Верблюд, казалось, что–то жевал, но так только казалось. Его губы не двигались, бессмысленные глаза замерли в полузакрытом положении, а вдох, который начался вечность назад, так и не осчастливил легкие глотком свежего воздуха. Верблюд превратился в статую, сделался неживым и холодным, неподвластным гниению и силе притяжения, стоя посреди загона, украшенного отпечатками копыт, кучками дерьма и похожим на дерьмо кормом, предназначенным для чудесного верблюжьего желудка, — словно император в своем маленьком королевстве.

Блох оглянулся, надеясь получить от брата объяснения. Но Мэтт уже исчез, или его там никогда и не было. Блох медленно прошел по большому кругу, сообразив наконец, что мир застыл в каком–то мгновении, которое явно не торопится смениться другим. Но время должно двигаться, пусть даже медленно. Иначе как он мог бы что–то увидеть? Отраженный от каждой гладкой поверхности свет остановился в воздухе, а если свет неподвижен — это то же отсутствие света, и разве не здорово, что его мозг так легко научился управлять новыми способностями?

Белая нитка с только что полученными бусами лежала на его широкой бледной ладони. Блох поднес ее к лицу. Маленькая, как леденец, бусинка выглядела совершенно настоящей — и на ощупь тоже, когда он покатал ее пальцем.

— Круто, — сказал Блох, и его новый голос звучал скучно и монотонно, как звук дешевого колокольчика.

Зато его руки и туловище вернулись в прежние размеры, а вместо повязки из стекловолокна он снова был одет в джинсы и корнеллскую толстовку. «Фигня какая–то, — подумал Блох. — Но веселая фигня». Затем без какой–либо причины он лизнул языком зеленую бусинку, и она была сладкой, так что он не смог остановиться, пока не запихал в рот все бусинки вместе с грубой толстой ниткой.

Каждый из этих «леденцов» был аспектом, а нитка — сразу десятью аспектами, соединенными вместе, и Блох проглотил их, гадая, какие еще чудеса с ним произойдут.

Но, похоже, ничего не изменилось — ни в нем самом, ни вокруг него.

Верблюд стал чуточку ближе к счастью и завершению вдоха, когда Блох приблизился к нему. Именно приблизился, а не подошел. Он только подумал — и тут же оказался на другом конце бетонной дорожки. Затем он подумал, что хочет двигаться быстрее, и перенесся к западной границе зоопарка. Его школа — большое, обшитое металлом здание — пряталась за фальшивым пожарным депо и красной бытовкой. Блох знал, куда ему нужно идти, но не пошел туда. Он поднялся в свой класс, где мистер Райтли вместе с его матерью сидели рядом на постели, сложенной из старой одежды. В ногах у них стояла переносная лампа. Мама держала учителя за руку и что–то говорила ему. Мистер Райтли всегда казался таким же старым, как она, хотя на самом деле был молодым. Молодой седой мужчина, сидящий рядом с измученной заботами женщиной на десять лет старше него. Блох наклонился к матери и рассказал, как только что встретился с Мэттом. Рассказал, что Мэтт живой и сильный, а еще объяснил, что собрался сделать ее младший сын. Прошло немало времени, прежде чем ее печальное лицо начало меняться; возможно, она узнала того, кто стоит перед ней, или, по крайней мере, испугалась тени, которую он отбрасывал.

В классе были и другие люди. Девушка, столкнувшаяся со сбежавшим леопардом, сидела напротив матери Блоха. Яркие слезинки застыли на симпатичном лице. На коленях у нее лежал старый номер «Нэшнл джеографик» и половинка тетрадного листа с посланием, начинавшимся словами «дорогой Тедди» и заканчивавшимся трижды повторенным «люблю», причем, выводя каждое следующее слово, ее рука дрожала все сильней. Блох прочитал о ее переживаниях и пожалел, что не может добавить девушке уверенности. Ни один аспект не способен на это. Потом он вернулся к медленно начинавшей удивляться матери и бедному мистеру Райтли, который не спал несколько дней и, наверное, никогда больше не заснет. Вот о чем думал Блох, осторожно, одним пальцем поправляя очки на носу учителя.

Он двинулся дальше, времени совсем не осталось.

В бассейне для пингвинов спустили воду, зато его заполняли машины, большинство из которых стали бесполезным, мертвым грузом. Желтый подъемный кран протягивал стрелу к вершинам деревьев, а с нее свисал стальной трос, не достающий десяти футов до бетонного дна бассейна. В подъемнике сбоку от водоема скопились солдаты, отчаянно пытавшиеся оживить штуковину, привязанную к концу троса, — небольшую атомную боеголовку, изначально предназначавшуюся для танковых колонн в Фульдском коридоре. Солдаты все еще надеялись, что бомба подчинится их сигналам. Это был бесполезный труд, по многим причинам плутоний никогда больше не станет агрессивным. Но Блох все–таки пожелал подняться в воздух — внимательно рассмотреть самый разрушительный снаряд, когда–либо созданный человеческой расой.

У края бассейна испуганный физик спорил о чем–то с ничуть не меньше потрясенным полковником. Похоже, они запутались в лабиринте своих доводов и теперь просто кричали, схватив друг друга за грудки. Ни один из спорщиков не заметил парня, проскользнувшего между ними, а через мгновение он уже прыгнул, сложив руки и вытянув ноги, в глубокую–глубокую дыру.

Поврежденные аспекты иногда возвращались к центральному узлу, умоляя о ремонте или смерти. Обычным исходом становилась смерть, но иногда их удавалось вылечить и вернуть в строй. Солдат не хватало, а решающая атака еще не началась. Но защитник обязан был соблюдать предельную осторожность. Среди раненых могли затесаться шпионы. Саботажники готовились ударить в уязвимые точки, по второстепенным функциям. Но самый большой вред наносила безумная ложь, которая, раз возникнув, быстро растекалась повсюду, взращивая самоуверенность, привычное убеждение в своей силе — и какая–то часть защитника уже представляла себя отважным и несокрушимым спасителем укрепления, отбрасывая в сторону ценные микросекунды сомнения в том, что все его действия идеальны.

Среди искалеченных неудачников оказался и аспект, помещенный в мешок с водой. Этот мелкий аспект умудрился вернуться незамеченным — глупый кусок материи, не способный справиться с самой простой задачей. Лучше всего было бы не обращать внимания на этот хлам, но тонкие рефлексы иногда одерживали верх. Защитник велел аспекту сидеть тихо и ждать, и тот терпеливо ждал, пока невероятно точные инструменты обследовали то, что никогда не действовало правильно. Аспект был уничтожен, а другие инструменты потянулись к источнику воды, чтобы выжать из него две–три капли необходимого топлива.

Но вдруг из влажной субстанции выросли крохотные органы — или, может, они и раньше там были. — и один из этих органов заговорил.

— Я пришел сюда не воевать, — произнес Блох куда–то в темноту.

К нему вернулся обычный голос. Он слегка охрип и говорил слишком быстро, но ему понравилось, как слова прозвучали в его голове. И это снова была его голова, его прежнее удобное, неуклюжее тело. Время шло с привычной скоростью, воздух обжигал, как в сауне, и в нем совсем не чувствовалось кислорода.

— Я пришел сюда не воевать, — сказал он, и у него закружилась голова.

Только что он стоял в каком–то неопределенном пространстве, которое трудно было назвать помещением. — и вдруг оказался на коленях, задыхаясь от нехватки воздуха.

Пол выровнялся. В легкие хлынул свежий воздух, и со всех сторон полился свет. Затем пол начал подниматься по краям, пока не заключил его в сферу, изолировав от всего остального мира.

Блох отдышался, постепенно восстанавливая обычные ощущения, затем поднялся с колен и вытер рот рукавом толстовки.

Так лучше, — сказал он. И добавил: — Спасибо.

Ничего не изменилось.

— Я пришел сюда не воевать, — повторил он. — Я просто принес сообщение, но другой стороне пришлось пойти на всякие хитрости, чтобы доставить меня сюда, поэтому, возможно, вы теперь из предосторожности должны меня убить.

Он помолчал, ожидая ответа.

Когда Блох думал об этой встрече, он представлял себе такое же существо, которое видел внутри космического корабля. Оно могло быть больше и опасней, но в его фантазиях у монстра всегда оставались зеленые глаза, внимательно рассматривающие маленького дерзкого человечка. Но сейчас внутри сферы, где находился Блох, не было никаких глаз, никакого лица и вообще никого, кроме него самого.

— Думаю, я должен сейчас бояться, — усмехнулся он. — Но нет, почему–то не боюсь.

Он сел и скрестил ноги.

— Возможно, я слишком много о себе воображаю, — продолжил он. — Но последние полдня мне кажется, что я был частью большого плана. Ваш аспект потерялся. Его подцепил передней лапой леопард. Потом леопарда заботливо привели в то место, где он мог повстречать меня, поцарапать и заразить. Затем, когда я стал больше и сильнее, мне повстречался мой брат. Он объяснил мне, что происходит, и показал цель.

Но ведь на самом деле все было не так, правда?

Если бы это был план, его бы в конце концов раскрыли.

Он бы обязательно провалился, потому что из–за миллиона мелочей мог пойти не так, как было задумано, или просто результат не оправдал бы ожиданий. Поэтому разумное существо никогда не утруждает себя составлением плана. Уверен, вы тоже. Ваши цели и принципы бесконечно сталкиваются со всякими сложностями, и в любую секунду все способно измениться, так что остается только нырнуть в океан возможностей и надеяться на лучшее.

Блох остановился и прислушался к пустоте. Мир снаружи, наверное, все еще вздрагивал, только сам он ничего не чувствовал. По–видимому, его никто не слышал, но больше ему нечего было делать. Подтянув ноги под себя, он уселся по–индийски.

— Я здесь просто потому, что я здесь, — сказал Блох. — Ваш враг не разыскивал специально дефектного человека, который не чувствует страха. Это простая случайность, что вам не попались та светловолосая девушка, или леопард, или маленький пингвин. Могло подойти любое существо, не обязательно я.

Но я принес с собой что–то странное и, возможно, счастливое для всех. Я не чувствую страха, и в этом мое преимущество. Когда остальные начинают метаться, махать руками и кричать, я становлюсь похож на безмятежное животное, с интересом наблюдающее за всей этой суетой. Когда вы упали с неба посреди Пендера, я видел, как люди боролись с различными страхами. Когда вас сбросили в воду, я смотрел на лицо мистера Райтли. А еще там были моя мать, которая не перестает бояться даже в самые счастливые свои дни, ученые и представители правительства, пытавшиеся разобраться с вами, друг с другом и со всем на свете. А я внимательно наблюдал за ними. Сомневаюсь, чтобы кто–то еще это делал. Мир никогда прежде не был таким растерянным и напуганным, и за эти два дня я узнал много новых способов намочить штаны.

Блох помолчал немного. И заговорил снова:

— Из меня получился бы хреновый солдат. Мэтт повторял мне это много раз. Если ты не боишься, объяснял он, то быстро получишь пулю в голову. И это означает, мистер монстр, что вы сейчас тоже измучены беспокойством, не так ли? Хороший солдат должен быть хитрым. Вы мало что значите для ваших врагов. Просто еще один пехотинец, забившийся в свою дыру в страхе перед вражеской армией. Только эта армия тоже состоит не из монстров. Из того, что я слышал, ясно: враг уверен в своем поражении. Нет, в этой истории испуганный мальчик — тот, кто повернет солнце против планеты, чтобы выжечь и очистить ее. Но такая чистота означает смерть. Монстр — это те законы и обычаи, которые, пытаясь удержать Галактику от уничтожения жизни, сами делают и то и другое сразу. Это они настоящие чудовища. Вы сами все прекрасно понимаете, и ваши враги на сей раз согласились бы с вами. И готов поспорить, это не единственное сходство между вами.

Да, я уверен, что и вы тоже наложили в штаны от страха, разве не так?

Блох снова поднялся. Нужно доставить сообщение, и он сделает это стоя. Так будет лучше. Он выпрямился и встряхнул руками. Сердце, которого обычно не слышно, забилось теперь чуть сильней. А потом он сказал немного охрипшим голосом:

— Ваш враг хочет сражаться с вами. Значит, вы должны приложить все силы, использовать все хитрости, чтобы остановить его. Но ваши укрепления будут разрушены, враг проглотит вас и двинется к Тихому океану, где начнет следующую битву, и в ней никто не сможет одержать быструю победу. А потом солнце очистит этот мир потоком дикой, грубой энергии.

Ваш враг не верит в осуществление своих планов, — добавил Блох. — Но шансы есть всегда, и я принес вам один из лучших. Не то чтобы он был совершенством, но, возможно, вы его одобрите. Страх и боль в конце концов окажутся не напрасными, если вы примете то, что я предлагаю.

Во мне сейчас спрятано много аспектов, а в них скрыты другие. Думаю, вы все это найдете в моем животе.

Вам придется разрезать меня, и я, к сожалению, не смогу вам помочь расшифровать их. Но вы, скорее всего, сохраните их до того момента, когда вас окончательно разобьют, и тогда сможете принять предложение врага. Или отклонить его. Выбор за вами. Но ради всех тех, кого я знаю и люблю, надеюсь, что у вас хватит мужества отбросить все страхи.

Не дайте страху помешать вам.

Сделайте свой выбор с открытыми глазами. Пожалуйста, разве я так уж много прошу?

Блох замолчал.

Теперь он не стоял внутри шара. Он уплыл в другое место, и было непонятно, сколько прошло времени, но, судя по всему, очень много. Сейчас Блох плавал в каком–то неопределенном пространстве, отчасти реальном, но больше похожем на изображение, — в огромной сфере, населенной десятками миллионов земных организмов.

Блох различил знакомые лица. Здесь были его мать и мистер Райтли, ученые и светловолосая девушка, чье имя он так и не узнал. Верблюд тоже оказался здесь, как и другие уцелевшие животные из зоопарка, и двести тысяч горожан, которых в конце концов вытащили из подвалов и из–за парадных дверей. Пингвины так и не приехали в город, а леопарда уже пристрелили, и Мэтт все–таки погиб в Тихом океане — доблестный воин, делавший то, что любил больше всего на свете.

Миллиарды людей погибли. Это случилось так давно, что Вселенная уже не помнила о них, и никто даже не заметил трагедии. Но внутри искусственного. сильно сжатого объема их раса сохранилась. Приключение еще не закончилось. Один из пассажиров захотел послушать историю Саймона Блоха, и он рассказал, от начала и до конца, остановившись только тогда, когда уже нечего было добавить, наслаждаясь восхищенными взглядами и почтительным молчанием.

Потом он обернулся и посмотрел в другую сторону.

Этот звездный корабль появился в тот момент, когда погиб весь большой мир, и яростные вспышки Солнца отбросили его в глубокий космос. На борту корабля собрались уцелевшие из многих миров, после многих трагедий — последняя крепость, не покорившаяся неизбежности. Теперь народы галактики должны были сойтись в финальной битве, но Блох не любил заглядывать далеко вперед.

В межгалактическом мраке и холоде виднелась манящая полоска атмосферы и чахлое солнце — спасительный остров, на котором мудрые выжившие могут предпринять вторую попытку достичь совершенства.

Многие люди глубоко задумались бы, узнав, что они направляются в такое место.

Некоторые даже испугались бы.

Но нет, только не Блох.