Приземлившись позднее в тот же день и все еще ощущая себя освеженным после часа, проведенного в воде, он увидел сквозь колышущуюся завесу горячего поднимающегося воздуха довольно грязную полицейскую машину. Она проехала через неохраняемые ворота и покатилась по взлетной полосе к ангарам. Блэкетт медленно подвел самолет к ангару, затормозил и открыл дверцу. Сержант выбрался из своего «Форда Краун Виктория», снял фуражку и принялся обмахиваться, остужая раскрасневшееся лицо.

– Увидел, как вы подлетаете, док, – пояснил Джейкобс. – Решил, что не станете возражать, если я вас подвезу. Чертовски жарко сегодня, не лучшая погода для прогулок.

С этим было не поспорить. Блэкетт защелкнул красную буксировочную штангу на переднем колесе, завел самолет задним ходом в ангар и с гулким рокотом задвинул металлические двери. Потом уселся в холодную кабину «форда». Кондиционер у Джейкобса работал на полную катушку, а в динамиках ядовито завывало какое-то кантри или вестерн. Увидев, как гость нахмурился, полицейский широко улыбнулся и приглушил звук.

– Вас дожидается гость, – сообщил он, и его ухмылка стала почти непристойной.

Джейкобс проезжал мимо его дома дважды в день, выполняя возложенные на себя обязанности и проверяя, все ли в порядке среди драматически уменьшившегося населения. По какой-то причине он проявлял особый покровительственный интерес к Блэкетту. Возможно, опасался за собственное здравомыслие в этих ужасных обстоятельствах.

– Она ожидаемый посетитель, сержант. – При наличествующем полицейском персонале Джейкобс был по старшинству, вероятно, уже капитаном, а то и начальником полиции всего региона, но сейчас Блэкетт решил не повышать его в почетной должности. – Высадите меня в начале улицы, хорошо?

– Можно и до двери довезти.

– Мне надо размять ноги после полета.

В слабеющем закатном свете он разглядел на крыльце своего одолженного дома Клэр. Почти в тени, она медленно раскачивалась в кресле-качалке, подобно прекрасному обломку, болтающемуся на волнах умирающего прилива. Она кивнула с улыбкой Джоконды, но ничего не сказала. Сегодня вечером на ней были белая блузка, вышитая белыми же нитками, и шорты из «ливайсов» 501-й модели, обрезанных почти до паха и выцветших от долгого пребывания на солнце. Она молча качалась, раздвинув колени и открывая бледные фонари бедер.

– Ты снова пытаешься меня обольстить, доктор, – сказал ей Блэкетт. – Как по-твоему, о чем это нам говорит?

– Это говорит, доктор, что ты снова стал жертвой интеллектуализированной сверхинтерпретации. – Она была явно раздражена, но не повышала голоса и не сдвигала ног. – Ты ведь помнишь, что нам говорили в университете.

– Худшие пациенты – это врачи, а худшие пациенты врачей – психиатры.

Он сел на старый, плетенный из тростника стул, переставив его так, чтобы сидеть под прямым углом к ней и лицом к массивному бронзовому дверному молотку на двери из красного дерева. Молоток изображал какого-то змея – возможно, китайского дракона. За глазами у Блэкетта запульсировала легкая головная боль, и он сомкнул веки.

– Ты снова был на берегу, Роберт?

– Я встретил на пляже пса, – сказал он, не открывая глаз. На крыльцо дохнул прохладный бриз, принеся с собой аромат последних цветков розовой мимозы с клумбы возле сухой и умирающей лужайки. – Тот предположил, что мы пережили катаклизм сингулярности. – Он вдруг резко подался вперед, повернулся и поймал взгляд ее голубых глаз. – Что думаешь об этой теории, доктор? Возбуждает?

– Ты разговаривал с собакой, – ровно и небрежно произнесла она.

– Это было генетически измененное животное, – раздраженно пояснил он. – С модифицированной челюстью и гортанью, с увеличенной корой головного мозга и зоной Брока.

Клэр пожала плечами. Ее внутренний мир не допускал таких новинок.

– Я уже слышала эту гипотезу насчет сингулярности. Майя…

– Вот только не надо этой эзотерической чуши! – Он ощутил неожиданный и непривычный для него гнев. Почему он вообще разговаривает с этой женщиной? Из-за сексуального интереса? Интерес был, но очень слабый. Безразличие к ней весьма удивляло его самого, но что есть, то есть.

Блэкетт снова взглянул на ее бедра, но она уже скрестила ноги. Он встал.

– Мне нужно выпить. Пожалуй, нам лучше отложить сегодняшний сеанс, я не в лучшей форме.

Она шагнула к нему, легко коснулась прохладной ладонью его обнаженной и покрасневшей на солнце руки.

– Ты все еще убежден, что Луна исчезла с неба, Роберт? Все еще утверждаешь, что все люди отправились на Венеру?

– Не все, – отрезал он и убрал ее ладонь. Затем показал на целую улицу темных домов. С дерева доносились трели пересмешника, но не гудели воздуходувки для уборки листьев, не проезжали мимо подростки в грохочущих рэпом спортивных машинах, не пахло дымком или подгоревшим стейком от жаровен барбекю, а в занавешенных окнах не мерцали отсветы телеэкранов. Он отыскал в кармане ключ, подошел к двери, но не стал ее приглашать.

– Увидимся завтра, Клэр.

– Доброй ночи, Роберт. Надеюсь, тебе станет лучше. – Психиатр спустилась по ступенькам легкой, почти детской подпрыгивающей походкой, на миг задержалась в конце дорожки и подняла руку, то ли прощаясь, то ли предупреждая. – Хочу дать совет, Роберт. В астрономическом альманахе значится, что сегодня полнолуние. Восход Луны – чуть позже восьми часов. Ты сможешь ясно увидеть ее из своего сада на заднем дворе через несколько минут, когда она поднимется над деревьями.

Он посмотрел, как ее силуэт скрывается за разросшейся и неухоженной растительностью, окаймляющей бывшее жилище богача. Покачав головой, он вошел в дом. За прошедшие после кражи Луны месяцы Клэр возвела онтологическое отрицание в центральный принцип ее картины мира, в Weltbild. Женщина, считающая себя его терапевтом, была безнадежно безумна.