Спустя несколько месяцев Ища подобрал корабль «Упекха». что в переводе значило «Бесстрастие», который принадлежал обособленной кочевой цивилизации с самоназванием Братство, расположенной в семнадцати световых годах от Вавилона. Корабль из класса ионных ракет на топливе из антиматерии, длиной в четверть лиги и диаметром в два раза больше, мог достичь скорости в две десятых световой, но развивал ее очень медленно. Пятнадцать лет он провел в доке Вавилона–Борсиппы, стартовал оттуда месяца за четыре до Шествия Зерна и сейчас направлялся к звезде, которую в Братстве называли Метта. На древнем священном языке монахов и монахинь Братства имя звезды означало «доброта».

Когда монахи с «Упекха» взяли Иша на борт, он был почти мертв. Его сердце не билось уже несколько недель, а вместо собственного кровообращения работала система жизнеобеспечения платформы, поставлявшая остатки кислорода в мозг, накачанный криопротекторами и охлажденный почти до температуры кипения азота. Спасательная команда должна была с максимальной быстротой извлечь его из капсулы и подключить к своей системе жизнеобеспечения. Причем те военные усовершенствования, которыми тело Иша наделили в Лагаше, лишь усложняли задачу; однако они справились. Спустя некоторое время он вернулся к жизни.

Иш так до конца и не понял, что привело «Упекха» в Вавилон. Большинство монахов и монахинь прекрасно говорили на вавилонском — некоторые даже родились в городах, — но их идеи и представления были настолько чужды Ишу, что почти не имели для него смысла; правда, он не особо–то и стремился разобраться. Богов у них не было, и молились они — насколько уразумел Иш — своим предкам или учителям своих учителей. Они сказали, что ищут кого–то по имени Татхагата, что в переводе на вавилонский, как пояснила одна из монахинь, означало «тот, кто обрел истину». Этот Татхагата умер много лет назад на планете из системы звезды Метта, и почему монахам и монахиням потребовалось искать его в Вавилоне, Иш уяснить никак не мог, как, впрочем, и многого другого.

— Но его мы не нашли, — сказала монахиня. — А нашли тебя.

Они находились в центральном отсеке «Упекха», где Иш, проведший раннее детство на ферме, пытался освоить особенности садоводства в космосе. Монахи не требовали, чтобы он работал, но ему было неловко бездельничать. К тому же это всяко лучше, чем оставаться наедине со своими мыслями.

— И что вы со мной сделаете? — спросил Иш.

Монахиня — имя которой, Аррахасампада, переводилось как «та, что всегда на страже», — посмотрела на него очень странно и сказала:

— Ничего.

— А вы не боитесь, что я… ну, могу что–нибудь натворить? Сломать что–то или кого–нибудь ранить?

— А ты можешь? — спросила Аррахасампада.

Иш задумался. Повстречавшись с экипажем «Упекха» на поле боя, он уничтожил бы их без колебания. В Апсу у него не было сомнений. Он ждал возможности убить кочевников, повинных в трагедии на Шествии Зерна, с чувством, основу которого составляла жажда мести, кровожадности как таковой он почти не ощущал. Но эти кочевники — другие, и по отношению к ним он ничего подобного не испытывал.

Исходя из того, где и в каком состоянии братья и сестры обнаружили Иша, они могли бы догадаться, кто он и откуда здесь взялся. Но, похоже, они в это не вникали. С Ишем обходились по–доброму, однако он подозревал, что точно так же монахи обращались бы и с раненой собакой.

Эта мысль, несколько унизительная, странным образом приносила и облегчение. Экипаж «Упекха» не знал, кем Иш был прежде, что и почему он сделал. Поэтому и о его провале они тоже не знали.

Врач, пожилой монах, которого Иш называл доктор Сам — его непроизносимое для Иша имя означало «тот, кто ведет уравновешенную жизнь», — объявил, что Иш может покинуть изолятор. Аррахасампада и доктор помогли Ишу обставить каюту растениями из сада и небогатыми излишками мебели на борту, проявив поразившее Иша внимание к его вкусу и пристрастиям. В итоге его жилище, конечно, не стало похожим на вавилонское, но все–таки чувствовалось, что оно принадлежит Ишу, а не чужеземцу.

Аррахасампада спросила его о разбитой иконке, залитой в резиновый блок, и Иш попытался объяснить.

Монахиня и доктор Сам замолчали и надолго задумались.

Дней восемь или десять Иш их не видел. Но однажды, вернувшись усталым и запыленным из сада, он застал их в ожидании около его каюты. У Аррахасампады в руках был пакет с апельсинами, а доктор держал большой ящик, видимо, сделанный из лакированного дерева.

Иш впустил их, а сам прошел в дальнюю часть каюты умыться и переодеться. Когда он вернулся, они раскрыли ящик, оказавшийся чем–то вроде иконостаса или киота, наподобие тех, какие монахи и монахини используют, чтобы чтить предков. Но там, где должен был размещаться свиток с именами, обнаружилась ниша, как раз подходящая по размеру для его иконы.

Иш уже не понимал, кто он. Конечно, по–прежнему городской солдат и навсегда им останется, но что это теперь означало? Прежде он жаждал возмездия, да и сейчас его хотел, но как–то отстраненно. Придут другие, например Крылатые Львы, чтобы отомстить за Владыку Лагаша, или дети, выросшие после Шествия Зерна. Может, среди них будет и Мара, но Иш надеялся, что этого не случится. Сам Иш уже испытал в Апсу жажду мести в полной мере, на большее он не был способен.

Он взглянул на икону на стене. Кто он? Тара сказала: «Я никогда по–настоящему тебя не знала». Хотя на самом деле знала. Иш любит умершую женщину и всегда будет любить. И для этой любви не имели значения ни смерть Владычицы, ни его собственная. Как и то, что умершая была богиней.

Иш взял иконку и поместил ее в нишу. Доктор Сам показал ему, куда положить апельсин, как установить в чаше благовонные палочки и как запустить небольшой индукционный нагреватель. Потом они сели на колени и вместе в молчании созерцали лик Владычицы Исина.

— Расскажешь нам о ней? — спросила Аррахасампада.