Накинув сбрую на паука, не подозревающего о грядущей судьбе его обширного и древнего проекта, мы поднимались наверх в полной темноте. У нас ушли дни, чтобы сюда спуститься, и уйдут дни, чтобы вернуться на поверхность, – где, как пообещал Гарри, нас будет ждать новый воздушный шар.

На этот раз, хоть мне и предложили сбежать в бессознательное состояние, я не спал. У меня было нехорошее предчувствие, что последний акт этой маленькой драмы еще не сыгран. И я хотел его увидеть.

Мы уже преодолели нижние ледяные слои и поднимались сквозь двести пятьдесят километров подземного моря, когда таймер Мириам сообщил, что далеко внизу взорвался двигатель. Изолированные толщей льда, мы ничего не почувствовали. Но мне показалось, что паук, несущий нас к свету, на долю секунды замер.

– Дело сделано, – твердо произнес Майкл. – Назад пути нет.

После выхода из пещеры Мириам с ним почти не разговаривала. Она даже чаще обращалась ко мне. Но теперь она заговорила.

– Я много думала. Я не смирюсь, Майкл. И мне плевать на тебя, на Гарри и на ваше проклятое голосование. Как только мы вернемся домой, я сообщу обо всех наших открытиях.

– У тебя нет доказательств…

– Меня воспримут достаточно серьезно. Рано или поздно кто-нибудь снарядит другую экспедицию и подтвердит мою правоту.

– Ну ладно.

Таков был его ответ. Но я знал, что все еще не окончено. Он не хотел встречаться взглядом с моими насмешливыми глазами.

И я совершенно не удивился, когда через двенадцать часов, пока Мириам спала, привязавшись к сетке на спине паука, Майкл достал из ранца два флакона и прижал один к клапану на ее ноге, а второй – к клапану на пояснице.

– Ты собираешься отредактировать ее, – прокомментировал я, наблюдая за ним. – Спланировал это вместе с папочкой?

– Заткнись, – огрызнулся он.

– Ты извлечешь ее из головы, поиздеваешься над воспоминаниями, над самой ее личностью, а потом зальешь результат обратно. И во что ты заставишь ее поверить? Что она все это время оставалась на «Крабе» с Гарри, а ты высадился на Титан, но ничего не нашел? Пожалуй, это сработает.

– Мне нечего тебе сказать.

Зато я хотел ему сказать много всякого разного. Я сам не святой, но Пул вызывал у меня такое отвращение, какое может испытывать только человек, лишенный морали сам.

– Я думал, ты любишь ее. Я даже думал, что она тебя любит. И все же ты готов залезть к ней в голову и в сердце, лишь бы удовлетворить свои грандиозные амбиции. Я тебе кое-что скажу. Тот Майкл, которого она оставила в карманной вселенной, с которым она попрощалась навсегда, был куда лучшим человеком, чем ты способен когда-либо стать. Потому что он не был запятнан огромным преступлением, которое совершил ты, взорвав пещеру. И потому что он не был запятнан этим.

И я тебе кое-что предскажу. Неважно, чего ты добьешься в будущем, Майкл Пул, это преступление всегда будет глодать тебя изнутри. И Мириам никогда не полюбит тебя. Даже если ты сотрешь ей воспоминания об этих событиях, между вами всегда будет невидимый барьер, потому что она почувствует ложь. Она уйдет от тебя, а потом ты уйдешь от нее. И еще ты убил Титан. Однажды, через миллионы лет, воздух здесь замерзнет и прольется дождем, и все живое умрет. Только из-за того, что ты сегодня натворил. И знаешь, Пул, быть может, те, чей труд ты погубил, однажды заставят тебя расплатиться за это.

Он был открыт и беззащитен, а я хлестал его словами. Ему нечего было ответить. Он лишь баюкал спящую Мириам, пока его машины высасывали ее память.

Мы больше не разговаривали, пока не выбрались под мрачное небо Титана.