– Я знаю, что ты беспокоишься. Я тоже беспокоюсь, Саймон. Никто из нас двоих не силен в политических играх, и даже если бы я была гением в заключении союзов и знача, как обращаться с оппонентами, все равно мне было бы очень трудно в этом месте. На этой Земле. Но, как говорят знающие люди, и не без причины, есть только один Стэнфорд. Возможно, Академия Невидимой стороны ни в чем ему не уступает, по крайней мере когда дело касается подготовки выдающихся астрономов. Но в моей области знаний Стэнфорд держит первенство уже полтысячелетия, на мой диплом обязательно обратят внимание компетентные организации и недоверчивые коллеги во всех уголках Солнечной системы. А поскольку мое бесхитростное обаяние не поможет завоевывать сердца, работа в этом университете станет большим подспорьем.

Саймон остановил трансляцию – это был уже не первый просмотр – и на несколько минут погрузился в созерцание лица, заполнившего весь экран. Что изменилось? Рот, яркие желтые глаза. Стильный плюмаж из зеленых перьев: на вид изящная шляпка, на самом деле – одно из последних и очевидных звеньев, связывающих Джеки с миром ее предков. Нет, она выглядела совершенно так же, как прежде. Сторонний наблюдатель мог решить, что это представитель человеческого вида с модифицированной генетикой. Она выглядела немногим больше, чем в те времена, когда Саймон в последний раз видел эту птицу-попугая: это позволило ей вписаться в ограничения, существовавшие для студентов-стажеров. Законы о бионалогах были вполне разумными: Земля всегда была перенаселенным местом. Даже шестьсот лет назад, когда Саймон был тощим марсианином и дышал пылью, колыбель человечества страдала от слишком большого количества жителей на единицу территории, от того, что слишком большое количество тел приходилось на слишком малую площадь территории, фермы трудились без отдыха, производя пищу для населения, которое не собиралось стареть и в большинстве случаев упрямо отказывалось умирать. Бессмертие стало повсеместной нормой – а кому не захочется иметь детей, чтобы разделить это блаженство? Вот почему тела и умы продолжали уменьшаться, обходя природные ограничения и хитроумно переосмысляя правила.

Земля мало изменила Джеки внешне. Пожалуй, разве что ее голос казался слишком правильным, слишком хорошо поставленным – но, с другой стороны, камеры всегда смущали Джеки. Он достаточно хорошо знал это существо, а потому понимал, что она ничего не скрывает. Хватило бы одной капли лукавства, чтобы все кончилось, думал он со страхом. Их длительная разлука едва началась, а она уже тут как тут, нашла время, чтобы позвонить домой. Саймон уверил себя, что ни интриги, ни честолюбие, ни искушение не отнимут у него эту любовь, которой он не осознавал долгие века и которая так внезапно настигла его.

Он снова включил видеосообщение. Джеки перечисляла названия предметов и рассказывала о крохотных помещениях, которые она делила с тремя другими счастливыми аспирантками, и о том, что в ясные ночи можно видеть звезды, но что это, конечно, всего лишь иллюзия. Сфера теплицы, окружавшая Землю, была завершена лет двести тому назад – изумительная полупроницаемая мембрана, которая строго регулировала все, что попадало снаружи и утекало обратно в космос. На сегодня мать-Земля была чем-то вроде огромного помещения, находившегося под неусыпным контролем, где повсюду – на поверхности и под поверхностью старых континентов, а также на всех водных пространствах – жило около триллиона разумных существ. Это был прекрасный, стабильный мир. И при этом он был совершенно чуждым государством, где все беспрестанно менялось, а некоторые его уголки были печально знамениты разгулом преступности и вспышками психопатической ярости.

Да, Саймон беспокоился.

Безусловно, он жалел, что Джеки не осталась с ним после неожиданных перемен в ее карьере. На главных спутниках Сатурна имелись солидные университеты, и даже кичливый титулованный Стэнфорд предлагал виртуальные занятия за деньги. Почему бы не выбрать чуть более долгий, но зато безопасный путь к диплому? Ведь времени у них в избытке, доказывал Саймон. А там, где они жили, Джеки не подвергалась бы опасностям, которые неизбежно возникают при таком скоплении народа.

Передача продолжилась.

– Я уверена, ты это знаешь, – сказала Джеки. – Думаю, я уже говорила об этом раньше. Представь себе, на весь кампус тут нет ни одного работающего телескопа! У нас есть один объект в сорока километрах над нами, громоздится на своде теплицы, но там полно музейных экспонатов и любопытствующих туристов.

Она была взволнована, ее подвижный рот выговаривал каждое слово с особенным, только ей присущим акцентом:

– Стэнфордские телескопы – мои телескопы – находятся повсюду, кроме этой яркой, шумной, деловой Земли. На Луне и на троянских астероидах Юпитера; еще есть прекрасное новое зеркало, которое только что вступило в действие в точке Лагранжа на орбите Нептуна. А поскольку я здесь, то это и мое зеркало. Мои лучшие глаза. Ты только подумай, какая честь! Если бы я осталась дома с тобой, я была бы в лучшем случае техником и наводила бы эти аппараты на объекты, а смотреть на них могли бы лишь настоящие студенты Стэнфорда.

Да, она приняла верное решение. Саймон всегда это знал – впрочем, такие небольшие умственные упражнения помогали ему снова и снова убеждать в этом себя самого.

Глупая маленькая обезьянка, вот кто он такой.

– Но я тебе еще не сообщила самую невероятную новость, – сказала Джеки под конец. – Я это только что узнала. Давным-давно у Стэнфорда был талисман, и это была птица! Представляешь, какое совпадение?!

Саймон остановил изображение и поцеловал его в губы. Затем он сохранил видеозапись там, где она могла храниться целую вечность, и, чувствуя себя растроганным до слез, перешел к привычным повседневным делам.

Даже на орбите Сатурна, где пространство стоило дешево и легко добывалась еда, люди обзаводились современными телами малых размеров. Саймон не был таким крохотным с тех пор, как ему исполнился один год. Новый метаболизм оказался эффективным и надежным; к тому же человеческий мозг в конечном счете угасал, но кора головного мозга, созданная из кристаллических белков, была более стойкой и плотной; мыслительные процессы протекали так быстро, что природные способности атума усиливались вдвое, а объем памяти увеличивался в двадцать раз.

Впрочем, подобным трансформациям подвергался каждый атум, а это значит, что в их профессиональной жизни, как ни странно, мало что менялось. Саймон и его коллеги сохраняли свои прежние звания и квалификацию: росли только объемы работ и мера ответственности. Существенное инвестирование в медицину мало что меняло. Саймон говорил, что его работа – толочь воду в ступе; неловкий каламбур, поскольку он управлял потоками питательных веществ в новорожденных морях. На самом деле у него не было причин жаловаться; если он и задумывался о том, что его жизнь могла бы сложиться по-другому, то тратил на это не больше пары минут в год.

Он был безмятежно счастливым человеком.

Пусть его редко продвигали по службе, а зарплата почти не росла, работа дарила ему сложные задачи и минуты чистой, почти детской радости.

Обломки Япета теперь принадлежали Луне и Венере. Но десятилетия переброски в направлении Солнца ледяных глыб, состоявших из пресной воды и углеводородов, закончились. Прежние шахты и рудники превратились в большие города. Множество людей жило на Титане, Рее и других спутниках, и ни у кого не было желания делиться своими богатствами. Луна так и останется влажной губкой из камня, тогда как Венера превратилась в чистый сухой мир; ее экологическая система постоянно дорабатывалась, чтобы выдерживать бесконечную засуху, а жители были уже скорее машинами, чем существами из плоти и крови. И не важно, насколько глупо или упрямо вели себя правительства, математические расчеты были жестоки и просты: отныне будет проще терраформировать каждый мир там, где он вращается, так же как проще было транспортировать избыток людей и других разумных существ в эти пустующие дома.

Свет заливал новый Япет, вода была теплой и соленой; плавучие рифы представляли собой внушительные структуры из кальция и кварца, образовавшиеся вокруг пузырей водорода. Древний спутник давно растаял от коры до самого ядра, и огромные помпы перемешивали океан Япета, создавая тщательно спланированные течения так, чтобы каждый литр воды насыщался кислородом и освещался подводными солнцами. Электроэнергия в триллион ватт позволяла этому небольшому миру светиться изнутри. Обширнее прежних земных океанов, но без темных холодных пучин, где живые организмы медлительны и вынуждены экономить силы в надежде заполучить хотя бы крохи еды, нынешний мир Саймона со временем должен был обзавестись коралловыми лесами и пузырями городов, а также рыбами, соответствующими этим подводным садам, восхитительными как на вид, так и на вкус.

Работой Саймона, рутинной, но жизненно необходимой, были питательные вещества. Когда он не думал о Джеки, то обычно мечтал о дневных беседах с сенсорными устройствами и автоматами-наблюдателями. с центральным мозгом Дома и с коллегами из других, более элитных департаментов. Лишь небольшая часть спутника была стабильной: несколько плавучих городов, промышленный комплекс по переработке и рассеиванию крошечного ядра из камня и металлических примесей… Но основной задачей Саймона как атума в его крошечном королевстве было создать круговорот питательных веществ, не зависящий от сбоев и перепадов в подаче энергии. Вода должна была оставаться такой же прозрачной и чистой, как в лучшем приливном бассейне на каком-нибудь давно исчезнувшем земном пляже.

Так как Джеки это было интересно, Саймон заканчивал день тем, что рассказывал своей любимой о последних событиях. Каждый вечер, как только ближайшее солнце начинало меркнуть, он обычно составлял небольшое послание, основанное на холодных и беспристрастных фактах. Но поскольку он нервничал, то неминуемо начинал рассказывать, что постоянно думает о ней и что любит ее, а выражение его лица и интонация говорили сами за себя: что он боится ее потерять из-за какого-нибудь многообещающего студента или того хуже – из-за профессора с сертификатом гения, который увлечет его дорогую птичку в гораздо более экзотические сферы, чем этот прекрасный, но такой крошечный пруд.

Послание началось новостями с Земли. Живым веселым голосом Джеки рассказывала о занятиях и о лаборатории, о том, что она преподает самостоятельно – «я боюсь до ужаса, а студентам нравится, что я трясусь», – и дважды упомянула слухи о небольшой эпидемии, которая поразила несколько прибрежных ферм по выращиванию водорослей.

– Ходят разговоры о дефиците, – признала она. – Их экосистема работает на минимальных резервах, а потому дефицит неизбежен. Слишком много жителей, а в придачу к ним еще и те, кто сумел незаметно сюда проникнуть…

Но тут она поняла, что Саймона это напугает, и прибавила:

– О, ничего серьезного. Просто будем съедать за обедом на один-два куска меньше. К тому же у Стэнфорда есть собственный запас продовольствия, так что беспокоиться не о чем. Абсолютно не о чем.

Она усмехнулась своим милым беззубым ротиком и, светясь от удовольствия, объявила:

– Кстати, дорогой, я хочу тебе кое-что показать.

Тут ее лицо замерло, а голос замолк. Прошло достаточно времени, чтобы Саймон начал подозревать какой-то сбой в своем оборудовании.

Изображение снова ожило, и Джеки заговорила тихим, заговорщицким тоном:

– Никто меня не видит, дорогой. «Никто» означает – никто другой, кроме тебя. Ты не знал про мой маленький секрет, но я установила в нашем Доме кое-какие хитроумные протоколы защиты. Не такие хорошие, как у некоторых, но достаточно надежные, чтобы укрыться от любопытных глаз.

– И что эти глаза высматривают? – тихо спросил он.

Послание Джеки было огромным и включало в себя интерактивные функции. Программа услышала его и ответила голосом Джеки:

– Еще немного, дорогой. Ты все увидишь. Но сначала позволь мне показать тебе парочку других чудес. Хорошо?

Он радостно закивал, его тяга к неизведанному придавала моменту свежую, желанную остроту.

– Ты видел эти места, – продолжала Джеки. – Но я не помню, когда это было; с тех пор новые зеркала стали намного, гораздо мощнее. Я прилагаю снимки пятисот тысяч миров, на каждом из которых есть жизнь.

Снимки были знакомыми, только более четкими. В Галактике жизнь была не таким уж редким явлением. Время от времени возникали и сложные землеподобные биосферы – правда не часто и не там, где ожидалось. Самыми распространенными формами жизни оставались микробы и бактерии; типичными примерами подобных миров были Марс и Венера, моря Европы, а также живые облака Юпитера. Опыты с многоклеточными формами жизни, напротив, были исключительно неустойчивыми. Воздействия астероидов, появление сверхновых, столкновения нейтронных звезд происходили с ужасающей частотой, уничтожая все, у чего были голова и хвост. Выживали только неторопливо растущая слизь где-нибудь в глубинах моря да терпеливый вирус простуды на глубине десяти километров под отравленной почвой. В конце пермского периода Земля сама едва избежала такой участи. Но даже с учетом всех этих грандиозных катастроф землеподобные планеты встречались в тысячи раз реже прочих. У профессоров Джеки была головоломка, и, поиграв с ней, они получили ответ – весьма отрезвляющий, как и все ответы, которые дает наука.

Время от времени межзвездные облака и обреченные на смерть солнца падали в центр Галактики. Если их приток был достаточно большим, то необъятная черная дыра откликалась пылающим ужасом, который эффективно и почти повсеместно уничтожал излишне сложные формы жизни. С начала кембрийского периода Галактика взрывалась по меньшей мере трижды. Земле повезло выжить только потому, что она была окутана плотными облаками из пыли и газа, – это была достойная теплица, и построили ее боги Причуды и Каприза.

Саймон задумчиво просматривал сообщение – несколько сотен планет, выбранных наугад. Затем он попросил Дом отобрать наиболее необычные из них. По этому весьма расплывчатому запросу атум получил несколько десятков изображений облачных сфер, вращающихся вокруг солнц в сотне световых лет от его уютного кресла. Джеки вернулась, как раз когда он нашел ближайший из таких миров.

– Альфа Центавра В – это огромный мир, – произнесла она самым наставительным своим тоном. – Планета, которую кто-то недалекий назвал Новой Землей в те времена, когда все мы знали, что на этой планете есть вода и пригодная для жизни атмосфера.

Саймон никогда не видел этот чужой мир так близко. Изображение было невероятно четким, ошеломляющим. Саймону казалось, будто он парит на низкой орбите над мелководным морем черного цвета. За цвет воды отвечали бактерии – огромные массы неутомимых микроорганизмов, поглощавших солнечный свет и производивших кислород в количествах, достаточных для того, чтобы это заметили астрономы много веков назад. Однако тектоника Новой Земли радикально отличалась от земной: по целому ряду причин инопланетная атмосфера не могла поддерживать горение, не говоря уже о процветающей экосистеме.

– Сейчас, – продолжала Джеки, – наш обзор включает в себя девять миллионов сорок тысяч живых миров. Это число и эти изображения не будут опубликованы еще в течение нескольких месяцев. Мы пока не закончили и ожидаем получения еще нескольких миллионов результатов. Но на сегодняшний день, Саймон… на данный момент… всего восемнадцать планет подают безошибочные признаки многоклеточной жизни и разума. Конечно, мы могли упустить что-то незначительное. Но после столь длительных исследований, с такими невероятными инструментами – ни одной находки на расстоянии менее восьми тысяч световых лет… мой дорогой, пытливый ум просто не может не предположить, что появление разума – это случайность космических масштабов или того хуже – удачная шутка Бога…

– Надеюсь, нет, – пробормотал он.

Джеки согласно кивнула.

– А теперь по поводу моего чудесного сюрприза, – продолжила она. – Одна крошечная часть неба для нас табу. Ты знал об этом? У власть имущих есть правила. Никто, кроме них, не может смотреть на один исключительно узкий сектор пространства. И мы не смотрели, по крайней мере специально. Но на прошлой неделе произошел несчастный случай. Разумеется, мы там ничего не увидели и, конечно же, ничего не записывали. Но я подумала, что ты захочешь взглянуть одним глазком на то, как выглядит это «ничего», – при условии, что будешь хранить запись в очень надежном месте.

На фоне звезд наблюдалось крохотное свечение – похожее на комету, пылавшую жарче любого солнца.

– Это Гектор, – сообщила Джеки. – Доктор Маккол по-прежнему в космосе, по-прежнему рвется в бой. Еще десять тысяч лет – и твой бывший коллега наконец-то доберется туда, куда намеревался.

Саймон обсуждал содержание солей с раздражительным прибором-измерителем, находящимся по ту сторону спутника, когда его прервал Дом.

– Произошел инцидент, – сообщил он. – На Земле, а именно – на территории кампуса…

– Джеки?

– О ней мне пока ничего не известно, – признался голос. – Стэнфорд и прилегающие к нему территории временно недоступны. Беспорядки продолжаются. Там все еще идут ожесточенные бои. Дать исчерпывающую оценку пока не могу.

– Беспорядки? – недоверчиво переспросил Саймон.

– Да.

– Но почему?

– Ходили рассказы, слухи…

Дом запрограммирован так, чтобы выражать печаль и сочувствие, но не чрезмерно. О гневе и речи нет; а потому следующие слова прозвучали бесстрастной констатацией факта:

– По слухам, община Стэнфорда утаивала продукты питания; это вызвало стихийный протест, впоследствии переросший в насильственные действия, в которых приняло участие около миллиона жителей города. В ответ гражданские власти применили силу, возможно несколько чрезмерную…

– А что с Джеки?

– У меня есть списки убитых и раненых, сэр. Данные постоянно уточняются. Подтверждена смерть восьмидесяти трех гражданских; около сотни пока числится пропавшими. Но я обязательно сообщу вам, как только найду ее, где бы она ни была.

Саймон решил, что не будет волноваться. Шансы, что именно с этой энергичной аспиранткой произошло несчастье, минимальны. Огромную старую школу посещают десятки тысяч, так что – нет, он не будет сходить с ума, это пустая трата времени. Убежденности ему хватило на восемь минут сосредоточенной работы. Потом Саймон на полуслове отключил сенсорный экран и обратился к Дому:

– Узнаешь хоть что-то – свяжись со мной.

– Конечно, сэр.

Его дом – их с Джеки дом – был единственным строением на крошечном зеленом островке из плавучего коралла, дрейфовавшем по водной поверхности спутника. Важнее всего сейчас было бежать отсюда, отгородиться от всего, что напоминало о Джеки. В одиночку Саймон взмыл на реактивном самолете над поверхностью моря, удерживаемого в положенных границах маслянистой пленкой, распугивая стаи птиц и радужных летучих мышей. Затем он пришвартовался к перегородчатой центральной башне и сел в подъемник, который спокойным голосом поинтересовался, куда везти.

– Вверх, – бросил Саймон. – Просто вверх.

Свод Япета был гораздо совершеннее тех, что защищали внутренние миры Солнечной системы. Чернее космической пустоты, непрозрачный, несокрушимый: если цивилизации суждено исчезнуть сегодня, этот свод останется невредимым до тех пор, пока Солнце не превратится в остывшие белые угольки. Такой ресурс прочности имел огромное значение. Саймон миновал последний свод теплицы и оказался на ночной стороне спутника, где уже занимался рассвет. Он остановил подъемник, прежде чем тот достиг пристани, находившейся на самом верху, и стал смотреть, как восходит солнце – крохотная искра яростного ядерного пламени, которое затмевали тысячи лазеров, направленные на этот скромный спутник Сатурна.

Союз государств ледяного пояса объединил свои силы. Меркурий, долгое время считавшийся слишком затратным для терраформирования, был выкуплен и частично уничтожен, камни и железо переработаны и превращены в армаду огромных орбитальных солнечных коллекторов, накапливавших энергию и производивших пучки света, которые могли бы уничтожать корабли, города и даже целые миры. Могли бы – но этого никогда не случится, учитывая то, как тщательно их программировали, какие меры безопасности принимали. Сфокусированная энергия Солнца направлялась на прочную черную теплицу, а уже сама теплица поглощала и направляла весь ресурс в сердце искусственных солнц, заставлявших Япет светиться изнутри. Такое решение было и дешевле, и приятнее, чем строительство и обслуживание множества термоядерных реакторов. Каждый фотон поглощался, и, как результат, живой мир обретал теплую, сверкающе чистую, благодатную воду – в таком месте Саймону хотелось бы жить вечно.

Джеки всегда любила эту часть подъема, вот почему Саймон остановился здесь. Остановился и стал ждать: он знал, что она жива и с ней все хорошо, но ведь беспокоиться – это вполне нормально, верно?

Обстановка на Земле всегда была сумбурной.

Он отдавал себе отчет в том, что у Джеки есть друзья и коллеги и что она должна помочь им, прежде чем сможет прислать ему весточку. И что, скорее всего, даже потом у нее не будет возможности сделать это сразу, учитывая весь хаос и неразбериху; да к тому же в подобных случаях по настоянию власть имущих вводится цензура.

Нет, он вовсе не терзался тревогой.

И тут его вызвал Дом:

– Сэр?

В голосе звучала печаль.

Больше всего Саймона удивило то, как быстро он обрубил все контакты с Вселенной. Прежде чем прозвучало следующее слово, прежде чем Саймон понял, что собирается сделать, его маленький острый ум уже принял решение и перекрыл канал связи с Домом.

Если Саймон ничего не будет знать, значит Джеки жива. И так будет до тех пор, пока он в состоянии выносить холодную безграничную пустоту космоса вокруг и звук собственного тяжелого судорожного дыхания.