Глава 24

– Это не сила.

Джонни очнулся сразу, словно вынырнул из небытия. Действие лекарств закончилось, но сон не отпускал, и перед глазами стояла его пропавшая сестра с той же улыбкой, что появилась на ее лице, когда он коснулся теплого, сверкающего металла у нее в руке. Джонни дотронулся до повязок на груди и только потом увидел мать. Под глазами у нее темнели пятнышки от туши. Одна нога подрагивала.

– Мам.

Кэтрин повернула голову.

– Джонни… – Голос у нее сорвался. Она торопливо поднялась, пересекла палату и остановилась над ним. Погладила его волосы, наклонилась и обняла. – Мальчик мой.

Детектив Хант пришел через два часа после завтрака. Появившись в дверях, он сдержанно улыбнулся Джонни и пальцем поманил Кэтрин. Они вышли в коридор, а Джонни наблюдал за ними через стекло. Что бы там ни говорил Хант, его матери это не нравилось. Спорили они горячо. Она покачала головой, дважды заглянула в палату и опустила голову. Детектив коснулся ее плеча, но она тут же сбросила его руку. Когда дверь наконец открылась, Хант вошел первым, мать за ним. Она неуверенно улыбнулась и села на краешек винилового стула в углу. Вид у нее был такой, словно ее могло вот-вот вырвать.

– Привет, Джонни. – Хант пододвинул стул к кровати. – Как самочувствие?

Джонни посмотрел на мать, потом на черную рукоятку под пиджаком детектива.

– Тиффани в порядке?

Хант поправил пиджак.

– Думаю, у нее все будет хорошо.

Джонни закрыл глаза, и перед ним тут же возникла картина: Тиффани сидит в луже крови, и он, взяв ее за сухую, горячую руку, пытается затащить девочку в машину.

– Она даже не узнала меня. Мы седьмой год учимся в одной школе. – Он покачал головой. – Только на полпути к больнице узнала. Вцепилась и не отпускала. Плакала. Кричала.

– Я узнаю, как она. Сейчас… первым делом. – Хант помолчал, а потом добавил уже серьезно, по-взрослому: – Ты очень смело себя повел.

Джонни моргнул.

– Я никого не спас.

– Точно?

– Они ведь так говорят, да?

– Некоторые говорят, да.

– Он хотел меня убить. Тиффани – молодчина. Им про нее рассказывать надо.

– Это ж телевизионщики. Не принимай их всерьез.

Джонни уперся взглядом в белую стену. Потрогал повязку на груди.

– Он хотел меня убить.

Кэтрин издала звук, похожий на всхлип, и Хант повернулся к ней.

– Вообще-то вам необязательно здесь находиться.

Она поднялась со стула.

– Вы не можете меня выгнать.

– Никто и не…

– Я не уйду. – Голос едва не сорвался на крик, руки задрожали.

Хант повернулся к Джонни с улыбкой, вроде бы искренней, хотя и обеспокоенной.

– Можешь ответить на несколько вопросов?

Тот кивнул.

– Тогда начнем сначала. Опиши мне человека, которого ты видел на мосту и который вел машину, сбившую мотоциклиста. Ты меня понял?

– Да.

– Итак, как выглядел мужчина, напавший на тебя после того, как ты побежал?

– Он на меня не нападал. Просто поднял. Поднял и подержал.

– Подержал тебя?

– Да. Как будто чего-то ждал.

– А это мог быть один и тот же человек? Тот, который был на мосту, и тот, который тебя держал?

– Это разные люди.

– Человека на мосту ты почти и не видел. Только силуэт.

– Они разные. Рост, силуэт – все разное. И между ними была по меньшей мере миля, а может, и две.

Хант рассказал об изгибе реки.

– Возможно, это все-таки был один и тот же человек.

– Я знаю про тот поворот. Там болото. Если вы попытаетесь срезать и пройти коротким путем, то утопнете по пояс. Тропинка не зря идет вдоль реки. Поверьте мне, это были разные люди. Тот, что на мосту, вряд ли смог бы нести ящик.

– Какой ящик?

– Большой. Вроде сундучка. Он еще в какой-то пластик был завернут и выглядел тяжелым. Тот великан нес ящик на плече.

– Опиши мне ящик.

– Черный пластик. Серебристая лента. Продолговатый. Плотный. Наподобие сундучка. Меня тот громила схватил одной рукой, а второй придерживал ящик. Просто стоял, а потом заговорил.

– Заговорил? Ты об этом не упоминал. Что он сказал?

– «Бог говорит».

– И что это значит?

– Не знаю.

Хант поднялся, подошел к окну и долго, наверное целую минуту, смотрел сквозь стекло.

– Такое имя – Дэвид Уилсон – тебе что-нибудь говорит?

– Нет.

– А Ливай Фримантл?

– Дэвид Уилсон – тот человек, которого сбросили с моста. Ливай Фримантл – тот, который меня задержал.

– Ты же сказал, что имена ничего тебе не говорят.

Джонни пожал плечами.

– Не говорят. Но Фримантл – имя, которое давали масти; значит, так, видимо, звали второго, большого. И тогда получается, что тот, который умер, это Дэвид Уилсон.

– Масти?

– Да.

– И что такое масти?

– Смесь индейской крови с африканской. – Хант только слушал. – Ламби, сапона, чероки, катоба. Были еще индейские рабы. А вы разве не знали?

Детектив задумчиво посмотрел на мальчика. Верить ему или нет?

– Откуда ты знаешь, что Фримантл – имя масти?

– В округе Рейвен первого освобожденного раба-масти звали Айзек. После освобождения он взял себе фамилию Фримантл. «Покров свободы». Вот такое у этой фамилии значение.

– Что-то я прежде не слышал ни о каких Фримантлах в округе Рейвен.

Джонни пожал плечами.

– Они были и есть. А почему вы думаете, что Ливай Фримантл и человек на мосту – одно и то же лицо?

– Давай-ка лучше поговорим о Бертоне Джарвисе.

– Нет.

– Что?

– Разговора не будет, пока не ответите на мой вопрос. Чтобы честно.

– У нас здесь не спортплощадка. И честность здесь ни при чем.

– Вот такой он упрямый, – подала голос Кэтрин.

– Хорошо, – согласился Хант. – По одному вопросу.

Джонни вцепился взглядом в детектива.

– Почему вы думаете, что Ливай Фримантл – это человек с моста?

– Фримантл оставил отпечаток на теле Дэвида Уилсона. Поэтому мы и предположили, что он и столкнул Уилсона с моста. Если б ты сказал, что человек на мосту и Фримантл – одно и то же лицо, ситуация значительно прояснилась бы. – Хант не стал упоминать ни про тела в доме Фримантла, ни про рисунок на стене – великан, держащий на руках девочку в желтом платье и с красным ртом.

Джонни подтянулся и сел повыше. Под бинтами что-то натянулось.

– Дэвид Уилсон был еще жив, когда его нашел Фримантл?

– Неизвестно.

– Но возможно.

Хант представил кровавые отпечатки на веках мертвеца.

– Сомневаюсь.

– Может быть, он сказал Фримантлу, где она.

– Я бы на это не рассчитывал.

– А если он говорил об Алиссе? Может быть, он сказал Фримантлу, где нашел Алиссу?

– Нет.

– Но ведь может быть.

– Сомнительно, что Уилсон вообще говорил об Алиссе. И также сомнительно, что он был еще жив, когда его нашел Фримантл. – Хант понаблюдал за мальчиком, который, похоже, замышлял что-то. – Даже не думай.

– О чем не думать?

Джонни смотрел на детектива такими невинными глазами, что кто-то другой на его месте мог бы и купиться.

– Хватит играть в сыщика, Джонни. Все, конец. Больше никаких карт. Никаких приключений. Я ясно выразился?

Джонни отвернулся.

– Вы спрашивали про Бертона Джарвиса. Что вы хотите знать?

– Начнем с самого начала. Как ты нашел его дом? Почему оказался там? Что видел? Что случилось? В общем, всё. Без утайки.

Джонни подробно рассказал про свои первые поездки: про тьму и гараж, про то, каким казался дом из-за деревьев, про звуки в лесной чаще. Он думал о пальцах, испачканных штукатуркой, и ночных кошмарах, о страшном приятеле Джарвиса и их разговорах о Желтой Малышке, о смехе, от которого у него тряслись коленки. Скрыть волнение и страх не получилось, и мать, почувствовав неладное, поднялась со стула и принялась ходить по палате, чем вызвала недовольство Ханта.

– Вы не могли бы сесть? Пожалуйста, Кэтрин.

Она пропустила его слова мимо ушей.

– Кэтрин…

– Хотите, чтобы я сидела как ни в чем не бывало? Вы так это представляете? – Глаза у нее заблестели. – Служба соцобеспечения. – Она метнула в Ханта сердитый взгляд. – Я этого не допущу!

Детектив понизил голос:

– Я так не выдержу.

– Мы же договорились не втягивать в это дело Джонни.

– Успокойтесь. Я делаю, что могу. Вы должны мне верить.

– Вы обещали привести Алиссу домой. И тоже говорили, что я должна вам верить.

Хант побледнел.

– Вот это вы зря.

– Вы там о чем? О ней? – Джонни кивнул в сторону коридора. – О женщине из соцслужбы?

– Служба соцобеспечения заботится о твоем благополучии. Учитывая все случившееся, им потребуется провести полное обследование. А это и беседы, и посещение дома. Поговорят и с учителями в школе. Все это займет какое-то время. И на это время тебя заберут из-под опеки матери. Для обеспечения твоей безопасности.

– Моей безопасности?

– Да. Они считают, что тебе угрожает опасность.

– С моей стороны, – вставила Кэтрин.

– Никто так не говорит! – Хант потерял терпение.

– Это неправда, – сказал Джонни.

– Полегче, сынок. – Детектив посмотрел на Кэтрин, в глазах которой уже поблескивали слезы, и снова повернулся к ее сыну. – Я собираюсь поговорить с твоим дядей Стивом. Думаю, нам удастся устроить так, чтобы ты, пока решается вопрос, пожил у него.

– Стив – придурок.

– Джонни!

– Но это же правда, мам.

Хант наклонился к мальчику.

– Или Стив, или назначенный судом опекун. При варианте со Стивом твоя мать сможет видеться с тобой, когда захочет. И по крайней мере до принятия окончательного решения ты останешься с семьей. Если дело дойдет до суда, ничего поправить я уже не смогу. Судья делает звонок, и ты получаешь то, что получаешь. И не всегда хорошее.

Джонни посмотрел на мать, но Кэтрин закрыла лицо руками.

– Мам?

Она покачала головой.

– Мне очень жаль, – сказал Хант. – Но все давно к тому шло. В конце концов, так будет лучше.

– Надо найти моего папу.

Джонни не слышал ее шагов, а она вдруг оказалась у кровати и посмотрела на него большими, темными и печальными глазами.

– Никто не знает, где его искать.

– Но ты же сама сказала, что он писал. Говорила, что он в Чикаго или, может быть, в Калифорнии.

– Он не писал.

– Но…

– Я солгала. – Она повернула руку, и ладонь сверкнула белым. – Он ни разу не написал.

В глазах у Джонни помутилось.

– Я хочу домой, – сказал он.

Но и Хант держался твердо.

– Этого не будет.

Кэтрин встала рядом с сыном, вскинула голову, и детектив увидел в этом жесте не только желание защитить сына, но и, пусть крохотную, долю гордости.

– Пожалуйста. – Она взяла Джонни за руку.

– Я хочу домой, – повторил мальчик.

На минуту-другую Хант из доброты, может быть, и отвел бы глаза, но здесь речь шла о работе. Он восхищался парнишкой, но в каком бы выдуманном мире ни жил Джонни, этот мир следовало как можно скорее разбить, пока кто-то другой не сделал ему по-настоящему больно или он сам не свернул себе шею.

Хант встал, пересек комнату и поднял с пола бумажный пакет с птичьими перьями, змеиной погремушкой и желтоватым черепом. Достав ожерелья, потряс ими перед мальчишкой.

– Про это не хочешь рассказать?

– Что это такое? – забеспокоилась Кэтрин.

– Они были на Джонни, когда тот приехал в больницу. Полуодетый, разрисованный золой и ягодным соком, карманы набиты чем-то очень похожим на цветы змеевика. Та женщина из соцобеспечения будет задавать тебе вопросы. Обо всем. Они не отстанут, так что пора бы тебе для начала рассказать все мне.

Джонни посмотрел на перья и увидел, что одно из них Джар разрезал практически надвое. Ничего не изменилось, подумал он. Коп оставался копом, а значит, представлял собой угрозу. Мать все так же слаба. Никто ничего не поймет.

– Это же ненормально, – сказал Хант.

– Я не хочу об этом говорить.

– Тогда расскажи о Бертоне Джарвисе.

– Нет.

– Как ты нашел его? Сколько раз побывал там?

Джонни уставился в окно.

Хант отложил ожерелья и подобрал стопку листков с заметками.

– Здесь все правильно написано? Если судить по ним, ты был там раз десять или даже больше. И здесь не только Джарвис, но и другие. Ты и к ним ходил?

Джонни едва взглянул на бумажки.

– Они не настоящие.

– Что?

– Там все придуманное. Как в игре.

– Джонни… – Хант разочарованно покачал головой.

Джонни и глазом не моргнул.

– Вчера я был там в первый раз.

– Понимаю, сынок, ты не хочешь признаваться, но мне нужно знать, что ты видел. В твоих записках имена пяти человек, людей, которые известны нам и состоят на учете. Мы присматриваем за ними. Но есть еще один, шестой, много раз бывавший у Бертона Джарвиса. – Детектив пробежал глазами записи. – У тебя ему целая страница посвящена. Есть общее описание: рост, вес, цвет волос. Есть модель автомобиля и три разных регистрационных номера, которые значатся как украденные в течение прошлого года. Мне нужно знать, кто этот человек. И, я думаю, ты можешь мне помочь.

– Нет.

– Что такое «желтая малышка»? Что это значит?

– Вы работаете на тех же людей, что и соцслужбы.

– Тьфу ты! – Терпение Ханта наконец лопнуло, и Кэтрин поспешила встать между сыном и детективом и подняла руки, выставив ладони с разведенными пальцами.

– Хватит. – Голос прозвучал на удивление твердо и уверенно.

– Половину этих записей не разобрать, а между тем здесь может быть важная информация, значение которой ваш сын не понимает в полной мере. Нужно, чтобы он поговорил со мной.

Кэтрин взяла листки с записями сына, просмотрела, потом стала читать более внимательно. Время шло, но Хант ждал. Закончив, она испуганно взглянула на него.

– Если он ответит на ваши вопросы, это поможет нам с соцслужбой? Или только навредит?

– Вы должны довериться мне.

– Оставить сына для меня сейчас важнее всего.

– Важнее даже, чем вернуть Алиссу?

– Хотите сказать, что это еще возможно?

– Ваш сын, как мне представляется, обнаружил неизвестного прежде педофила. Умного. Осторожного. Здесь может быть связь.

– Считаете, шансы есть? – с некоторым сомнением спросила она.

– Не знаю.

– В таком случае я должна в первую очередь думать о том ребенке, который у меня есть.

– Я беспокоюсь о вашем сыне.

Кэтрин выдержала его взгляд.

– Хотите, чтобы мы доверились вам? – спросила она резким, звенящим голосом.

– Да.

– Доверились полиции?

– Да.

Кэтрин шагнула к Ханту, сунула ему в руку листки.

– Вы хотите поговорить о некоем неизвестном педофиле. Умном. Осторожном. Общавшемся с человеком, едва не убившим моего сына… – Она ткнула ногтем в чернильные каракули, разобрать которые могла только мать. Хант наклонился и прищурился. Ее бледное лицо превратилось в маску гнева и страха. – Вот это слово. Видите? Это не «кон» и не «код». Ничего подобного. Это «коп». Человек, который приходил к Бертону Джарвису, – коп. – Оттолкнув руку детектива с зажатым в ней листком, Кэтрин отступила к сыну. – Разговор окончен.

Хант ушел. Оставшись с сыном, Кэтрин долго смотрела на него, но не спрашивала ни о перьях, ни о записках, ни о вещах, о которых говорил детектив. И хотя румянец сошел с ее щек, выглядела она спокойной и собранной.

– Помолись со мной, Джонни.

Глядя, как мать опускается на колени, Джонни ощутил вспыхнувший глубоко в груди огонек злости. Только что она на мгновение стала сильной; еще секунда, и он проникся бы гордостью за нее…

– Ты молишься?

– Да.

– С каких это пор?

Она потерла ладони о джинсы.

– Думаю, я уже позабыла, как это хорошо.

Джонни слушал, и ему казалось, что эти слова произносит кто-то другой. Как легко у нее получалось: свернуть в сторону, поднять руки и устроиться так, чтобы стало легче…

– Он не слушает, – сказал Джонни.

– Может, надо дать ему еще один шанс?

Джонни посмотрел на мать с отвращением и нескрываемым разочарованием. Пальцы сжали бортик кровати с такой силой, словно могли согнуть металл.

– Знаешь, о чем молился я? Каждую ночь, пока не понял, что Богу нет до меня никакого дела? Знаешь?

Это прозвучало жестоко и безжалостно, и Кэтрин, застигнутая врасплох неожиданным вопросом, покачала головой.

– О трех вещах. Я молился о том, чтобы вся наша семья собралась дома. Я молился о том, чтобы ты перестала принимать таблетки. – Мать попыталась возразить, но Джонни не дал ей такой возможности и холодно, без запинки добавил: – Я молился о том, чтобы Кен умер.

– Джонни!

– Я молился об этом каждую ночь. За семью и дом. За то, чтоб не было таблеток. И чтобы Кен Холлоуэй умер медленной и мучительной смертью.

– Пожалуйста, не говори так.

– О чем не говорить? О Кене Холлоуэе? О том, что я хочу его медленной и мучительной смерти?

– Не надо.

– Я хочу, чтобы он умер со страхом в сердце. Чтобы на себе испытал, каково быть беззащитным и запуганным. Я хочу, чтобы он отправился куда-то, откуда уже никогда больше не сможет нас тронуть. – Кэтрин несмело дотронулась до его волос – ее печальные глаза повлажнели, – и Джонни оттолкнул ее руку. – Но Бог ведь не об этом, да? Молитва не вернет домой Алиссу. – Он сел повыше. Злость распалилась в гнев, а гнев быстро вызвал слезы. – И папу не вернет. Молитвой не согреешь дом и не остановишь Кена. Бог отвернулся от нас. Ты сама так говорила. Помнишь?

Кэтрин помнила. Холодной ночью, когда лежала на полу в опустевшем доме с разбитыми в кровь губами, а в другой комнате Кен наливал себе выпить.

– Может быть, я была не права.

– И ты можешь так говорить? После всего, что мы потеряли?

– То, что дает нам Бог, не может быть абсолютным. Он не дает всего, чего мы хотим. У Бога устроено по-другому, иначе было бы слишком легко.

– У нас ничего не было легко!

– Неужели ты не понимаешь? Всегда есть что терять. – Она с мольбой в глазах потянулась к его руке, но Джонни отдернул руку, и ее пальцы сжали бортик кровати. Свет полыхнул у нее на волосах. – Помолись со мной, Джонни.

– О чем?

– Чтобы мы остались вместе. Чтобы отпустили прошлое. – Кэтрин так сжала бортик, что побелели костяшки пальцев. – Помолимся о прощении.

Она долго всматривалась в его глаза, но ждать ответа не стала. Голова ее склонилась, и губы произнесли тихие слова. Не раз и не два она оглядывалась на Джонни – посмотреть, закрыл ли он глаза и присоединился ли к ней в молитве. Но в лице сына не было и намека на прощение.

Ничего похожего на желание отпустить прошлое.