Глава двадцать вторая
Следствие становится интересным
Наконец Груздев был задержан и доставлен в Энск. Из МВД сообщили, что, вероятно, скоро задержат и Клятова. Мы с Димой отправились в тюрьму допрашивать Груздева.
Когда Груздева ввели в камеру, мы оба с интересом на него посмотрели. Он был в темной клетчатой рубашке, острижен под машинку и ничем особенным не выделялся из тех, кого обычно приводят на допросы. Все стрижены под машинку. У всех руки сложены за спиной — тюремная привычка. Все обычно в темных рубашках.
На анкетные вопросы Груздев отвечал без всякого выражения, ровным, спокойным голосом. У меня было ощущение, что он нетерпеливо ждет, когда кончится формальная часть допроса и начнется разговор по существу.
Наконец я отложил ручку и спросил спокойным, даже равнодушным тоном:
— Скажите, Груздев, признаете вы себя виновным в том, что совместно с Клятовым Андреем Осиповичем ограбили квартиру инженера Никитушкина?
— Признаю,— спокойно сказал Груздев.
— А в убийстве жены инженера Анны Тимофеевны признаете себя виновным?
— Не помню,— сказал Груздев,— может, я убил, может, Клятов.
Честно говоря, меня очень удивило, что он признался сразу и без всяких колебаний. Я посмотрел на Диму. Дима чуть прикрыл глаза. Не хотел, наверное, чтобы Груздев заметил, как загорелись они любопытством.
— Расскажите, как это происходило? — спокойно спросил я.
— Вы знаете, гражданин следователь,— сказал Груздев,— честно скажу, не помню.
— Ну как же вы не помните,— спросил я,— дело-то ведь не шуточное — разбойное нападение с убийством? Знали, на что идете. Небось готовились заранее.
— Наверное, готовились,— согласился Груздев,— только этим Клятов занимался. Он разузнал, что Никитушкин «Волгу» получает и восьмого должен за нее деньги вносить в магазин. Он всему делу голова. А меня в помощь взял. Я что ж… Я как он скажет.
— То есть вы хотите сказать, что дело было задумано Клятовым и вам он предложил соучастие?
— Точно, точно,— закивал головой Груздев.
— Хорошо. Когда же он вам предложил соучастие?
— Я думаю, пожалуй, в середине августа был первый разговор.
— Какого числа?
— Наверное, пятнадцатого или шестнадцатого. Точно-то я не помню.
— Значит, пятнадцатого или шестнадцатого августа. Какой же был разговор?
— Ну так, вообще. Клятов сказал, что он электричество чинил у инженера одного в Колодезях. Там вещей много ценных. А главное, инженер машину «Волга» покупает. Его очередь скоро подходит, и, значит, деньги на машину будут у него дома. Машина, мол, стоит пять тысяч шестьсот, значит, наверное, тысяч шесть инженер возьмет из сберкассы. Вот, мол, было бы хорошо нам на двоих.
— А вы что сказали?
— Я сказал, что и верно хорошо.
— Ну и что?
— Ну и все. На том разговор и кончился.
— А следующий разговор когда был?
— Дня через три-четыре. Опять Клятов начал говорить, что деньги, мол, прямо будут лежать, нас дожидаться. Наверное, всего только день или два лежать будут. Долго такие деньги дома не держат.
— Вы понимали, что он предлагает вам ограбить Никитушкиных?
— Да как сказать, не то чтобы понимал, но догадывался, что разговор неспроста.
— Прямо было сказано, что он предлагает ограбить, совершить разбойное нападение?
— Точно не помню. Нет, кажется, еще не в этот раз, кажется, позже.
— А число называл Клятов, когда, по его мнению, у Никитушкиных будут деньги дома?
— Нет, это он позже называл.
— Вы что же, каждый день об этом с Клятовым говорили?
— Почти каждый. Точно-то я не помню, но, как выпьем, так и пойдет разговор. Сейчас, мол, мы довольны, если трешку на пол-литра достали, а тогда, мол, пей, гуляй сколько хочешь, ну и всякое такое. Денег он мне в долг давал понемногу — то пять рублей, то десять. А потом однажды говорит: пойдешь, мол, Петя, со мной у Никитушкиных деньги брать? Дело, мол, не трудное. Старики с перепугу сами отдадут. Показал мне пугач — знаете, в магазинах продаются из пластмассы? Только в магазинах они белые, а этот Клятов черной краской выкрасил, и стал он похож на настоящий. Ну конечно, для того, кто с настоящими дела не имел.
— А вы, Груздев, имели дело с настоящими пистолетами?
— Да так особенно не имел, но случалось видеть.
— Где же вы все эти разговоры с Клятовым вели?
— Да, знаете, пол-литра купим — и к нам в Яму, а у нас почти все дома пустые стоят. В любой двор заходи и садись на скамеечку.
— Что же вы ему ответили в тот раз, когда он спросил, пойдете ли вы с ним?
— Я выпивши был и сказал, конечно, что пойду. Мне тогда надо было у него еще денег попросить, так я боялся, что он не даст, если откажусь.
— Значит, вы согласились?
— Да, согласился.
— А день, когда вы пойдете грабить, он не называл?
— В тот раз не называл.
— А когда же он сказал, что грабить пойдете седьмого сентября?
— Накануне сказал.
— То есть шестого сентября. В котором часу? Где?
— Вечером. Пришел ко мне в Яму часов, наверное, в девять. Старуха Анохина дома была, так он меня из дома вызвал. Пошли во двор, сели. Клятов и говорит: «Ну, Петька, наше время пришло. Никитушкин из сберкассы деньги взял. Завтра часиков в одиннадцать пойдем с тобой».
— Откуда Клятов знал, что Никитушкин взял из сберкассы деньги?
— Он про это ничего не говорил.
— Так. Значит, предложил он вам седьмого сентября идти грабить Никитушкиных. Вы согласились?
— Мне сперва страшно стало. Я хоть глупостей и много наделал, а преступлений пока еще не совершал.
Ну, Клятов бутылочку выставил. Мы с ним выпили. Потом он еще за бутылочкой сбегал. Словом, обо всем договорились. Условились, что он за мной часиков в одиннадцать зайдет и мы поедем к Никитушкиным.
Я все время очень внимательно следил за Груздевым. Он говорил охотно. Мне казалось, что он не только ничего не скрывает, но даже не хочет скрыть. Он очень многословно, с подробностями, часто лишними, рассказал, как на следующий день, то есть седьмого сентября утром, ему принесли телеграмму о том, что приезжают его друзья, припомнил точный текст, хотя никто его об этом не спрашивал. Телеграмма была в деле. Ее нашли при обыске в квартире Анохиных. Рассказал, как он решил скрыться от друзей и ушел из дома. Как он ходил по городу, зашел в кино, чтоб время протянуть. Какую картину смотрел, не помнит. Потом распил с кем-то у магазина бутылочку на троих. И обратно в тот же кинотеатр, успел на следующий сеанс.
— А деньги у вас откуда были? — спросил я.
Он тогда вспомнил про двести рублей, которые ему дал накануне Клятов с тем, что Груздев отдаст из своей доли. Об этих двухстах рублях мы уже знали из показаний Анохиных. Словом, рассказ Груздева полностью подтверждался. Потом будто бы еще раз выпил у другого магазина и еще раз пошел в кино. И опять не помнит, какую картину смотрел. Потом подстерег Клятова, когда тот зашел к нему, в дом Анохиных. Когда Клятов туда шел, так он его пропустил, а на обратном пути перехватил все-таки.
Все это он рассказывал охотно, обстоятельно, я бы даже сказал — с каким-то своеобразным удовольствием. Я был совершенно убежден, что так же гладко пойдет допрос до конца, однако вдруг с Груздевым случилось какое-то непонятное превращение.
Дело было так: он перехватил Клятова, когда тот возвращался из Ямы и время было отправляться к Никитушкиным.
— Как вы добрались до Колодезей? — спросил я. И вдруг Груздев ответил:
— Не помню.
— То есть как не помните? Шли вы пешком или ехали на автобусе?
— Не помню,— упрямо повторил Груздев.
— Груздев,— сказал я,— вы так подробно и ясно нам все рассказали, вы так точно помнили каждую мелочь — и вдруг вы перестали все помнить? Согласитесь сами, что это странно.
— Вы поймите, гражданин следователь,— сказал Груздев,— все дело готовил Клятов, а меня взял помогать себе. Я для храбрости крепко выпил. На такое дело в первый раз боязно идти. И, конечно, ничего не помню.
— Значит, вы не помните, как добрались до Никитушкиных?
— Нет, не помню.
— А как вошли к Никитушкиным?
— Не помню.
— Ну что, вы постучали в дверь или позвонили?
— Не помню.
— Кто вам открыл дверь?
— Не помню.
Передо мной сидел другой человек, хмурый, замкнутый. Будто подменили его.
— Где живут Никитушкины?
— Не помню.
— Где лежали деньги?
— Не помню.
— Куда вы дели деньги?
— Не помню.
— Слушайте, Груздев,— сказал я,— вы рассказываете, что выпили два раза по полтораста грамм с большими перерывами в течение целого дня. Вы человек много пьющий. Неужели вы были так пьяны, что ничего не помните?
— Клятов еще дал мне для храбрости выпить,— хмуро говорит Груздев.— Ну, я ничего и не помню.
Я вынимаю из ящика зажигалку и показываю Груздеву.
— Скажите,— спрашиваю,— это ваша зажигалка?
На зажигалке изображен человек, целящийся из пистолета. Я держу ее то вертикально, то горизонтально, и на лице у человека то появляется, то исчезает маска.
— Как вам сказать,— пожимает плечами Груздев,— вообще-то моя, мне ее когда-то друзья подарили. Но теперь я уж не знаю, моя или не моя.
— Как это понять? — спрашиваю я.
— Видите ли,— объясняет Груздев,— перед тем… Словом, перед тем, как пришла телеграмма, что мои друзья едут, я у Клятова взял в долг двести рублей. А он много раз мне предлагал продать зажигалку. Очень она ему нравилась. Десять рублей даже давал. А я не соглашался. Все-таки у меня только она от друзей и осталась. А тут он уперся. Дашь, говорит, в залог зажигалку — получишь две сотни. А мне деньги очень были нужны.
— Зачем? — спрашиваю я.
— И за квартиру я задолжал, и жене давно не давал денег. Да и потом, на такое дело шли. Всяко могло получиться.
— То есть это грабить Никитушкиных?
— Ну да, ну да,— хмуро соглашается Груздев.— Я ему и дал зажигалку. С тем, конечно, что он мне ее вернет. Долг с меня получит и зажигалку вернет.
— И вернул он вам зажигалку?
— Где там! Дальше все так завертелось… Не до зажигалки было.
— То есть что завертелось? Ограбление Никитушкиных?
— Ну да, ну да, ограбление Никитушкиных, бегство,— хмуро говорит Груздев и повторяет вполголоса, как будто для себя: — Ограбление Никитушкиных, бегство…
— Вы не помните, где вы ее потеряли?
Груздев смотрит на меня с удивлением и говорит:
— Я же вам говорю, у меня ее Клятов забрал.
Я долго пишу протокол. Груздев сидит хмурый, как в воду опущенный. Наконец я кончаю. Груздев читает его как-то медленно, без интереса, расписывается на каждой странице, и вид у него такой, будто это его совершенно не касается, и скучно ему, и безразлично.
— Хорошо, Груздев,— говорю я,— идите и подумайте. Советую вам хорошо подумать. Тем, что вы ничего не помните, вы не отделаетесь. Раньше или позже придется вам рассказать все подробно.
Я вызываю конвойных, и Груздева уводят. Мы с Иващенко долго молчим.
— Ничего не понимаю,— говорю я.
— Так подробно все рассказывал,— пожимает плечами Иващенко,— и вдруг будто его подменили.
Я встал и начал прохаживаться по камере.
— Человек первый раз в жизни совершил преступление,— рассуждал я.— Он сам хочет все откровенно рассказать. Он все и рассказывает, пока не доходит до самого преступления. Рассказывать о нем выше его сил. Даже не то что рассказывать — вспоминать о нем.
— Почему же он так спокойно рассказал о том, как они условились с Клятовым? Да, в сущности, почти все спокойно рассказал. Как он поймал Клятова возле своего дома. Все это он прекрасно помнил. И вдруг то, как добрались до Колодезей и где живут Никитушкины, не может вспомнить. Нет,— Иващенко встал, но, сообразив, что вдвоем нам ходить взад-вперед невозможно — места мало, сел опять,— тут что-то не то. Может быть, он боится Клятова?
— Тоже ерунда, он же понимает: пока он в заключении, Клятов ему не опасен.
— Иван Степанович,— сказал Иващенко,— а если… он ни в чем не виноват?
— А признался из любезности к нам? — усмехнулся я. Но Иващенко, кажется, был увлечен своей идеей:
— А если он просто понял, что все улики против него, что опровергнуть их невозможно, и решил лучше уж самому признаться.
— Фантазия следователю нужна,— сказал я,— однако неограниченная фантазия не помогает следствию. В общем, давай сделаем так: пока вызывать его подождем. Направим на экспертизу, послушаем, что психиатры скажут. За это время, может быть, задержат Клятова. Послушаем, что он нам сообщит. А пока данных нет, не будем строить необоснованные версии.
