А кому женщины были обязаны таким своеобразным к себе отношением? Это нетрудно понять уже из приведенного выше рассказа Григория Турского. Дело в том, что в христианстве, причем особенно в западном, католическом, есть два непререкаемых авторитета — сам Христос и его мать, Дева Мария. А она, как ни крути, — женщина.

Поэтому богословы все время находились в раздумьях, как совместить в одной системе ценностей ненавистную им Еву — женщину грешную, сбивающую мужчин с пути истинного, и Марию — символ святости и чистоты. Постепенно это вылилось в идею, что Ева принесла в мир грех, но потом Мария этот грех как бы искупила. Не зря у Данте в раю Ева сидит у ног Девы Марии — в самом центре рая.

Августин Блаженный писал: «Через женщину — смерть и через женщину — жизнь». Ансельм Кентерберийский заявил еще конкретнее: «Таким образом, женщине не нужно терять надежды на обретение вечного блаженства, памятуя о том, что хотя женщина и стала причиной столь ужасного зла, необходимо было, дабы возвратить им надежду, сделать женщину причиной столь же великого блага».

Кстати, раннесредневековых теологов очень смущало то, что Дева Мария была матерью. То есть с одной стороны, это и есть ее главное достоинство — что она родила Спасителя, но с другой — а как же грустные размышления того же Августина, что «мы рождаемся между мочой и калом»? Хочешь или нет, а Христос родился из того же презираемого богословами места. В конце концов своеобразный компромисс был найден — Дева Мария была и осталась девственной. Она зачала от Святого Духа, а потом и родила как-то так же (в физиологические подробности богословы старались не вдаваться), сохранив при этом девственность.