ПРОЛОГ
«Допрыгалась», — подумала белка, глядя на рассвирепевшую смерть.
«Допилась», — решила смерть, увидев раздвоившуюся плешивую белку с кружкой гномьего первача в лапах.
Она помотала лысым черепом, и хвостатая собутыль… в смысле собеседница вновь стала единой и неделимой. А потом костлявая пришлепнула замусоленную карту поверх уже изрядной стопки.
— Дудки! Мой некромант твою льерну все ж таки бьет! — злясь на то, что приходится расстаться с единственным козырем, провозгласила она.
— А вот и нет, — заявила белка. Правда, везение рыжей сегодня было сомнительным: смерть продувала уже третий раз подряд, отчего становилась все мрачнее. Костлявая не любила проигрывать, даже если игра шла на один лишь интерес, без ставок. — У меня пожиратель душ есть, он твоего некроманта покроет.
— Ик! — Звук гулко разнесся по комнате, отразился от каменных стен и увяз в побитом молью гобелене.
Это дал о себе знать субъект, из-за которого две дамы — одна хвостатая, а вторая костлявая, — собственно, и встретились.
Субъект потянулся за еще одним кубком крепкого тинийского вина, которого не пил добрый десяток лет, и залпом его осушил. Уже изрядно перебравший лэр, сидевший за добротно сбитым деревянным столом, был пока жив и в относительно здравом, хоть и хмельном уме. Он пялился остекленевшим взглядом на лежавший перед его носом приказ, украшенный печатью императора Аврингроса Пятого, не подозревая, что за ним пришли сразу двое — белочка и смерть. И оные дамы даже сидели с ним за одним столом. И сейчас эти двое ждали, куда отчалит «счастливчик» — то ли за грань, то ли в дом скорби.
— Не позволю! — взревел лэр, ни к кому не обращаясь.
Он был здоров как медведь: небесные покровители не обделили своего верного раба ни телесной силой, ни статью, ни немилостью императора. Во всяком случае, так казалось набожному Лавронсу все сорок пять лет, что он жил. А вот сегодня… Светлые боги решили испытать его веру.
Схватив приказ, лэр смял его, а затем швырнул в стену кубок.
— Не быть моей дочери женою этого поганого некроманта! Даже если так повелел сам император.
Лэр решительно притянул к себе перо и бумагу.
«Милостивый император, свет и надежда народа…»
Перо зависло над бумагой и, пока Лавронс пытался сформулировать мысль, оставило черную кляксу. Но лэра это не смутило, и он продолжил. Два абзаца витиеватых приветствий были выведены на удивление твердой рукой ради всего нескольких фраз:
«Моя жизнь целиком в Вашем распоряжении, и я готов хоть сейчас отдать ее за отчизну. Но душа, тем паче душа не моя, а моей единственной дочери, принадлежит светлым богам. Осквернять ее замужеством с исчадием тьмы я не вправе. Посему моя Кэролайн отбывает в монастырь, где примет постриг и тем самым избежит участи погубить себя».
Лавронс уверенно поставил точку и, сложив послание, поднялся. Чуть шатаясь, добрел до телепортационного камня, что мерцал в полумраке синим, и, приподняв его, положил письмо. Придавил сверху.
На миг свет рассеял полумрак комнаты: бумага отправилась в императорскую канцелярию.
— Ну все, заканчиваем. Этот уже точно мой! — победно заявила смерть. — Император теперь его точно казнит за то, что ослушался приказа.
— Жаль, — вздохнула белка, собирая в лапы карты. А потом завистливо выдала: — Везет тебе.
— Ну да, тебе везет в игре, а мне — в смерти, — заявила костлявая, поднимая лежавшую на полу косу.
Белка же, бубня себе в усы о некоторых набожных, которые нормально дочь замуж выдать не могут, уже собралась уходить, когда смерть ее решила ободрить:
— Слушай, плешивая… Может, у него хотя бы дочурка Кэролайн свихнется? В монастырях же этих от десятков молитв, которые они каждый день творят не по разу и при этом лбом об пол бьются, легко можно реальность с туманом перепутать… Тем более…
Белка задумалась.
Пока две невидимые гостьи беседовали, Лавронс позвал слугу и распорядился, чтобы Кэролайн собирали: она отбывает в монастырь. Шустрый прислужник понятливо кивнул и исчез за дверью.
Юная лэрисса Лавронс уехала из дома спустя удар колокола. А утром ее отца публично казнили. Император не терпел неповиновения. Особенно когда дело касалось дел политических. А мирный договор с темными, залогом которого должны были стать браки между знатными подданными Сумеречных земель и Светлых, являлся именно таковым.
