Дни на Титане очень долгие, и когда мы вернулись к гондоле, в ландшафте или в небе ничего не изменилось и ни одна размытая тень не сдвинулась с места. Пул и Дзик деловито устанавливали большие надувные колеса на оси, закрепленные под поврежденным корпусом.

Когда они закончили, мы вернулись в гондолу. Пул отрегулировал несколько внутренних ламп, чтобы они светили в зеленом, желтом и голубом спектрах, и мы с облегчением погрузились опять в яркий земной свет.

На этом импровизированном грузовике-гондоле мы и отправились выполнять следующий этап экспедиции. Мне сказали, что мы едем к ударному кратеру, где должна быть жидкая вода. Кратер этот находился неподалеку от криовулкана – еще одного интересующего нас объекта. До нужного места было всего около сотни километров от места приземления.

Мириам перегрузила собранные образцы в холодильник, а некоторые пропустила через небольшой полевой анализатор, после чего начала трещать о полученных результатах. Пул поддакивал ей чаще, чем Дзик, но и он был не очень разговорчив.

Дзика и Пула больше интересовали возможности переоборудованной гондолы. Как мальчишки-переростки, они сидели за импровизированной водительской консолью и спорили из-за передаточных чисел и проходимости больших шин. Пул даже настоял, что будет управлять гондолой вручную, хотя Титан сам по себе настолько плоский и скучный, что большую часть пути с этим легко справился бы и автопилот. Я убедился, что они совершили ошибку, не взяв с собой в подобную экспедицию специалистов-биологов. Одна лишь Мириам проявляла искренний интерес к биоценозам, которые мы собирались изучать, а Пула и Дзика слишком легко отвлекла техника – но она ведь, в конце концов, всего лишь средство, а не цель.

Тем не менее они немного переделали интерьер, и в гондоле стало уже не так тесно. Кресла разделили и установили по окружности кабины: теперь можно было сидеть, не касаясь локтями соседей. Кабину загерметизировали, поэтому мы смогли снять шлемы. И хотя расширяемые стены больше не работали, стало достаточно просторно, чтобы один из нас мог даже снять костюм. Пул приказал нам делать это по очереди, потому что мы не снимали их уже несколько часов. Как костюмам, так и нам самим пора было пройти кое-какое «техобслуживание». Пул отгородил ширмой уголок, где снятые костюмы могли выполнить функции самопроверки и обновления, пока мы принимали душ – из воды, добытой путем утилизации мочи и пота. Почему-то считалось, что такая вода намного безопаснее, чем растопленный местный лед. Пул воспользовался душем первый, затем пошла Мириам. Она торопилась, потому что ей не терпелось вернуться к работе, и продолжала болтать даже под душем.

После Мириам настала моя очередь. Я встал под чуть теплые, едва моросящие капельки, но и они принесли облегчение, когда кожа стала впитывать воду. Все-таки я решил под душем не задерживаться. Неизвестные опасности Титана находились всего в нескольких сантиметрах от нас, за тонкими металлическими стенами гондолы, и мне не хотелось надолго оставаться без защиты костюма.

Следом за мной в душ отправился Дзик, и его костюм окутал нас поразительной вонью. А я позлорадствовал, что при всем бахвальстве Дзика его реакция на ужасы посадки оказалась столь же постыдной, как и моя.

Часа через два мы достигли нужного места. Облачившись снова в костюм, я сидел в кресле и смотрел из-за плеч Мириам и Пула на разворачивающийся впереди ландшафт. Криовулкан выглядел как холм, возвышающийся над горизонтом в нескольких километрах к западу от нас. Он был похож на щитовой вулкан, как Гавайи или гора Олимп на Марсе – плоский купол с кальдерой наверху. Сейчас он не извергался, но я видел, как языки застывшей «лавы» создали его склоны. Этой лавой был водяной лед, щедро приправленный аммиаком, который вырывался из странной мантии этой планеты – из водно-аммиачного моря в нескольких километрах под поверхностью Титана.

Что же касается озера в кратере вулкана, я увидел лишь равнину, плоскую и еще более безликую, чем большинство здешних равнин, присыпанную кое-где ледяным песком. Но озеро здесь точно было, только спрятанное от глаз. Пул вывел изображения с радара, показывающие ясные очертания ударного кратера в несколько километров шириной – он находился прямо перед нами. Падающий астероид или комета – а в системе Сатурна, наверное, это был фрагмент кольца или кусок расшатанного приливными силами спутника – создавал при ударе мощный энергетический импульс. В результате воде хватало тепла, чтобы долгое время, целые тысячи лет, оставаться жидкой. Именно такое озеро здесь и сформировалось, затем оно покрылось тонкой корочкой льда, а ветер засыпал все песком. Но соленое озеро осталось там, в глубине, храня свое тепло.

А вдоль круглого берега мы увидели такие же губчатые громады, которые обнаружили на берегу полярного озера обернутыми в силановую пленку. Эти массивы располагались вокруг озера в довольно четком порядке, а многие виднелись поблизости от расщелин, ведущих, судя по всему, в глубину ледяных скал под нами. Мириам начала азартно собирать информацию.

Тем временем Пул корпел над изображениями, полученными с самого дна кратерного озера. Он обнаружил движение – размытые силуэты, занятые какими-то своими делами. На мой взгляд, они выглядели как машины, добывающие породу в карьере. Но у меня не было достаточно опыта, чтобы разбираться в таких изображениях, а Пул не поинтересовался моим мнением, поэтому я промолчал.

Мириам приходила все в большее и большее волнение от своих новых находок. Она фонтанировала гипотезами, даже просто собирая данные и отправляя их Гарри на «Краб».

– Слушайте, по-моему, очевидно, что Титан – это место пересечения двух видов жизни – силанов из этановых озер и органических губок. Я провела быстрый анализ СНОN-тканей. Они подобны нашим, земным, но не идентичны.

Для синтеза белков они используют немного иной набор аминокислот, и у них свой вариант ДНК: другой набор оснований и другая система кодировки. Силаны же подобны тем формам жизни, которые мы обнаружили в азотных прудах на Тритоне. Но опять-таки силаны им не идентичны, у них другой набор кремниево-кислородных молекулярных цепочек.

Возможно, обе формы жизни были занесены сюда через панспермию – естественный процесс распространения жизни между планетами, в форме чего-то вроде спор, выбитых с родной планеты ударами метеоритов и занесенных сюда солнечным ветром и гравитацией. Если органическая жизнь в Солнечной системе первоначально зародилась на Земле или на Марсе, она легко могла попасть сюда, засеять кратерное озеро, а потом развиваться по иной эволюционной стратегии. Аналогично и силаны на полюсах нашли место для обитания и стали развиваться своим путем, независимо от родственников…

Перенос материалов из маслянистых этановых озер в кратеры с водой наверняка мог породить такие существа. Для возникновения жизни нужны мембраны, нечто, изолирующее внутренность клетки от внешней среды. А вода и масло не смешиваются, и при их соприкосновении такие мембраны возникают естественным образом.

Она покачала головой.

– Просто поразительно: здесь мы обнаружили место, где могут сосуществовать два вида жизни из разных концов Солнечной системы.

– Но есть одна проблема, – отозвался Дзик из душа. – И силаны, и губки обитают в изменчивой среде. Этановые озера пересыхают каждый местный год. А все кратерные озера через несколько тысяч лет замерзнут.

– Да, – согласилась Мириам. – И тем и другим необходимо мигрировать. И вот именно поэтому, я думаю, они и начали сотрудничать.

И она торопливо изложила нам версию о том, как органические губки выбирались из озер и добирались до летнего полюса. Возможно, они попадали туда по глубоким расселинам, выбитым в ледяной коре Титана теми же метеоритами, что создавали те самые кратерные озера. Там, на глубине нескольких километров, вблизи аммиачного океана они могли найти жидкую воду. Холодную, соленую, совсем неподходящую для земных организмов, но это была жидкость, и она давала шанс выжить. А на полюсе они находили силановые лилии, плавающие на этановых морях. Лилиям, в свою очередь, требовалось мигрировать на зимний полюс, где шли драгоценные для них этановые дожди.

Мириам приставила кулак к ладони.

– Вот так они соприкоснулись, губки и лилии…

– И получились местные птицы, – договорил я.

– В этом вся суть. Они взлетают с озера, как мы и видели, направляясь на зимний полюс. А по дороге, возможно, сбрасывают губки в новые кратерные озера. Это настоящий симбиоз, при котором две совершенно разные формы жизни пересекаются – и сотрудничают, потому что без миграции ни одна из них в одиночку выжить не сможет. – Она посмотрела на нас с неожиданным сомнением. – Мы всего лишь дилетанты. Наверное, любой компетентный биолог смог бы проделать в этой гипотезе дыры размером с кольца Сатурна.

– Никакой компетентный биолог на основе этих фактов не стал бы выдвигать какие-либо гипотезы, – сказал Дзик.

– Не стал бы, – послышался металлический голос виртуального Гарри. – Но ты хотя бы создала правдоподобную модель, Мириам. И для этого нам вообще не требуется обсуждать разумность здешних существ. Отличная работа.

– Но все еще остаются кое-какие вопросы, – сказала Мириам. – Возможно, губки обеспечивают этим птицам разумность или как минимум некую направленность. Но как быть с энергией? Ведь эти лилии – особо низкоэнергетическая форма жизни…

– Быть может, я смогу ответить, – сказал Майкл. – Я тут проделал собственный анализ. И могу немного рассказать об источнике энергии силановых лилий. Хотите верьте, хотите нет, но я думаю, что даже в таком пасмурном мире они занимаются фотосинтезом.

И он описал те обнаруженные им химические реакции, которые, по его мнению, обеспечивают фотосинтез за счет совершенно иных веществ и биохимических процессов, чем основанный на хлорофилле фотосинтез зеленых земных растений.

– Ну конечно! – воскликнула Мириам. – Я сама должна была это заметить! Я так ни разу и не спросила себя, а что эти лилии делают, лежа на поверхности озера. Ловят солнечный свет!

Гарри тоже воодушевился.

– Слушай, сынок, если ты прав, ты, возможно, уже окупил эту экспедицию. Низкотемпературные фотосинтезирующие организмы на основе силана будут иметь огромную коммерческую ценность. Только подумай, ведь их можно будет выращивать в азотных озерах на Тритоне, а потом носиться по внешнему краю Солнечной на этих живых парусах.

Его широкая улыбка была видна даже на маленьком виртуальном изображении.

Пул и Мириам тоже улыбались, глядя друг на друга с сияющим видом. Их, как эти силановые лилии и органическе губки, тоже объединял своеобразный вариант симбиоза: создавалось впечатление, что им нужен восторг открытий и достижений, чтобы их потянуло друг к другу.

Что ж, в данный момент в гондоле царило радостное настроение – мы так не радовались с самого падения. Даже Билл Дзик, все еще стоявший под душем, издавал нечто вроде удовлетворенного похрюкивания.

И как раз в этот момент раздался хруст, словно металл гондолы стиснули огромные челюсти, и она опрокинулась набок.

Пул и Мириам зашатались и принялись выкрикивать друг другу команды. А я установил рекорд скорости надевания шлема.

Хруст повторился, затем звук разрывающейся оболочки – и чей-то вопль, он сразу превратился в клокочущий хрип и резко оборвался. Внутрь ворвался ледяной воздух, который я ощутил даже через теплоизоляцию костюма. Обернувшись, я увидел, что возле душевой кабинки зияет дыра, проделанная в тонком корпусе гондолы, а сквозь нее просвечивают темно-красные сумерки Титана. Нечто вроде клешни или огромной руки-манипулятора Мириам усердно кромсало корпус, расширяя дыру.

А обнаженный Билл Дзик, всего в паре метров от своего костюма, который мог бы его спасти, уже замерз насмерть.

Этого зрелища мне хватило. Я распахнул люк в крыше гондолы и вывалился наружу, не дожидаясь Мириам или Пула. Спрыгнув на песок, я побежал, насколько здесь получалось бегать. Костюм по мере сил помогал мне. За спиной слышались хруст и треск. Я не оглядывался.

Отбежав на сотню метров, я остановился, задыхаясь, и обернулся. Пул и Мириам бежали следом. Мне немного полегчало – я хоть не оказался на Титане в одиночестве.

И тут я увидел, что стало с нашей гондолой. Машины, что сейчас разделывали ее, – а это были машины, тут я нисколько не сомневался – походили на ледяных пауков с веретенообразным телом длиной метров десять, с тремя ухватистыми клешнями на концах тонких (а другие при малой силе тяжести и не нужны) конечностей. Четыре, нет, пять таких штуковин трудились над обломками гондолы. Я увидел, что сперва они набросились на колеса, поэтому мы и перевернулись, а теперь проворно разбирали всю конструкцию на части. Более того, за ними я заметил цепочку таких же тварей, несущих серебристые фрагменты, которые могли быть только частями гондолы, вверх по склону, к вершине криовулкана. Некоторые из крупных деталей они оставили целыми, в том числе модуль ВЕТ-двигателя, но уносили их с той же целеустремленностью.

Я понял, что через несколько минут на ледяной поверхности от гондолы мало что останется – кроме Билла Дзика. Обнаженный и уставившийся в небо замерзшими глазами, он стал малопривлекательным трупом, но все равно не заслуживал той судьбы, что на него обрушилась.

Перед нами из Виртуала выскочила голова Гарри Пула.

– Что ж, – прокомментировал он, – это несколько усложняет задачу.

Майкл махнул на него рукой и рассеял пиксели, как облачко мух.