Эпилог.

Почти месяц я провалялся без сознания. Меня всего исполосовали когтями, изорвали клыками, сломали левую ногу и четыре ребра. Кое-как я ещё запомнил дорогу до посёлка лесорубов, а после — провалился в бесконечную чёрную тьму. Ежели бы не королевский медик, которому Хлоя пригрозила отсечь башку в случае моей смерти, думаю, вряд ли бы выкарабкался. Гад всё порывался отсечь распухшую ногу, но Графин, ни на шаг не отходивший от меня, пригрозил отсечь костоправу бубенцы.

Очухался я уже в Нарменсе и первые дни вообще не мог понять, на каком свете нахожусь. Как сказал Лист, медик всё время поил меня какой-то белой дрянью, от которой я прекращал метаться по койке и пускать пену изо рта. Тело казалось пустым, точно пузырь — штрыкни и лопнет, а в башке вяло ворочались одуревшие от зимней спячки мысли-жабы.

Спустя пару дней, опосля того, как я пришёл в себя, к нам, на огонёк, заглянули Лапса и Чеба. Одни, без охраны. Выгнали моих взашей и некоторое время молча сидели, рассматривая меня во все три глаза. Потом Чеба кивнул и Лапса начал базар. Я уже знал, что кто-то пустил байку, типа Черепа шибко хотели вернуть должок Троим. Заради энтого вломились во дворец к Зараду, устроили там кавардак и порушили всё к чёртовой матери. А опосля пытались поймать саму королеву, чтобы стребовать за неё выкуп. Не фартануло, подоспела подмога и всех пацанов положили.

Такой шёл базар. Надо сказать, что это больше походило на правду, чем сама правда.

— Люблю идиотов, — печально сказал Чеба и промокнул платком слезящийся глаз. — Сам такой был. Но рвение похвальное, да.

— Крест. — строго сказал Лапса, баюкая сухую руку. — Вообще-то мы таких вещей не прощаем, но братва порешала, что ты — заслужил.

— Я так считаю, — скромно сказал Чеба. — И вообще, нужно быть милосердным.

Короче, мне дали год и ещё скостили половину того, что мы взяли. И даже не назначили процент. Честно, я был очень удивлён. Никогда прежде не слышал, чтобы Трое делали такие послабления.

Должок мы вернули гораздо раньше. Просто продали всех коней, которые остались без хозяев. Когда продали коняку Психа, я почувствовал себя последним гадом и нажрался вусмерть.

А потом — ещё раз.

Когда нога стала заживать, и я смог залезть в седло, первым делом поехал в Корпетс. Решил, чёрт с ним, что она не хочет меня видеть, я-то её хочу. Заберу, увезу и мать его, стану жить, как с женой. Никаких тебе больше дорог, сражений и всего такого. Честно, так и думал, гадом буду.

«Доброй дороги» оказался закрыт и судя по пыльному замку на двери, уже давно. Я потоптался у входа, стукнул в ставни — никто не ответил. В этот момент мимо проходил какой-то дедудган, с длинной всклокоченной бородой. Он остановился, вытер слюну, свисающую из беззубого рта и что-то квакнул.

— Чего? — не понял я.

— Закрыто, грю, — шамкнул дед и достал из котомки чёрный сухарь. Сунул за щеку. — Нет хозяев.

— А куда подевались? — во рту отчего-то пересохло.

— Дык это, — дед безумно хихикнул. — Хозяйку какой-то пришлый обрюхатил, а муж, как прознал, возьми её и придуши. А сам опосля в петлю влез. Изменщицу вродя на погосте зарыли, а самогубца, как полагается, в реку скинули.

Дед отвалил, а я некоторое время стоял, упёршись затылком в стену дома и глядел в небо. На кладбище не пошёл, не было сил. Вернулся в Нарменс и там три дня пил без передыху. Жёлудь сказал, что пытался резать себе брюхо и орал, типа жить не хочу.

Жить реально не хотелось. Да и незачем.

Проспался и решил съездить в Измир. Поглядеть, как оно там сейчас. Может, похоронить кого. Всё польза.

Тут имелась одна непонятная заковыка. Как солдаты сумели добраться к нам, в ущелье мимо Тихого? Я расспросил Графина, но он только пожал плечами. С его слов, они просто ехали по дороге и никакого Тихого вообще не видели. Правда в том месте, где он должен быть, с ними распрощался подмазавшийся поселянин. Увязался с отрядом, назвался Ступпертом и всю дорогу развлекал старыми байками и фокусами. Вот, а в том месте, где должен быть Тихий, сказал, типа приехал и отвалил.

И в самом деле, я проехал всю дорогу, но никаких колдовских городов так и не встретил. Но от бандюков стало много спокойнее. Правда пришлось раз десять показывать подорожную патрулям. А в лесах вовсю лупили разбойников. Вроде как Змей и Лис уже успели полностью кончить, а Волков изводили под корень. По ходу, Хлоя решила не доверять докладчикам и лично взялась за дело.

Ещё на подъезде к Измиру, я заметил, что вход в ущелье смотрится как-то иначе, но только подъехав ближе понял, что вижу. Большущий курган, на верхушке которого блестел белым камнем высокий, в два моих роста, обелиск. На той плоскости, которую я видел, бешено скалил зубы пылающий череп. В ущелье остались только костяки демонов, так что понятно, где теперь спят пацаны.

И я был очень благодарен Величию за это.

По ходу, в мире ещё остались нормальные люди.

Я посидел у кургана, побазарил с парнями и немного выпил. Жужжали мухи, свистел ветер и курлыкали птицы. Я завалился на холм и лежал, разглядывая облака. Казалось, будто вот-вот кто-то из моих подойдёт, что-то спросит, скажет хохму или начнёт привычно ныть. Наверное, правильно было бы, ежели я остался бы здесь, со своими. Больше я, один хрен, никому не нужен.

Как выяснилось, я ошибался.

Когда вернулся в Нарменс, Жёлудь и Лист сообщили, что встретили несколько пацанов, из молодняка, которые хотели бы вступить в отряд. Типа они и раньше хотели, а сейчас, опосля баек, как мы едва не спёрли королеву, так точно решили пойти в Черепа.

Сначала думал послать всех подальше, а опосля махнул рукой: какого чёрта? Парни вроде толковые, пусть лучше при деле будут.

Мы сидели в Спящем медведе и отмечали удачное завершение первого контракта. Дело в общем-то плёвое: сопроводить купеческий караван, но для молодняка — радость. Да и крови вона испробовали: на тракте нас пытались щемить какие-то залётные с югов. Радовался даже Вьюн — самый зелёный, которому в бою отчекрыжили кусок уха.

Я выпил со всеми, а после отсел. Последнее время иногда накатывало такое — побыть одному. Особо не пил, потягивал пиво и разглядывал таракана на стене. Внезапно, как толкнуло, ощутил, будто что-то переменилось. Медленно выпил из кружки и опустил пальцы на рукоять ножа. Только после этого поглядел по сторонам.

Ага, и справа, и слева, за столиками сидели какие-то хмыри, явно не из местных: шибко дорогая одежа и рожи холёные. Все так старательно не глядели на меня, что аж ржать хотелось. Шпики, чтоль? Дык, вроде же чистый я, покамест.

Потом дверь кабака открылась и внутрь вошли трое. Два мужика остались стоять на входе, а баба в плаще с капюшоном, опущенным на рожу, направилась прямиком ко мне. Села на лавку с другой стороны стола и отбросила капюшон. Мы поглядели друг на друга. Потом Хлоя крутанула по столу медную монету.

— Плата за контракт, — сказала королева. — Как и было записано.

— Угу, — сказал я и спрятал монетку. — Там это, за пацанов спасибо.

Она ничего не сказала, только глубоко вздохнула. О, опять эти её вздохи.

— Крест, — Величие положила на стол руки в перчатках. Прядь седых волос упала на лицо королевы. — У меня имеются очень большие проблемы, и я нуждаюсь в человеке, которому могла бы доверять. Пожалуй, у меня остался только один такой.

Я подумал. Поглядел ан пацанов, которые шумели в углу. Ещё подумал.

— Валяй, — сказал я и налил себе пива. — Выкладывай.