Виктор любил свой отдел. Любил свой кабинет, заваленный от пола до потолка неразобранными бумагами. Продавленную раскладушку, на которой часто оставался ночевать в управлении. Любил шум и гвалт общей комнаты, где пахло свежезаваренным кофе – к кануну прошлого года они с коллегами сбросились все-таки на паровую эспрессо-машину. К мертвякам, как их прозвали в народе, Эйзенхарт пришел в восемнадцать, отходив до того положенные два года на улице, и с тех пор седьмой отдел стал для него домом, который Виктору был знако́м как собственные десять пальцев.

Вот и сейчас он знал, что через стенку от его кабинета вздыхает над отчетом Берт, как всегда оттянувший его написание до последнего. По коридору через пять минут поплывет запах вишневого табака – это комиссар Роббе, страдающий после смерти жены от бессонницы, войдет в свой кабинет и сразу начнет раскуривать трубку. Скрипнет его старое кресло. Невесть как приблудившийся еще при жизни Гардинера кот начнет царапать дверь, просясь внутрь…

Четвертое отделение являлось полной противоположностью отделу убийств. Виктор дотронулся до выкрашенных в стальной цвет стен: у них в отделе их скрывали дубовые панели. Здесь же их сняли после сделанного в прошлом году – как раз к приезду нового начальника – ремонта, заодно поставив современную мебель, строгие геометрические формы которой навевали мысли о прозекторской. Все столы в общей комнате были девственно чисты – они не говорили ничего о своих владельцах, но зато многое могли сказать об их руководителе. В образцовом порядке глазу было не за что зацепиться.

Атмосфера в отделе тоже была близка к лакедемонской. Вынужденный ждать на стуле для посетителей, пока его пустят к комиссару Конраду, Виктор попробовал переброситься парой слов с коллегами, но был вынужден отступить. Из столов сейчас была занята треть, за ними корпели сержанты. Сосредоточенное молчание прерывалось, лишь когда в зале появлялись телеграфисты с новыми сообщениями. На секунду Виктор позавидовал: они могли позволить себе держать в штате собственных телеграфистов! В седьмом отделе порой приходилось платить за марки из собственного кармана.

На посетителя из соседнего отделения никто не обращал внимания, заставляя того изнывать от скуки.

– Вы опоздали, – не отрываясь от бумаг, сообщил ему Конрад, когда секретарь наконец пригласил Виктора к нему в кабинет. – Совещание уже закончилось.

– Я бы непременно пришел вовремя, если бы мне сообщили, когда оно состоится, – парировал Виктор. – Послушайте, я к вам по делу. У меня появилась идея…

Удивить комиссара не удалось.

– Сами додумались, или кто подсказал?

– Сам, – не моргнув глазом соврал Виктор. – Так вы об этом знали?

– Разумеется.

Виктор нахмурился.

– Послушайте, мы не можем работать вместе, если вы не раскрываете информацию.

– Детектив Эйзенхарт, – комиссар все-таки поднял взгляд от бумаг и отвернулся к окну. Холодное зимнее солнце осветило орлиный профиль. – Позвольте мне напомнить, что первым информацию скрыли вы. Мне известно о нападении на вашего родственника. И о двух трупах, лежащих – точнее, лежавших – в морге, о которых вы забыли мне сообщить. Не перебивайте, – он предупреждающе поднял руку, – и не пытайтесь оправдаться. Ваше поведение прошлой ночью было непрофессиональным и недопустимым. Я не буду подавать на вас рапорт. Учитывая занимаемую вашим отцом должность, это было бы бесполезно. Но с сегодняшнего дня я отстраняю вас от расследования.

– Вы не имеете на это права, – возразил Виктор.

– Не имею. Протокол требует, чтобы в подобных делах был задействован представитель отдела убийств. В данном случае – вы как полицейский, обнаруживший труп Хевеля. И вы будете задействованы. Номинально. Мы сообщим вам, когда найдем убийцу.

Болезненно. Но этого следовало ожидать. Виктор не удержался и спросил:

– А если я найду его первым?

– Я не могу запретить вам заниматься этим делом, – комиссар смерил его тяжелым взглядом, – но я могу настоятельно посоветовать вам не переходить мне дорогу. Это было бы в ваших интересах. К тому же, подумайте сами, каковы шансы у вас в одиночку найти его убийцу, без информации и связей, имеющихся у моего отдела? Займитесь своими делами, – продолжил Конрад. – У вас наверняка они есть. Не тратьте время на Хевеля.

В кабинет постучали, и один из виденных Виктор ранее телеграфистов поспешил передать сообщение.

– Это все, с чем вы пришли? – спросил комиссар, стремительно теряя интерес к Виктору.

– Так точно, сэр.

– В таком случае свободны, – Конрад махнул рукой, указывая на выход. – Да, детектив! До моих людей дошли слухи, что Верзила Шон объявился в Гетценбурге. Уберите своего ручного медведя, пока никто ничего не заподозрил, и предоставьте заниматься этим профессионалам. Вы меня поняли?

– Так точно, сэр, – сквозь зубы согласился Виктор.

Отправив с телеграфа сообщение и завернув по дороге в кафе на ранний завтрак, Виктор вернулся в отдел. На столе лежали папки с горящими расследованиями – к ним он собирался вернуться, но пока Хевель был в приоритете. И быки, попытавшиеся отобрать бумаги у Роберта (да будто они вообще могли попасть к доку!). Все же его долгом было защитить родственника… Или, наоборот, не позволить добряку доктору убить следующих, кто решит на него напасть. Виктор хмыкнул, вспомнив залитую свинцом трость, обломки которой лежали в шкафу с вещественными доказательствами. Да уж, это еще вопрос, кого тут требовалось защищать.

Бессонная ночь (и не одна: если бы Виктора попросили, он постарался бы вспомнить, когда в последний раз спал, но сомневался, что ему удалось бы) сказывалась на состоянии. Виктор не заметил, как уснул, расположившись щекой на отчете о вскрытии Хевеля. На несколько часов шум в общей комнате, падающие из-за жалюзи солнечные лучи и разыскиваемые преступники перестали для него существовать. Разбудил его запах кофе.

– Я получил ваше сообщение, сэр, – произнес Брэмли вместо приветствия, втискиваясь в кабинет с подносом и зажатым под мышкой шлемом. – Что произошло?

Виктор неприязненно посмотрел на сержанта. Тщательно выглаженная форма, прямой пробор на густо намазанных бриллиантином волосах, свежее, чисто выбритое лицо и энтузиазм во взоре. Полная противоположность Виктору, который в этот момент испытывал одно желание: умереть и на том свете как следует отоспаться.

– Конрад отстранил нас от дела, – поведал он, с рассеянным видом принимая чашку. – Сказал, чтоб, если мы хотим заниматься этим расследованием, занимались им сами.

Ладно, возможно, Конрад сказал не совсем так, но сути это не меняло. Умница Брэм сразу понял, что скрывается за словами, и поинтересовался:

– И что мы будем делать, сэр?

Виктор поморщился.

– Прекращай ты уже с этим «сэр»! – попросил он. – Мы будем работать. Искать убийцу так, как это делают в седьмом отделе.

Упрямством и по́том, обивая пороги и перелопачивая горы оказывающейся ненужной информации. Взбодрившись, Виктор встал и потянулся за шляпой. В конце концов, не впервой.

– Для начала заглянем в морг. Пройдемся еще раз по последнему дню Хевеля. Проверим, не связывался ли он с кем-то в тот день: я возьму на себя телефонисток, ты пройдешься по почтамтам.

– Почему не наоборот? – приуныл сержант.

– Потому что ты вызываешь у почтовых работниц материнский инстинкт и непреодолимое желание закормить плюшками. К тому же, – ухмыльнулся Виктор, – телефонистки моложе и симпатичнее.

– А потом?

– А потом мы проделаем это еще раз. И еще раз. И еще, пока что-нибудь не обнаружим.