Глава 30
Зима сменилась весной, а тролли, похоже, не собирались никуда уходить от утеса, к которому принесли Джошуа.
Постепенно выздоравливая и ожидая, пока за ним прилетят, чего могло и не случиться, Джошуа заново разбил лагерь возле утеса. Установил маленькую палатку с матрасами из аэрогеля и спальным мешком. Его радио до сих пор работало, транслируя свой главный сигнал: «Я здесь». И после некоторых размышлений Джошуа, как и предлагал Билл Чамберс, разложил на вершине утеса то, что осталось от серебристого спасательного одеяла, чтобы их было видно издалека. По крайней мере, когда одеяло не брал Санчо. Конечно, опасно привлекать к себе много внимания. Джошуа не забыл тех огромных птерозавров, но посчитал, что в данный момент преимущество быть подобранным каким-нибудь добрым самаритянином и вернуться в человеческие миры намного перевешивало риск. И кроме того, с ним были тролли. Они смогут хотя бы предупредить, если не защитить, в случае угрозы с неба.
А пока он жил среди троллей.
Их охота была прекрасным зрелищем. Разведчики расходились по местности, на самом деле – по мирам, и, возвращаясь, пели стаду об угрозах, бурях или источниках еды, воды и укрытиях. Другие разведчики отправлялись проверять эти доклады, потом возвращались и пели о своих находках. Очень быстро племя приходило к единому решению. На слух Джошуа это было, словно разношерстный хор внезапно и ликующе разражался превосходным исполнением оды «К радости» – и отправлялся на поиски вкусняшек. Лобсанг пришел к выводу, что в этом и заключалась сущность коллективного разума троллей, приспособленного к жизни во множестве последовательных миров. Племя троллей походило на пчелиный рой: разведчики возвращались из последовательных миров и танцевали для остальных новости о пище и угрозах.
Теперь у него было время понаблюдать за ними с более близкого расстояния. И, возможно, дольше, чем кто-либо до этого в дикой среде, размышлял он. Джошуа казалось, что он обнаружил доселе неизвестные аспекты в их поведении. Например, появлялись разведчики, которых он не узнавал – притом что со всей этой шерстью и так было трудно наверняка сказать кто есть кто, – и присоединялись к разведчикам «его» племени, а может, и других, и начинали ухать, прыгать, хлопать по земле, а иногда даже в шутку бороться, десятки троллей из нескольких разных племен в одной куче.
«Это как Новый год в Бостоне», – подумал ошарашенный Джошуа.
Но хотя тут очевидно присутствовал сильный элемент игры – и флирта, поскольку некоторые парочки периодически отделялись от остальных, – Джошуа был уверен: все это каким-то образом связано с коллективом, каждый жест, каждое уханье и крик – это выражение пришедшей в голову или полученной от кого-то мысли.
В некотором роде не существовало отдельных троллей, они существовали только вместе, как коллектив. Точно так же, как одна пчела не является настоящим индивидуумом, отдельным от роя. А Джошуа знал о пчелах, в детстве он провел много страшных часов, помогая сестре Реджине ухаживать за единственным ульем Приюта. Племя троллей видело и чувствовало как единое целое, а помнило посредством танцев и долгого зова. И новое поведение, которое он наблюдал, похоже, вписывалось в это. Пчеловоды знают, что иногда трутни из ульев на несколько миль вокруг собираются на что-то вроде конгресса и торопливо делятся информацией в жужжащем воздушном танце. Возможно, здесь происходило то же самое: племена троллей, живущие за много миль друг от друга – и за много последовательных Земель, – делились своими знаниями о возможностях и угрозах.
– Надо рассказать Лобсангу, – сказал Джошуа. – На Долгой Земле всегда найдется что-нибудь новенькое.
И когда очень маленький детеныш умер от какого-то заболевания, которое Джошуа не сумел ни распознать, ни вылечить, он стал свидетелем поведения, о котором слышал раньше. Детеныша похоронили в примитивной, выкопанной скребками могиле, и племя собралось вокруг нее, разбрасывая лепестки цветов.
* * *
Ему либо просто повезло, что тролли жили рядом во время его выздоровления, либо повезло еще больше, что они намеренно остались, проявив доброту к потрепанному старому человеку со сломанной ногой.
Он не заслужил такого везения, думал Джошуа в минуты мрачного настроения.
В конце концов, тролли не просили его появляться здесь. И травму он получил по собственной глупости. Многие люди из Верхних Меггеров оставили бы его валяться в грязи, забрав все мало-мальски стоящее. Даже Салли Линдси, размышлял Джошуа с горьким юмором, возможно, бросила бы его, сочтя смерть от голода или зубов какого-нибудь хищника подходящей наградой за беспечность. Долгая Земля – суровое место, грубое место, которое ничего тебе не должно. В итоге глупые отсеиваются – и даже великий Джошуа Валиенте, самый известный первопроходец, не застрахован от этого.
Только этого не случилось. Спасибо троллям.
Ему хотелось верить, что и он отдавал им что-то взамен.
Ведь у них было много общего. Считалось, что у троллей и людей были общие далекие предки, которые жили в африканских саваннах Базовой. Предки троллей отправились в глубь Долгой Земли, чтобы стать суперпереходящими охотниками, а предки людей остались на Базовой и расселились по континентам, научившись выживать, ударять камнем о камень и расщеплять атомы. Но, подумал Джошуа, они должны иметь общие глубокие первобытные воспоминания о тех совместных ранних днях – воспоминания о клыках леопарда. Леопардов Джошуа не видел, зато здесь водились хищники настолько свирепые, что слонам потребовалось отрастить броню. Тролли были большими, тяжелыми, умными животными, но, несмотря на всю сложность их песни, несмотря на всю мощь их мышц, в дикой природе они оставались такими же нагими, как и человек умелый два миллиона лет назад. Джошуа видел, как, сбившись в кучу в темноте, они прижимались к каменной стене утеса. Как они просыпались от ночных звуков, и родители крепче обнимали детенышей. Как облако страха окутывало племя.
Так что Джошуа внес свой вклад в то, чтобы сгладить этот страх. Он показал троллям свои инструменты, ножи, маленькие пистолеты и что он умеет с ними делать. И проверял, чтобы каждый вечер горел огонь – костер, который они с троллями поддерживали всю ночь.
– Санчо, называй меня мужчина-детеныш.
– Ух?
Они оставались с ним, пока он выздоравливал, и наоборот, он оставался с ними.
Но он не был троллем.
Шли недели и месяцы, а он застрял в добровольном творческом отпуске, который превратился в вынужденное изгнание.
В конечном счете больше всего он скучал по Хелен.
Оглядываясь назад, он удивлялся, сколько времени потратил зря вдали от нее. В итоге их совместная жизнь казалась такой короткой. Он держал в руках ее дневник, переживший месяцы его болезни.
– Хелен, – говорил он, – если я выберусь из этой передряги, то приеду навестить тебя в Базовом Мэдисоне, где ты лежишь, даже если мне придется всю дорогу прыгать на пого. Клянусь.
Когда на Джошуа накатывало такое настроение, к нему приходил старый тролль Санчо.
* * *
Была середина дня, солнце стояло высоко в небе. Джошуа сидел на вершине утеса в потрепанной широкополой шляпе и расстегнутой рубашке.
Это был самый теплый день после зимы, и воздух казался неподвижным и душным одеялом. С высоты Джошуа видел большой кусок местности – почти никакого шевеления. Некоторые тролли лениво сидели в тени утеса, но большинство где-то пропадали, наверное, ушли собирать пищу в какой-нибудь из соседних миров. Слоны толпились возле реки выше по течению и негромко трубили, поливая водой свои бронированные морды.
Тут и появился Санчо с тролльим зовом, сувениром от Университета Вальгаллы. Его стареющее тяжелое тело неуклюже поднималось на утес, хотя и не так неуклюже, как Джошуа с негнущейся правой ногой. Санчо сел рядом с Джошуа, накинул на плечи серебристое одеяло и с едва уловимым стариковским презрением окинул взглядом окрестность.
Затем в молчаливой просьбе протянул похожую на боксерскую перчатку ручищу. Джошуа вздохнул и отдал ему свои солнечные очки.
– Только не погни снова чертову оправу.
– Ух, – сказал тролль, напялив очки на свое широкое лицо. Джошуа вынужден был признать, что каким-то образом очки Санчо шли.
Иногда они сидели вот так рядом несколько часов подряд, молча, каждый жевал травинку. Как два старых лодочника возле Миссисипи, раздумывал Джошуа, а часы текли, как воды реки.
А иногда они разговаривали.
Санчо выплюнул сгусток зеленой слизи.
– Один.
Он передал Джошуа троллий зов для ответа.
– Кто, я? Или ты?
– Почему один почему?
Джошуа пожал плечами.
– Мне нравится быть одному. Или раньше нравилось.
Старый тролль поджал губы и прищурился, вслушиваясь. Джошуа всегда было интересно, сколько из сказанного доходит до тролля. С тролльим зовом оставалось только кричать и надеяться.
– Ребенок одинокий?
– Да. Ребенком я тоже был одинок. У меня были друзья, которые заботились обо мне. Думаю, я сломаю троллий зов, если попытаюсь объяснить, кто такая сестра Агнес.
– Ух.
– Ты тоже один. Я вижу. Где твоя семья?
Тролль снова сплюнул, обхватил сверху голову рукой, как орангутан, и почесал грязную подмышку.
– Семья счастлива здорова голодна, далеко. Дети с мамой-и-папой. Мама-и-папа с детьми. Старые тролли, я, уходят. Нет детей, нет мамы-и-папы, уходят. Это племя, это племя, это племя.
Джошуа представил небольшой клан пожилых одиноких троллей, чьи дети выросли и стали самостоятельными, а самки, вероятно, больше не способны к зачатию. Они кочуют по последовательным просторам, не совсем одни – настоящий одиночка долго не проживет, – но от одного племени к другому. Наблюдали ли люди такое поведение? Наверное, они просто предполагали, что старики, которых они видели в любом племени, были бабушками и дедушками, даже прабабушками и прадедушками, которые помогают молодым поколениям. Даже Лобсанг мог попасть в эту ловушку, наблюдая за троллями в ограниченном пространстве своего заповедника на Ближних Землях, где старики вроде Санчо не имели обычной свободы передвижения.
Теперь Санчо постучал пальцем по своему черепу.
– Библиотекарь.
– Да. Ты уже говорил. Ты библиотекарь. Так тебя называли в колледже? Что это значит, Санчо?
– Большая голова. Много помнить.
– Память?
– Много помнить. Помнить для троллей. Старое время, давно время прошло. Погода. До людей.
– Хм. До Дня перехода. Когда золотой век для троллей закончился…
– Полная голова.
– Полная чего? Полагаю, воспоминаний. Историй? Значит, так ты зарабатываешь себе на хлеб? Рассказываешь истории разным племенам?
– Библиотекарь.
Джошуа улыбнулся.
– Да, приятель. И, наверное, все, что ты знаешь, пополняет долгий зов…
Он понимал, насколько полезной может быть подобная информация для троллей, как и для любой группы людей. Всегда стоит заботиться о горстке стариков, которые могут вспомнить, что они делали, когда в последний раз случалось наводнение, которое бывает раз в десять лет, или сильная буря, или голод, или суровая зима, когда найденный под снегом определенный вид грибов может спасти тебе жизнь… Вероятно, в случае с троллями это будут сведения, полученные и в более далеком прошлом, много поколений назад. Воспоминания об извержениях вулканов, землетрясениях и даже падениях астероидов, уроки того, как тролли переживали подобные катастрофы раньше. Джошуа начал представлять разум Санчо пещерой, глубокой, темной и загадочной, полной сокровищ, информации – памяти.
Лобсанг изучал троллей со времен Того Самого Путешествия в 2030 году. Однажды Лобсанг сказал Джошуа, что культура, в отличие от инстинктивного поведения, накапливается вне генома, вне тела, вне памяти одного индивидуума. Человеческая культура хранится в артефактах, книгах, инструментах, зданиях, множестве изобретений и открытий, передающихся из прошлого и доступных для каждого нового поколения. У троллей точно так же, только все их знания о мире заключаются в долгом зове, песне, существующей вне головы одного животного. Лобсанг говорил о долгом зове как о компьютерной системе, обширной, способной адаптироваться к информационной сети, закодированной в музыке.
Что ж, может быть, библиотекари, закаленные старики с большим опытом, были вроде запоминающих устройств с высокой плотностью записи, внедренных в эту непостоянную сеть, буферными хранилищами мудрости своего вида.
Пока Джошуа размышлял об этом, Санчо с необычной нежностью похлопал его по руке.
– Мама, папа, ребенок один, бу ух. Старый хрыч один, кому какое дело?
Тролль его жалеет, неожиданно понял Джошуа. Это животное его жалеет. На мгновение его охватило раздражение. Джошуа всегда было неуютно от чужого внимания, и он не любил жалость. Но раздражение быстро прошло.
– Ты спас мне жизнь, старина. Полагаю, ты заслужил право на это чувство.
– Бу ух, – ласково сказал старый тролль и обхватил голову другой рукой, вычищая другую подмышку.
Тогда-то Джошуа и услышал приглушенное гудение в небе, не похожее на жужжание насекомых или шум птерозавра.
Санчо не выказывал никаких признаков тревоги.
– Похоже на звук аэроплана, старик.
– Ух?
– Дай-ка сюда…
Джошуа выхватил очки у тролля и напялил на себя. Он с трудом поднялся на ноги и, опираясь на костыль, огляделся, заслонив ладонью глаза от солнца. Звук словно эхом отражался в засушливой местности. Джошуа потребовалось несколько секунд, чтобы засечь самолет – сверкающую искорку в белесом небе. Но теперь самолет направлялся в его сторону, возможно, привлеченный серебристыми бликами спасательного одеяла.
Когда он пролетел над утесом, покачивая крыльями, Джошуа разглядел гладкую белую обшивку воздушного аппарата без опознавательных знаков, за исключением регистрационного номера и логотипа Корпорации Блэка в виде стилизованного буддистского монаха, обозначавшего возможность переходить во время полета. Крылья были недлинными, хвостовой стабилизатор – толстым, а сам корпус имел форму короткого цилиндра.
Тролли не обращали на самолет никакого внимания.
Но Джошуа расплылся в улыбке.
– Только раз в жизни я летал на таком самолете. И знаю, кто это. – Рискованно навалившись на костыль, он снял шляпу и замахал ею. – Род! Род Валиенте! Спускайся сюда!
