Что за дорога! Что за дурной, унылый дождь, из-за которого совершенно ничего не видно! И, клянусь тенью старого Хораса Грили, что за идиотское, невозможное поручение!

Джон Шеллингер проклинал запотевшее ветровое стекло, с которого монотонными движениями дворников стирались капли дождя. Он пристально всматривался в мокрую, нечеткую трапецию стекла и пытался угадать, что там впереди могло быть заброшенной сельской дорогой, а что – пожухшей забронзовевшей осенней растительностью. Возможно, он проехал мимо медленно бредущей колонны кровожадных селян, растянувшейся по обе стороны дороги вглубь этих жутких мест, возможно, он случайно свернул на проселочную дорогу и теперь направляется в забытые всеми цивилизованными людьми земли. Однако он надеялся, что все это ему только кажется.

Что за дурное задание!

– Эту ловлю вампиров необходимо показать с нормальной точки зрения, – говорил ему Рэндал. – Прочие новостные агентства сведут все к необразованной деревенщине, средневековым суевериям, которым не место в нашем современном мире атомной энергии. Будут разглагольствовать о том, какими тупицами на самом деле являются эти тупицы. А ты не поддавайся искушению освещать событие с того же ракурса. Найди свой собственный сентиментальный подход к этой истории о кровососах и накропай мне около трех тысяч слов. И не трать деньги зря. Не слишком-то много можно списать на служебные расходы в этих сельскохозяйственных трущобах.

«И вот, значить, я седлаю свой кабриолет, – мрачно думал Шеллингер, – и еду на землю, в которой еще жива община, где ни в коем разе никто не станет болтать с чужаками, особенно нонче, поскольку вампир порешил уже трех робят. И никто не скажет мне имен этих трех детей, а также живы ли они, а Рэндал все более настойчиво будет требовать прислать хоть что-то потребное для печати, а я до сих пор не могу найти хоть одного мало-мальски вменяемого болтуна во всем округе. Я вообще ничего не узнал бы об этой ловле на пересеченной местности, если бы не заметил, что все мужчины города в одно мгновение бесследно исчезли в этот дождливый, скучный вечер».

За считаные секунды дорога сделалась совсем скверной, так что ехать по ней стало невозможно на какой бы то ни было передаче. Эти выбоины враз повредят чертовы стойки.

Шеллингер стер перчаткой влагу со стекла и пожалел, что у него нет второй пары фар. Тьма – хоть глаз выколи.

Вон тот темный контур, к примеру. Возможно, это ватага злобных упырей. Возможно, тварь, которую выгнали из логова, когда прочесывали кусты. А может, просто маленькая девочка.

Он резко ударил по тормозам. У дороги действительно стояла девочка. Маленькая темноволосая девчонка в синих джинсах.

Судорожными движениями он принялся крутить ручку, опуская стекло, затем высунул голову под дождь.

– Девочка, привет! Может, тебя подвезти?

Ребенок казался слегка сутулым на унылом фоне черной как смоль ночи и угасающей, мокрой от дождя растительности. Девочка обвела глазами машину и снова посмотрела в его лицо, размышляя о чем-то своем. Должно быть, она даже не подозревала, что где-то может существовать такая хромированная, модная, недавнего года выпуска машина. И конечно, она даже мечтать не могла в такой прокатиться. А ведь ей выпадает шанс, которым она сможет еще долго хвастать перед другими детьми, ее чумазыми сверстниками, копошащимися на картофельных грядках.

Она кивнула, очевидно, решив, что он не принадлежит к числу тех опасных чужаков, о которых предупреждала ее мать, и что ехать на машине будет гораздо удобнее, чем уныло плестись в грязи под дождем. Она очень медленно обошла машину спереди и села справа от него.

– Спасибо, мистер, – сказала она.

Шеллингер тронулся с места, окинув девочку быстрым взглядом. Ее изношенные синие джинсы промокли до нитки. Ей, должно быть, было очень холодно и неловко, однако она ему об этом ни за что не скажет. Она ни словом не обмолвится о своих проблемах – настоящий маленький стоик, как, впрочем, и все деревенские жители.

Но прежде всего, она была напугана. Она сидела, сжавшись в комок, сложив руки на коленях, как можно дальше отодвинувшись от него, практически прижавшись к двери. Чего же боялся этот ребенок? Вампиров! Кого же еще.

– Далеко ли до твоего дома? – спросил он как можно мягче.

– Примерно полторы мили. Но в ту сторону. – Она ткнула пухленьким большим пальцем себе за спину. Что за пышечка! По сравнению с тощими деревенскими детьми испольщиков ее тело действительно было кровь с молоком. К тому же, повзрослев, она станет просто красавицей, если к тому времени какой-нибудь необразованный увалень не возьмет ее в жены и не сгубит тяжелой работой, закрыв от всего света в убогой лачуге.

Вздохнув с сожалением, в несколько движений он развернул машину и поехал в обратную сторону. Разумеется, охотников ему не нагнать, но нельзя же тащить впечатлительного ребенка с собой, приобщая к мрачной суеверной бессмыслице нелепых ритуалов местной деревенщины. Наверное, ее нужно отвезти домой. К тому же вряд ли он вытянет что-нибудь путное из молчаливых фермеров, бредущих по окрестностям с заостренными копьями и автоматическими винтовками, заряженными серебряными пулями.

– Что выращивают твои родители, табак или хлопок?

– Они пока ничего не посадили. Мы лишь недавно сюда переехали.

Ага. Так вот почему у нее не было акцента, характерного для этой гористой местности. И к тому же в ней действительно чувствовалось достоинство, не свойственное большинству детей, которых он встретил в этих местах.

– А не поздновато ли для вечерней прогулки? Твои родные что, ничуть не переживают из-за этого вампира, который блуждает по окрестностям?

Девочка еще сильнее сжалась в ком, сделавшись едва заметной в своем кресле.

– Я… Я ведь осторожно, – пролепетала она.

«Вот оно! – подумал Шеллингер. – Вот освещение события глазами маленькой девочки. Именно об этой сентиментальности и блеял Рэндал. Испуганная малышка, которую при всем при том так распирает любопытство, что она обуздывает свой страх и отправляется гулять темной ночью, да к тому же еще какой ночью»!

Он пока не понимал, как связать концы с концами в этой истории, однако в пальцах уже возник знакомый журналистский зуд. Вполне годный сюжет: маленькая испуганная девчушка, сидящая на красном сиденье его автомобиля.

– Ты знаешь, что такое вампир?

Она взглянула на него, потупилась и стала рассматривать свои руки, словно искала подходящие слова.

– Это… это типа, когда кто-то ест других людей на обед, – в голосе девочки слышалось сомнение. – Да?

– Да-а. – Вот и славно. Этот ребенок даст ему свежий взгляд на событие, не извращенный никакими книжными суевериями. Так он и напишет: «Ест других людей на обед».

– Вампир – предположительно такой человек, который остается бессмертным, то есть не может умереть, пока пьет кровь живых людей. Единственный способ убить вампира – это…

– Поверните здесь направо, мистер.

Там было ответвление от основной дороги. Раздражающе узкое, – внезапно появлявшиеся из ниоткуда мокрые ветви били в лобовое стекло, лениво проводили листьями по брезентовой крыше машины. Иногда верхушки деревьев чихали скопившимися в них каплями дождя, и все это обрушивалось на автомобиль.

Шеллингер почти что прижался лицом к лобовому стеклу, читая, словно таинственный шифр, что там кроется за бурой грязью между зарослями, тускло освещаемыми светом фар.

– Что за дорога! Твои родные действительно начинают жизнь с нуля… Так вот, единственный способ убить вампира – это выстрелить в него серебряной пулей. Или забить кол в сердце и похоронить в полночь на перекрестке дорог. Именно это и собираются проделать все те мужчины, если они его поймают. – Он повернул голову, услышав, как она вздыхает. – Что, тебе, видимо, совсем не нравится эта идея?

– Я считаю, что это просто ужасно, – многозначительно сказала она.

– А как же, по-твоему, нужно поступить: сам живи и давай жить другим?

Она немного подумала, потом кивнула и улыбнулась.

– Да, сам живи и давай жить другим. Сам живи и давай жить другим. В конце концов… – она с трудом подбирала нужные слова. – В конце концов, некоторые люди не виноваты в том, кто они. То есть… – речь ее текла очень медленно и вдумчиво, – то есть, типа, если человек вампир, то что же ему делать?

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, деточка. – Он снова принялся изучать то, что появлялось за окном. – Единственная проблема в том, что, если ты веришь во всяких там вампиров… Ну, ты в них не веришь, и это хорошо… Так вот, если веришь, то должен также понимать, что они плохие. Те люди из деревни, которые говорят, что их дети были убиты вампиром, или что он там с ними сделал, они ненавидят вампира и хотят его уничтожить. Если на свете и существуют вампиры… Заметь, я сказал «если»… То тогда они делают все эти ужасные вещи в силу своей природы, и от них так или иначе нужно избавиться. Понимаешь?

– Нет. Нельзя вбивать кол в человека.

Шеллингер рассмеялся.

– Тут я с тобой согласен. Мне эта идея никогда не нравилась. Однако если дело дойдет до того, кто должен остаться в живых, я или вампир, то думаю, что я смог бы преодолеть свою брезгливость и выполнить все необходимые действия, когда пробьет полночь.

Он замолчал, подумав, что этот ребенок оказался слишком умным для своего окружения. Похоже, что суеверия еще не овладели ее умом, а он, в свою очередь, прочитал ей целую лекцию «Мнение Шеллингера о черной магии». Это было неправильно. Со всей возможной деликатностью он продолжил:

– Говоря о том, что плохого в этих суевериях… Куча взрослых людей распространяет эти бредни, шатаясь ночью по всей округе, так как считает, что вампир сейчас на свободе и к тому же чрезвычайно опасен. И скорее всего, они поймают какого-нибудь несчастного бродягу и разделают его под орех со всей жестокостью, без какой бы то ни было причины, кроме той, что он оказался в поле этой ночью. И этого объяснения будет для них вполне достаточно.

Тишина. Она размышляла над его словами, а Шеллингеру нравилось ее вдумчивое, полное достоинства отношение к жизни. Он заметил, что девочка несколько расслабилась и сидела уже гораздо ближе к нему. Забавно, как ребенок чувствует, что ты не намерен причинять ему никакого вреда. Даже деревенский ребенок. Особенно деревенский ребенок, если уж на то пошло, потому что они живут в большем единении с природой или что-то вроде того.

Он читал доверие к себе в детских глазах и, как следствие, поверил, что у него все получится. Целая неделя жизни среди этих тонкогубых неучей, ничем не отличавшихся друг от друга в демонстрации своего высокомерия, заставила его усомнится в своих журналистских способностях. Но теперь все пошло на лад. Он наконец нашел основу для своего сюжета.

Теперь осталось лишь довести сюжет до совершенства. В статье она будет простой деревенской девочкой, гораздо более худенькой, совершенно неприступной, и вся ее речь будет пестреть словечками, характерными для этой местности.

Да, у него теперь появился материал, так сказать, с человеческим лицом.

Она вновь придвинулась к нему, практически касаясь одежды. Бедное дитя! Его тепло согреет ее, так что джинсы чуть подсохнут, и ей уже будет чуть поудобнее. Ему подумалось, что неплохо было бы иметь в машине хорошую печку.

Дорога полностью растворилась в спутанных ветвях кустарника и скрюченных жутких деревьях. Он остановил машину, включил аварийный сигнал.

– Ты ведь не здесь живешь? Похоже, что тут уже много лет не было ни души.

Он был потрясен зрелищем дикой, совершенно неосвоенной пустоши.

– Конечно же, я живу здесь, мистер, – пылко сказала она прямо ему в ухо. – Я живу вон в том маленьком домике.

– В каком? – Он протер лобовое стекло, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в свете фар. – Я не вижу никаких домов. Где он?

– Там, – она подняла пухлую ручку и помахала куда-то в направлении ночи. – Вон там.

– Я ничего не вижу… – боковым зрением он вдруг увидел, что ее ладонь покрыта темными волосами.

Как странно.

Покрыта тонкой темной шерстью. Ее ладонь!

«А что ты там подумал с первых же минут встречи о форме ее зубов?» – завопил в ужасе его разум. Он начал было поворачивать голову, чтобы еще раз взглянуть на ее зубы. Но не успел.

Потому что девочка впилась зубами ему в горло.

В свое время издавали чудесный журнал «Famous Fantastic Mysteries». В нем ежемесячно публиковался короткий роман и три-четыре рассказа, в большинстве случаев – перепечатка занимательных вещей, незамеченных или незаслуженно забытых читателями. Журнал многим нравился.

Его редактором была пожилая женщина, которую звали Мэри Гнедингер. Ее вкус и редакторские способности были безупречны. Если можно так выразиться, ее любили больше, чем сам журнал. Если вы писали фэнтези или научную фантастику, то всегда с почтением упоминали имя Мэри Гнедингер.

Тед Старджон, мой первый и, наверное, лучший агент, пригласил меня как-то на ужин.

– Ты же слышал, – спросил он меня, – про обеды с редактором? Так вот, а это ужин с агентом. Намечен на шесть часов, поэтому, пожалуйста, не опаздывай. Это очень важно!

Он жил тогда в Виллидж с Ри, талантливой поэтессой, школьной подругой, которую называл своей «темной дамой из сонетов». Коли на то пошло, я как-то написал странный небольшой детектив об этой паре, который назвал «Убийственная Мира».

Ри не имела ничего общего с кулинарией, но ей это и не было нужно. Женщинам приходилось брать кухню Теда Старджона с боем, так как сам он отлично готовил.

Итак, Тед приготовил ужин, чтобы нанести удар моему воображению (я очень консервативен, когда дело касается пищи, хотя имею обыкновение, раз в одиннадцать лет, вводить в свой обиход какое-нибудь новое блюдо. Сидя за тарелками со странными тропическими фруктами, которые он непонятно где откопал, и не менее странно выглядящим соусом, которым была покрыта говядина, Тед объяснил причину такого срочного приглашения.

Мэри Гнедингер позвонила ему днем. Она была в отчаянии. Целый номер Famous Fantastic Mysteries был утерян по дороге в типографию, которая располагалась где-то в Огайо. И с романом-то как раз проблем не было. У нее лежали две сшитые копии романа, но не осталось ни одной копии тех трех рассказов, и она не могла восстановить их за тот короткий срок, что ей предоставил издатель. Ей необходимы были три рассказа, по количеству знаков совпадающих с теми, потерянными. И времени на все про все было лишь двадцать четыре часа.

– Именно поэтому очень важно, чтобы ты все успел в срок, – сказал Тед.

Он позвонил Рэю Брэдбери в Калифорнию (что было очень дорого по тем временам), и Брэдбери согласился написать один из рассказов на 2100 слов и послать его Мэри авиапочтой.

– А мы с тобой, – сказал Тед, – напишем оставшиеся два рассказа, и я отвезу их Мэри прямо завтра утром.

Я помню, что состроил кислую рожу.

– Черт возьми, Тед, я вообще не знаю, о чем писать!

– Чушь, – сказал он. – Ты писатель или не писатель? Воспользуешься печатной машинкой Ри, а я своей. Мы сядем спина к спине и напишем по короткому классному фэнтезийному рассказу для Мэри.

– О чем? – заныл я. – Во имя Господа, Монтрезор, о чем?

Тед слегка поразмыслил.

– Ты будешь писать о вампирах, – наконец, сказал он. – Мэри нравятся рассказы о вампирах. Взглянешь на эту тему под новым углом. Итак, приступим. Помни, у нас только одна ночь.

Потом он поставил два стула спинкой к спинке. Перед одним стулом стоял стол с его переносной печатной машинкой «Royal». Перед другим стулом – стол с переносной печатной машинкой «Royal», принадлежавшей Ри. Он сел перед своей печатной машинкой и немедленно начал печатать. Ри принесла нам кофе. Это единственное, что Ри вообще могла сделать на кухне.

Что же мне оставалось? Я сел спиной к Теду, стал стучать по клавишам, совершенно не понимая, что именно делаю.

Я написал рассказ, который назвал «С человеческим лицом».

Тед написал рассказ, который назвал «Такой большой».

Мэри получила все три рассказа вечером следующего дня. Не помню, как назвал свой рассказ Брэдбери. Помню только, что рассказ был выше всех похвал.