Жилище Эйзенхарта оказалось совсем не таким, каким я его представлял. Извозчик высадил меня на не так давно застроенной браунстоунами улице. Типовая планировка: три этажа, два окна, комнаты настолько малы, что выходят одновременно на улицу и внутренний двор. Подобные дома обычно заселяли молодые семьи среднего достатка – и перебирались в более просторные к появлению второго ребенка.

Нахмурившись, я попытался вспомнить что-то о личной жизни кузена. Определенно, он не был женат. И никогда не говорил о соседе, с которым делит арендную плату. Теряясь в догадках, я нажал кнопку дверного звонка.

– Открыто! – послышалось из-за двери.

Эйзенхарт, похожий на нахохлившегося воробья и закутавшийся по самый нос в клетчатый плед, сидел в кресле, придвинутом вплотную к горевшему камину. Следующая стадия. Пробирающий до костей холод, как правило, появлялся, когда проклятому оставалось жить меньше недели. Нужно сделать первый шаг и положить руку на перила моста между мирами, чтобы почувствовать покрывавшую его ледяную корку. Мне доводилось испытывать эти ощущения, и я знал: никакой камин, никакой горячий чай и бренди здесь не помогут.

– Милый дом, – заметил я вместо приветствия. – Я полагал, вы ночуете в управлении.

Я не покривил душой, делая комплимент. В тщательно, с любовью продуманной обстановке угадывалась женская рука. В то же время я был уверен, что такой бардак на каминной полке способен оставить за собой только холостяк. Что заставляло задуматься…

– Обычно так и бывает, – признал Эйзенхарт, протягивая руки к огню. – Но сегодня мне взяли отгул. Выставили вон, несмотря на мое желание пахать, как крестьянин на сенокосе. Вот скажите, где в этом справедливость?

– Ее нет, – коротко ответил я. – И я уверен, что во время сенокоса не пашут. Как вы себя чувствуете?

– Как мертвец в морге, – скривился Эйзенхарт и с отвращением посмотрел на мой саквояж. – Я уже говорил вам, что ненавижу иголки?

– Намекали.

Пропустив жалобы мимо ушей, я обратил внимание на фотокарточку, лежавшую среди бумаг на столе.

– Кто это?

Запечатленный на снимке мужчина обладал запоминающимся профилем. Высокие, словно вырезанные по кости скулы выдавали в нем слава, хищно изогнутый длинный нос – скорее, клюв – намекал на южное происхождение.

– Вы не знаете?

Я покачал головой.

– Александр Герге, – Эйзенхарт произнес это так, будто имя должно было мне о чем-то сказать. – Полагаю, на Королевском острове мало интересуются историей севера… Мистер Герге является незаконнорожденным сыном леди Элизабет Герге…

– Все еще ни о чем мне не говорит, – прокомментировал я.

– Герге правили королевством Лемман до того, как империя захватила остров. Разумеется, после смены власти их должны были всех перебить, однако младшая дочь его величества успела сбежать на материк. Леди Элизабет – последний потомок старой ветви. Что же до отца мистера Герге, то им стал Владислаус Второй.

– Король Ольтеная?

– Именно. Лет тридцать назад Владислаус, в те времена еще относительно юный принц, прибыл с визитом в Арнуаль, где познакомился с леди Герге, первой красавицей республики. И влюбился. Как многие. Говорят, сам президент подумывал тогда о предложении ей. Не знаю, так ли это, но она выбрала Владислауса, хотя того дома ждала супруга. Леди Герге согласилась стать его любовницей. А это, – Эйзенхарт постучал пальцем по снимку, – плод их связи.

– И почему вы держите его портрет у себя на столе?

Эйзенхарт неуверенно потарабанил пальцами по столешнице.

– Возможно, он связан с делом, которое я сейчас расследую.

– Я думал, это самоубийство.

– Два самоубийства, – поправил меня Виктор. – И как минимум с одной из жертв Александр Герге был знаком.

Едва ли повод, чтобы забирать его карточку домой.

– Вызовите его на допрос, – предложил я.

– Тут и начинаются сложности, доктор. Мистер Герге имеет подданство Ольтеная и, что еще хуже, пребывает в Гетценбурге в роли атташе по культуре при ольтенайском посольстве. Я не могу просто так пригласить его к себе, – Эйзенхарт нахмурился и опустил подбородок на сложенные ладони. – Дипломатический иммунитет, чтоб его…

Следующая минута прошла в молчании: я убирал вещи в саквояж, Эйзенхарт размышлял. Или, вернее, замышлял.

– Но, полагаю, дипломатический иммунитет не помешал бы вам побеседовать с ним частным образом? – озвучил я ожидавшуюся от меня реплику.

– Гениально, доктор! – неискренне восхитился кузен. – Маленькая проблема: встретить мистера Герге не так просто. Почти все время он проводит в здании посольства, то есть на территории другого государства. А когда оттуда выходит… Вот, например, совершенно случайно, – в этом я сомневался, – мне стало известно, что сегодняшний вечер мистер Герге проведет в клубе «Савона». Закрытом клубе. Без приглашения одного из членов туда не попасть.

– Уверен, среди ваших знакомых найдется кто-то, способный провести вас внутрь.

Не все же они были из иньского квартала или улиц Низа.

– Вряд ли. Хотя есть один человек… Не подадите телефонный аппарат, док?

Я исполнил требуемое и закурил, краем уха прислушиваясь к разговору.

– Могу я услышать леди Эвелин? Да-да, какой сюрприз, совершенно с вами согласен. Скажите, вы слышали о вечеринке сегодня в «Савоне»? Как думаете, не могли бы вы достать туда два приглашения? Я ведь не помешал вашим планам на вечер? Нет? Да, было бы неплохо. Хорошо, экипаж заедет за вами в десять.

Повесив трубку, он улыбнулся.

– Вы не можете ехать туда в таком состоянии.

– Я и не собирался, – Эйзенхарт смерил меня внимательным взглядом. – Думаю, вам подойдет мой смокинг.

– Простите?

– Даже ребенок догадается, что полицейские просто так не беседуют с незнакомцами «в частном порядке». Вы пойдете вместо меня, док. Вы ведь не откажетесь мне помочь?

– Откажусь. Насколько помню, я предупреждал вас: не пытайтесь использовать меня вслепую.

– Простите умирающего! Но вы сами сказали: мне нельзя ехать.

Из всех привычек Эйзенхарта привычка пользоваться своим состоянием для того, чтобы чувствующие вину окружающие соглашались на все его идеи, была самой мерзкой.

– Могу вколоть вам вторую дозу перед выходом, – холодно предложил я.

– Герге не будет разговаривать ни со мной, ни с кем другим из полиции. Мне нужен кто-то со стороны, кому я могу доверять.

Какая честь.

– Пригласите Шона. Вряд ли Герге знает, где он служит.

– Шутите? Рядом с леди Эвелин Шон и двух слов не свяжет!

Я никогда не согласился бы, но Эйзенхарту удалось найти лазейку:

– А как же леди? Она будет ждать. Предлагаете ее расстроить?

Я полагал, что леди, согласившаяся, как она считала, на вечер с Эйзенхартом, и так расстроится.

– Позвоните ей и скажите, что все отменяется.

– Но я не стану этого делать, – на всякий случай Виктор отодвинул кресло. – Вы, конечно, можете сами ей позвонить…

Попробовать объяснить все леди, не раскрывая состояния Эйзенхарта, и выставить себя дураком? Благодарю покорно. Я сцепил зубы и молча досчитал до десяти.

– Только ради леди Эвелин.

Эйзенхарт довольно улыбнулся.

– Лиза! – позвал он.

Из коридора показалась горничная леди Эйзенхарт. Как я и думал, Виктор заранее все спланировал.

– Неси мой костюм. Доктора ожидает интересный вечер.