В огромном зале с окнами на бескрайнее Адриатическое море за длинным богатым столом неспешно ужинали двое. Прислуга закончила подавать горячие блюда и почтительно удалилась по мановению руки пожилой женщины, сидящей по одну сторону стола. Ум и доброта светились в ее удивительно молодых, красивых глазах. Напротив нее сидел красивый широкоплечий мужчина лет сорока. Оба были одеты изящно и дорого, как и следует быть одетыми первому лицу Римской империи и его матери, носящей официальный титул августы.

– Как часто в жизни переплетаются события радостные и печальные, сын мой, – обратилась к императору Флавию Валерию Константину его мать, Елена. – Две даты почти сошлись в одно время. Недавно мы отметили двадцать лет, как ты провозглашен императором. А вот сейчас вспоминаем, что уже минуло десять лет, как в этом дворце навеки сомкнул свои очи твой предшественник, император Диоклетиан. Скромный мавзолей у входа в этот дворец упокоил необычного человека.

Елена поднесла к глазам платок. Многочисленные золотые браслеты негромко застучали и зазвенели, по-своему отражая движение ее тонкой изящной руки.

– Матушка, как вы к нему снисходительны. Кто, как не Диоклетиан, повинен в смерти тысяч христиан?

– Я его не оправдываю. И не обвиняю. Легко критиковать ушедших. Он был сын своего времени. Диоклетиан верил в старых римских богов, поклонялся культу Солнца. Хотел сделать как лучше. Отправился к оракулу Аполлона в Милете за советом. А оракул дал ему пророчество о будущих несчастьях империи из-за христиан. На его месте любой правитель пытался бы запретить новую веру. И ты знаешь, он ведь не призывал к расправам. Это алчные чиновники быстро довели дело до крови. Они жаждали чужой собственности и чинов, а разъярить народ – дело нехитрое.

Однако это только сплотило всех христиан. И через два года гонения закончились. Стало понятно, что никакой угрозы от христианства нет. Диоклетиан тогда был вынужден признать, что империю уже не объединить на старой вере. Я думаю, это понимание и ускорило его добровольный уход.

– Можно согласиться, что тогда он поступил, как темный язычник. Спасибо вам, матушка, что открылись глаза мои к истинной вере. Ведь я и сам еще недавно был таким же. Наверное, и я мог поступить подобным образом на его месте и в его время. Не знаю.

Но, прощая его как правителя, разве вы можете простить его как человека? Он ведь вам лично всю жизнь изломал! Не этот ли человек заставил моего отца, своего соправителя, расстаться с вами?

– Диоклетиану не нравилось мое происхождение. Оно и мне не очень нравилось, сын мой. Но опять же, будь объективен. Это не помешало ему выделить тебя, моего сына, среди всей подающей надежды молодежи и заботиться о твоем воспитании. Хотя он достоверно знал о том, что мы с тобой общаемся. И он знал, что я исповедую Христа.

Да, он многим причинил боль и страдания, думая при этом, что поступает во благо империи. Необразованный уроженец Далмации бесстрашный воин Диокл вообще был груб и жесток, особенно в молодости. Но император Гай Аврелий Валерий Диоклетиан стал гораздо мудрее в старости, до которой ему, между прочим, удалось дожить.

Ты ведь знаешь его историю не хуже меня. Сначала, невиданное дело, он вдруг сам поделился властью, установил тетрархию. Империей стали управлять четыре человека. Сказал: это нужно для стабилизации государства, и пусть каждый лично отвечает за свою территорию.

Потом подобрал молодых преемников всем тетрархам. Выбрал четверых сильных, своевольных, умных, в том числе и тебя. А потом взял и отрекся от власти. Сам отдал власть над империей после двадцати лет своего правления. Кто еще из императоров римских сам уступал трон?

Вспомни, как твои враги, его бывшие соправители, вдруг испугались, почувствовав в тебе силу будущего императора? Как они приехали сюда все вместе и умоляли его вернуться? А он улыбнулся, повел их в свой огород и показал как высочайшее достижение выращенную лично им капусту!

– Да, матушка, это правда. И это звучит почти как укор мне. Ведь, в противоположность Диоклетиану, я, наоборот, постепенно узурпировал власть. Через двадцать лет от момента моего провозглашения одним из тетрархов, я стал единоличным правителем Римской империи.

– Ты не должен себя корить за это. Когда вас было четверо, римляне сами звали тебя, просили избавить от нелепого правления твоего соправителя римского Максенция.

Вообще я считаю, что ты был просто избран свыше. И не спорь со мной. Есть тому известное всем доказательство. Тогда, в разгар решающей битвы, над знаменем твоим в небе возник крест христианский. Его видели тысячи солдат с обеих сторон. И победа пришла к тебе, а Максенций, противник твой, был брошен всеми своими соратниками и утонул в Тибре во время бегства.

И еще, великий сын мой. Вспомни. После твоей победы римляне замерли в ожидании расправы над противниками. Но ты тогда совершил нечто совершенно неожиданное. Не принятое в империи.

Ты пощадил детей и сторонников своих врагов, официально объявил всем прощение. Римляне были потрясены твоим великодушием. Сенат сам тебя провозгласил верховным правителем. Ты стал тогда по праву первым из оставшихся соправителей империи.

И недавняя победа над последним твоим соправителем Лицинием тоже была принята римлянами с благосклонностью. Лициния никто в империи не уважал. Власть на его территории держалась только на постоянном насилии.

Да и как можно было этого негодяя уважать? Все помнили, что этот подлец казнил не кого-нибудь, а жену и дочь своего благодетеля, можно сказать приемного отца, того самого императора Диоклетиана.

– Да, матушка, ты опять, как всегда, права. Именно так это все и было. Но теперь груз невыносимой тяжести давит на меня. Мало того, что я теперь один отвечаю за будущее великой империи. Меня гнетет ответственность и за церковь Христову.

– Не превышай своей ответственности. Ты – мирской правитель. Ты не в ответе за действия отцов церкви.

– Конечно, конечно. Я вовсе не стремлюсь подмять под себя то, что не принадлежит власти светской. Но призвать к согласию – не моя ли обязанность?

– Ты сделал все, что мог. Не ты ли собрал в прошлом году в Никее первый Вселенский собор отцов церкви? Как я знаю, даже содержание прибывших в Никею епископов ты взял на государственный счет.

– Да, собор состоялся. Но это не помогло прекратить возникшие в церкви разногласия. Победили ведь на соборе не умом, а силой, числом. Я император, и я знаю достоверно, как восприняты решения собора в империи. Сторонники Ария по-прежнему преобладают в Сирии, Фракии, Азии, Понте.

Его доводы часто и мне кажутся весьма разумными. Но на соборе из более трехсот епископов его поддержали менее двух десятков. По разным причинам. Кто-то действительно не согласен с его мыслями о Христе. Кто-то не переносит его подчеркнутой аскетичности и жесткой, даже дерзкой манеры вести споры. А кого-то возмущает его страсть к экспериментам. Представляешь, он предложил не читать, а петь молитвы под музыку! У него в храме поют! Кстати, говорят, красиво поют…

И еще я заметил. Некоторые епископы уже не думают о сути, а уже просто заранее боятся слова «ересь». Это стало плохим словом, хотя всего лишь означает «выбор».

Ты ведь знаешь, я отложил все дела государственные и сам вел собор. Только вел, не навязывал своих мнений, просто пытался помочь отцам церкви прийти к согласию. Ничего не получилось.

– Извини меня за такой вопрос. А ты сам хорошо понял, что этот человек, Арий, пресвитер Александрийский, исповедует?

– В отличие от тебя, матушка, я Священное писание знаю слабо. Но все-таки я постарался понять, чего этот Арий хочет донести до всех нас, в чем его трактовка Писания отличается от общепринятой. На Никейском соборе он и все его сторонники вовсе не выглядели врагами Христовой церкви. Они, я бы так сказал, просто такие раскрепощенные, свободно мыслящие богословы.

На соборе главное различие между большинством епископов и арианами, как мне показалось, было вот в чем. Арий утверждает, что Христос не существовал до своего рождения и не единосущен Богу. По мнению Ария и его сторонников, Он не был Богом Сыном, скорее, Он удостоился чести носить имя Сына Божьего.

Но если признаться честно, я ведь не знаю, и, по-моему, никто из людей не знает, что же есть правда на самом деле. Почему тогда Арий опасен? Его по решению собора отлучили от церкви, я его сослал. Но нет покоя в сердце моем.

– Я тоже пыталась понять, в чем тут главная проблема. И, по-моему, проблема есть, и она действительно велика. Арий и его сторонники, конечно, не враги христианства. Просто они хотят не сердцем веровать в правду евангелистскую, а постигнуть ее путем мышления. Но понять простым человеческим умом не все возможно.

Ты простишь меня, я ведь с Арием встречалась перед его отъездом в ссылку в Иллирию.

– Я знаю об этом. Не мне судить тебя, ты вольна в поступках и делах своих.

– Спасибо. Так вот мое мнение, которое сложилось после беседы с ним. Позиция Ария такова: не должно следовать древнейшим мнениям в области веры без проверки их. Что из этой позиции следует? Сегодня сомнение коснулось одного признанного мнения, завтра они подвергнут ревизии и другие.

Я много думала над его суждениями и все-таки считаю, что собор принял верное решение. Не терзай себя сомнениями. Мы вынуждены согласиться с тем, что арианство – это не тот выбор, который сегодня нужен церкви, римлянам и твоему делу – делу объединения великой империи. Если все начнут сами думать и умом все постигать, то добра не будет. Ведь сколько умов, столько и мнений. И рассыплется церковь и все христианство, еще не успев окрепнуть. А если это случится, то и всей империи не устоять.

– Спасибо тебе, матушка, ты всегда меня поддерживала и наставляла в трудную минуту. Поэтому есть у меня к тебе еще один сложный вопрос.

Мать и сын завершили ужин, встали и подошли к окну. Большое красное солнце на безоблачном небе слегка коснулось моря. Длинная солнечная дорожка указывала направление мыслей Константина. Он грустно улыбнулся.

– Ну, и что еще тебя тревожит, великий мой сын?

Глядя вдаль, Константин задумчиво произнес:

– Вот гляжу я сейчас в ту сторону, где Рим стоит, и признаюсь тебе, что не люблю я этот город. Так в нем много было крови, подлости и предательства, что не скоро он очистится от всей этой скверны. Не считаю я Рим своей столицей и не живу поэтому в нем никогда. Выбираю временно один из городов империи, поживу немного – и опять в путь. Правда, в этот город и этот дворец я не приезжаю, не такой я снисходительный к его бывшему владельцу, как ты.

В общем, матушка, понял я, что нужна мне новая, другая столица, откуда придет в империю новая духовность и сила.

Я и место вроде бы хорошее нашел. Помнишь, рассказывал тебе про Византий. Как стоит он удачно, на пересечении торговых путей. Как будет охранять его легко: это ведь водой окруженный мыс треугольный. Всего-то нужно будет построить одну хорошую стену, отсечь мыс от суши. И к святым местам он поближе будет. Уже и планы будущего нового города, моего Константинополя, рисуются, и лучшие строители собираются.

Но что меня тревожит. Не будет силы в новой столице, если не будет в ней присутствия благодати божьей. А как сделать так, чтобы она на город снизошла? Что нужно там соорудить? Или перенести туда что-нибудь? Но что и откуда?

Приостановил пока я этот проект. Много городов закладывается, да единицы остаются в веках. Не хочу большую часть жизни своей и огромные ресурсы империи впустую потратить. Посоветуй, как сделать, чтобы моя новая столица осталась на земле навсегда.

– Как все-таки мы с тобой близки и какие разные. С разных сторон к одному идем. Я после тобой собранного собора тоже все думала, думала, чем можно было бы церковь Христову впредь объединять. Как остановить эти поиски новых путей, новые ереси, а сосредоточить мысли на том, что всех объединяет.

Договорилась я тогда еще с епископом Иерусалимским Макарием (он принимал участие в соборе), что поеду я к нему совершить поклонение святым местам. Думала, что там, Бог даст, я и пойму, что могу сделать на благо христианства.

А тут на днях было мне видение, что скоро время мое придет. Мне ведь в следующем году восемьдесят лет будет. И стало мне из видения этого понятно, что будет это мой последний год. При этом вроде указание мне было, что до этого времени надобно мне обязательно на Святой земле побывать.

Скажу тебе больше – виделось мне во сне, как будто нашла я место какое-то в Иерусалиме. Истинно святое место, связанное с крестным подвигом Спасителя нашего. Можешь себе представить, как я мечтаю, чтобы сбылся этот сон. Тогда я уйду с миром, понимая, что смогла что-то напоследок важное сделать. А ты потом на этом месте великий храм воздвигнешь. Опять же, может, Бог даст, найду там реликвии какие, связанные со Спасителем. Тогда будет тебе что в твоем Константинополе в главный храм принести.

Так что решила я, если Бог даст и на ногах к весне буду, то поеду. У меня уже все готово к путешествию на Святую землю. Я поэтому и хотела с тобой повидаться до отъезда, мало ли что…

Спасибо, что принял мое приглашение встретиться и заодно помянуть Диоклетиана в его любимом дворце. А теперь попрощаемся. Завтра поутру ты отправишься в свой путь, а я в свой.

Император почтительно склонил голову перед матерью, восхищаясь ее тихой силой и скромным величием.