в свою жизнь?

Китайский папаша медлит, я теряю терпение. Протягиваю руку, оттеснив его, и беру свободный половник. Половник! Ты так мне ничего и не рассказала. Китаец косится на меня, ты поспешно извиняешься, а потом поворачиваешься ко мне.

– Что-то не так, Джо?

– Они нахалы.

– Просто народу много, – бормочешь ты, глядя на меня как на брутального самца. Да, я такой.

– Извини, – меняю тактику.

У тебя от такой разительной перемены падает челюсть и глаза лезут на лоб. Ты поражена и восхищена. Берешь себя в руки и шепчешь:

– Подумать только: извиняется, когда не прав, и не ворчит, что я два часа рассматривала диваны, которые мне не нужны… Неужели такие бывают?

Я сияю. Конечно, бывают. Когда китайская мамаша отпихивает меня, чтобы схватить салфетки, я просто-таки само спокойствие. И мне даже не надо сдерживать гнев, потому что его реально нет. Ты накладываешь фрикадельки, я расплачиваюсь, ведь я – твой парень! Позволяю тебе выбрать стол. Садимся.

– Джо, я хочу помогать тебе, когда ты будешь собирать кровать.

– Ну конечно, малышка.

Ты разламываешь фрикадельку вилкой на две части и одну половинку отправляешь себе в рот. Жуешь… ммм… Теперь моя очередь. Подцепляешь вторую половину, я уже готов. Вкладываешь мне в рот, я жую… ммм…

Нашу любовную идиллию снова портят вездесущие китайцы: их сын стучит лопаткой по столу. А ты еще не рассказала мне про красный половник. И фрикадельки на вкус как дерьмо.

– Ты в порядке, Джо?

– Да. Вспомнил, что мне сегодня надо скомплектовать заказы, сделанные по Интернету.

– Отлично! – вскрикиваешь ты. – Так даже лучше. Я успею принять душ и прибраться, а ты придешь как сможешь.

Все это чудесно… С другой стороны, половник! Ты так и не сказала про него. Придется тебе помочь.

– Мне надо кое-то купить.

– Купить? – переспрашиваешь. – И что же?

Я не могу сказать «половник».

– Лопатку.

– Лопатка для Джо, – повторяешь ты. – Звучит как название детской книжки.

Китайцы закончили трапезу и рванули мимо нас к кассе. Ты смотришь им вслед, завистливо оценивая полную тележку. Мы поднимаемся. Ищу отдел кухонных принадлежностей. Вздыхаешь:

– С ног валюсь.

– Сейчас возьмем лопатку – и домой.

– Я подожду тебя тут с тележкой.

– Мне нужна твоя помощь, а то в последний раз я купил полное барахло.

Ты покорно плетешься за мной. Мы на месте. Идем по рядам, а я молюсь, чтобы лопатки оказались рядом с половниками. И тут я их вижу! Целую кучу! Ты никак не реагируешь. Придется помочь… Беру с полки один.

– Может, оформить кухню в красных тонах? Как считаешь, не перебор?

Ты смотришь на половник. Шепчешь:

– Как странно…

– Что?

Наконец свершилось! Ты поглаживаешь половник у меня в руках и рассказываешь историю. Настоящую историю, а не говно, которое наплел Бенджи. Когда ты была маленькая, папа пек вам на завтрак по воскресеньям оладьи. И тесто всегда наливал красным половником, который в другие дни никогда не брал. Ты просыпалась от чудесного сладкого аромата и папиных песен. Он подпевал песням на радио, только слова придумывал свои – вы с братом и сестрой сползали со стульев от смеха. И так круглый год. По субботам ты не могла уснуть, потому что предвкушала утреннее шоу. А потом отец подсел на наркотики. И по воскресеньям уже никто не пел, и красный половник пылился в ящике, и у мамы оладьи вечно пригорали или не допекались. А потом отец умер, а красный половник так и остался. И по запаху никак не отличить невкусные оладьи от вкусных. Отец ушел, и его не вернуть, как и его оладьи.

Чудесная, грустная и чистая история, не имеющая ничего общего с грязными выдумками Бенджи. Будь он проклят, что из-за него я сделал тебе больно.

– Половник так и лежит у нас дома, будто дожидается отца. Жизнь – жестокая штука.

Кладу руки тебе на плечи, ты смотришь мне в глаза с ожиданием и надеждой.

– Я куплю его для тебя.

– О Джо…

– Никаких «но» и «если».

Мир исчезает, остаются лишь твои сияющие глаза. Таким, как Бенджи, никогда не понять тебя. Тебе нужны не деньги, не связи, не дурацкие ролевые игры, а любовь. У твоего отца когда-то был красный половник, и теперь такой же будет у меня, и я испеку тебе оладьи, по которым ты скучаешь. Ты сглатываешь и соглашаешься:

– Ладно, Джо. – Берешь серебристый половник и протягиваешь мне. – Начнем с чистого листа.

Я был прав: у тебя есть талант.