Глава 56

Хант отнесся к новости с недоверием, но Джек стоял на своем.

– Так сказал напоследок Фримантл.

– Повтори. – Детектив скрестил руки. Они все еще стояли на заднем дворе, подальше от посторонних взглядов, неподалеку от леса. Кэтрин, шокированная известием, еще не пришла в себя. Джонни замер в напряженной позе, с разгоряченным лицом.

– Он спал в сарае, а потом проснулся и вышел. Я пошел за ним. – Джек взглянул на Джонни и тут же отвел глаза. – Я пошел за ним.

– Но не в дом, – сказал Хант.

– Испугался. – Джек умолчал о птицах. Не стал говорить, как они сидели на крыше, внимательные, неподвижные. Страх перед воронами был слишком велик и касался только его самого.

Хант покачал головой.

– Он мог говорить о чем угодно.

Кэтрин крепко обняла сына, но Джонни нетерпеливо дернул плечами.

– Когда мы нашли его, у него была нашивка с ее именем. Нашивка с рубашки, которую она носила, когда исчезла.

– Тебя я уже выслушал, – сказал Хант. – А сейчас разговариваю с твоим другом. – Он кивнул Джеку. – Фримантл назвал Алиссу по имени?

– Нет.

– Повтори слово в слово, что он сказал.

Джек посмотрел на Джонни, потом снова на детектива. Сглотнул.

– Шахта Норт-Крозе. Он так сказал.

– Дословно. Мне нужно, чтобы ты повторил слово в слово.

Джек запнулся, потом произнес:

– Она в шахте Норт-Крозе.

– И ты уверен…

– Он говорил об Алиссе, – вмешался Джонни. – Мы уже раньше его спрашивали. Это он и имел в виду. Ничего другого.

Хант нахмурился.

– А еще ты говорил, что он слышал у себя в голове голос Бога. Понимаешь, в чем тут проблема?

– Надо проверить.

Хант слышал о шахте Норт-Крозе. Как и все они. Последняя из крупных золотоносных шахт, самая большая из всех когда-либо работавших в округе Рейвен. В начале 1800-х ее открыл француз по имени Жан Крозе. Вертикальный ствол уходил на семьсот футов в глубину и разветвлялся, следуя за жилой. Находилась шахта в лесу, в северной части округа. Хант побывал там однажды, и в памяти остались высокие деревья и выходы гранита, динамитные склады на косогоре и множество горных выработок. Самой глубокой и самой известной из всех – а их там насчитывались десятки – была шахта Норт-Крозе. Действовала она около двадцати лет и за это время дала золота больше, чем любая другая шахта на территории Северной Каролины, а также унесла жизни четырех человек. Жан Крозе стал местной легендой, в его честь назвали улицы и крыло библиотеки.

Некогда весь этот район был открыт для посещений как историческая достопримечательность, но три года назад власти штата закрыли его, поскольку шахты стали рушиться, и некий геолог из Чейпел-Хилла объявил территорию выработок небезопасной. Норт-Крозе находилась недалеко от того места, где нашли тело Дэвида Уилсона. Путь от нее до моста занимал двенадцать минут на высокой скорости. Может быть, пятнадцать. Хант посмотрел на небо. До заката оставалось четыре часа.

– Поздно, – начал он, но Кэтрин тронула его за руку.

– Пожалуйста.

Детектив замялся.

– Пожалуйста.

Он отвернулся, чтобы не видеть отчаяния в ее глазах, и, заметив выходящего из дома медэксперта, сказал:

– Подождите здесь.

Трентона Мура детектив догнал на солнечной стороне дома.

– Дэвид Уилсон… Ты упомянул, что он был скалолазом.

Мур прищурился.

– Да, все указывает именно на это.

– А не мог ли он, имея в виду те же физические характеристики, лазать по пещерам?

– Ты про спелеологию? Конечно. Многие скалолазы увлекаются исследованием пещер. Похожий мир, который нужно одолеть. – Медэксперт пожал плечами. – Скалолазы лезут вверх, спелеологи спускаются вниз. Почти одно и то же.

Хант вернулся к ожидавшей его с волнением группке. Посмотрел на небо, потом на часы. Заметил, что Кэтрин едва сдерживается, чтобы не попросить еще раз. У Джонни был такой вид, словно он мог, если детектив откажет, сам убежать в лес.

– Только взглянем по-быстрому. Это все, что я могу обещать.

– А мне что делать? – спросил Джек.

– Я позвонил твоему отцу. Он уже едет сюда.

– Не хочу его видеть.

– Я тебя не виню. Он очень злой. И твоя мать сильно расстроена.

– Вы не понимаете, – попытался объяснить Джек.

– Если придется, посажу в патрульную. Так что, посадить?

Испуг прошел, но легче не стало.

– Не надо, – угрюмо буркнул Джек.

– Тогда останься здесь.

Сказал, как будто собаке скомандовал.

Джек смотрел им вслед. Джонни оглянулся один раз и поднял руку. Друг ответил тем же. Потом Хант посадил их в свою машину и, наклонившись, сказал что-то. Джонни и его мать пригнулись, так что их не стало видно. Наверное, чтобы не привлекать внимание репортеров. Машина повернула к северному заграждению, проехала и скрылась из виду. А потом открылось второе, южное, и Джек увидел отцовскую машину. Она катила с неторопливой решительностью, и краска сверкала на солнце. За стеклом просматривались плечи и голова отца. Сын тихонько отступил к деревьям и исчез.

Он знал, что будет дальше, и ничего не мог с этим поделать.

Только не сейчас.

Только не на трезвую голову.

Джонни ехал с матерью сзади. Она сидела прямо, в скованной, напряженной позе, положив на колени бледные, бескровные руки. Дорога шла на север с небольшим отклонением к западу. Из вентиляционных отверстий бил холодный воздух, и Хант, когда представлялась возможность, наблюдал за Кэтрин в зеркало. В ее глазах еще оставались крохи надежды. Джек мог ошибаться. А мог и не ошибаться. Так или иначе, глубина шахты – семьсот футов, и в самом низу стоит холодная, черная вода.

Шансов на хеппи-энд немного.

Перед мостом, на котором убили Дэвида Уилсона, Хант притормозил. В окно выглянул только Джонни. Зеркало реки отражало высокое голубое небо, глинистые берега скрывала буйная зелень. Еще через милю дорога пошла в подъем, отворачивая от реки в сторону невысоких холмов. Поля постепенно сменились лесом. Сосен в этой части округа было мало, на бедной, невозделанной каменистой почве преобладали лиственные деревья. Красиво, да, но грунтовые воды лежали глубоко, под гранитом, и колодцы обходились недешево. И все же кое-кто селился и здесь. За окном промелькнули с десяток домишек, пара трейлеров, но потом и их стало заметно меньше.

Хант свернул на узкую дорогу и проехал по однополосному мосту, переброшенному через мелкую речушку. Чем глубже в лес, тем у́же становилась видимая полоса неба. Время близилось к пяти, а солнце садилось в восемь.

– Почти на месте, – сказал он.

Кэтрин обняла сына.

Проехали покосившийся дорожный знак «ИСТОРИЧЕСКАЯ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬ ОКРУГА РЕЙВЕН. 2 МИЛИ». Поверх этой надписи другая: «ЗАКРЫТО». На щите виднелись дыры от пуль.

За еще одним мостиком твердое покрытие закончилось. Справа, под деревьями, стоял на колодках видавший виды трейлер, старый, односекционный. У передней двери маялся разбитый пикап. Сбоку на трейлере висел бак для пропана. У ручья стояли садовые стулья. К заднему борту пикапа прислонился моложавого вида мужчина – за двадцать, небритый, худой и загорелый. В руке он держал банку пива, пустые во множестве валялись в кузове. Джонни поднял руку в знак приветствия, и мужчина, дружелюбно прищурившись, ответил тем же. За спиной у него на крыльцо ступила молодая женщина, толстая и с сердитым лицом. Джонни снова поднял руку, но она оставила его жест без внимания и смотрела вслед, пока они не скрылись за поворотом.

– Некоторые недолюбливают чужаков, – сказал Хант. – И так далеко забираются немногие. Не стоит беспокоиться.

Они проехали еще милю и уткнулись в заброшенную автомобильную стоянку. Сквозь гравий пробивалась трава. Заметив под навесом большую карту, Джонни направился к ней.

– Я знаю, где шахта, – сказал Хант. – К ней ведет главная дорожка.

Пешком шли минут десять, миновав несколько предупреждающих знаков, а потом вдруг оказались перед выработкой футов в двенадцать в поперечине. Заросшая травой колея уходила в лес. Заржавевшие рельсы лежали на сгнивших шпалах, от которых все еще пахло креозотом.

Джонни подошел к выработке. Песчаный грунт как будто колыхался под ногами.

– Не надо!

Он оглянулся на мать и наклонился. В лицо ударил прохладный и сырой воздух. Каменные стены уходили в зияющую темноту.

– Мы приезжали сюда с классом. Тогда здесь были веревки. Чтобы дети не приближались.

Закрепленные бетоном столбики еще остались, но веревок уже не было; либо их украли, либо они сгнили. Джонни помнил тот день. Пасмурный. Прохладный. Учителя сказали, чтобы дети взялись за руки, и никто из девчонок не хотел держать за руку Джека. Джонни это заметил. Дети наклонялись через веревки, а когда учителя не смотрели, бросали в шахту камни.

– Джонни. – В голосе матери прорезалась тревожная нотка. Она нервно обхватила себя руками.

Сын отступил и посмотрел туда, где стоял в тот день отвергнутый всеми Джек. Ближе к лесу, дальше от остальных детей. Стоял спиной к классу и лицом к ржавой металлической табличке, прибитой к каменной стене. Смотрел на табличку, притворяясь, что не плачет.

Хант тоже приблизился к выработке, и Джонни отошел к табличке, которая, как оказалось, появилась здесь еще в то время, когда шахта работала. Тогда Джек провел пальцами по выбитым в металле буквам, и Джонни помнил, как на одном пальце остался рыжий след от ржавчины.

– Вижу штыри. – Хант отступил от края, и Джонни понял, что тоже видел их, внизу, футах в тридцати, блестящие от ударов молотком. Но, как и голос Ханта, это знание было чем-то далеким.

Он снова посмотрел на табличку. Буквы, вбитые в металл, ржавчина, палец Джека с рыжим пятном… В спину дохнул ветер. Хант раскрыл телефон.

– Здесь, – сказал Джонни, но его никто не услышал.

Он протянул руку к табличке. Буквы складывались в название. Табличка обозначала шахту.

– Она здесь.

Название здесь сократили. Джонни провел пальцем по буквам.

«Но. Кроз».

На пальце осталась ржавчина.