Книга: Криминальные романы и повести. Книги 1 - 12
Назад: 22
Дальше: 24

23

Назавтра мой ярко-красный «Урал» с полным баком бензина, с новым маслом в картере, с надраенными, сверкающими на солнце боками мчал нас по дороге, запруженной караванами машин. По области шли колонны с первым хлебом нового урожая.
Арефа сидел в коляске. Когда он утром явился ко мне, я едва сдержал улыбку: новая фетровая шляпа, длинный пиджак послевоенной моды, ухарское галифе, сапоги и яркая, рассыпанным горошком по красному полю, рубашка, подпоясанная и выглядывающая из-под пиджака. Но что самое замечательное, так это жилет в двойную полоску, с брелоком и цепочкой от карманных часов через весь живот.
Классический цыган, которых показывают у нас в исторических фильмах. Где он успел раздобыть этот наряд, не представляю.
Каково же мы выглядим? Цыганский барон и современный офицер милиции со стильной прической. Волосы у меня за последнее время отросли, и теперь я мало чем отличался от отца Леонтия. Только без бороды.
Арефа заметил мою улыбку:
— Удивляешься? Можно еще встретить цыгана, одетого и почище. В шароварах, в лохматой шапке…
Ну что ж, если ему так хочется, почему бы и нет? Своего рода камуфляж.
Его вид несколько развеселил меня. И все-таки в дорогу я отправился с испорченным настроением… В последнюю минуту забежал Коля Катаев и устроил мне разгон. Как сказал он, не только по своей инициативе, но и по просьбе парторга Павла Кузьмича.
Парторгу, оказывается, понравилась моя игра на левом фланге защиты нашей команды. Я пропустил уже два матча. А впереди кубковая встреча с нашим вечным соперником — командой колхоза «XX партсъезд». Надо прийти на тренировку.
«Понимаешь, Дима, никто тебя за уши не тянул. Но если уж взялся за гуж, не говори, что не дюж…»
Ушел он очень недовольный.
Но и это не все. Мой кружок по самбо три раза уже занимался без меня. Слава богу, Коля, кажется, об этом не знал.
Мне от этого было не легче. Хотя я и поручал вести занятия Егору Козлову, способному, крепкому парню, который с большой охотой приобщался к самбо после того, как ему досталось в клубе от дружков Женьки Нассонова.
Я дал себе слово, что, как только развяжусь с этой историей, наверстаю в футболе и в занятиях кружка…
— Хлеба, хлеба-то сколько! — покачал головой Арефа.
Пока двигались по шоссе, Денисов мягко покачивался в коляске, — ехать было удобно. Но как только мы свернули на грунтовую дорогу, мой спутник сразу ощутил все ее прелести. Грузовики разбили ее основательно, и мотоцикл пошел трястись по кочкам и выбоинам, расплескивая по сторонам тяжелую пыль, которая густым шлейфом тянулась за нами и обрушивалась клубами, когда приходилось притормаживать. Скоро яркий, пестрый наряд Арефы поблек, стал одинакового серого цвета. Особенно пострадала шляпа, в мягкий ворс которой набилось столько пыли, что при резких толчках с ее полей на плечи Денисова срывались небольшие пылевые струйки.
Я удивлялся, как его шляпа еще не улетела в придорожные кусты.
На сегодня у нас точно установлен маршрут — крупная станица Альметьевская. Отправились мы туда по предложению Денисова.
В Альметьевской до войны существовала контора «Заготконь». В нее съезжались колхозные и частные владельцы лошадей, чтобы совершить куплю-продажу или обмен. Контора эта давно уже упразднена, но в Альметьевскую по старинке еще приезжали люди, желавшие приобрести или сбыть коня. Конечно, там бывали и такие дельцы, как Васька Дратенко.
В станице жило оседло несколько цыганских семей, в том числе семья недавно умершего брата Арефы. Конечно, глупо предполагать, что конокрады выставляли на торг Маркиза в Альметьевской. Это все равно что нести в комиссионный магазин украденные у продавца часы.
Но в Альметьевской были друзья и родственники Арефы. К ним часто приезжали гости, через которых можно было узнать о Дратенко или Сергее, если бы те где-нибудь объявились.
Отправься я в станицу один, ничего не узнал бы. Прав был Арефа, говоря, что без него мне было бы трудно искать Ваську и Сергея.
Альметьевская по сравнению с Бахмачеевской выглядела настоящим городом. Много двухэтажных домов, асфальтированные улицы, парикмахерские, большая баня.
На окраине, возле рынка, возвышалось здание завода, над огромной трубой стоял столб темного маслянистого дыма.
Хаток с завалинками и палисадниками, с соломенными крышами было не много.
К такой вот хате мы и подъехали.
Арефа сразу как-то изменился. В нем появилась вроде бы и подтянутость, но и что-то согнуло его, страдальческая сеть морщин легла на лоб. Это понятно. Совсем недавно он подъезжал к этому дому, чтобы увидеть своего младшего брата, покоящегося в гробу.
По замусоренному, давно не метенному двору стайками бродили куры и с любопытством посматривали на нас, склоняя головы набок.
— О чоро Андрей! — вздохнул, оглядываясь, Арефа. Сразу было приметно, что хозяйство осталось без требовательного хозяйского присмотра.
Из хаты вышел черноволосый мальчик, румяный и толстый, с початком вареной кукурузы в руках.
— Неужели тебе трудно загнать птицу в загородку? — крикнул на него Арефа. — Виноградник поклюют.
— А что? — лениво огрызнулся тот.
— Мать бы пожалел. — Арефа легонько шлепнул его по затылку. — Ну давай побыстрей…
Было видно, что кричать особенно Денисов на этого увальня не хотел. Жалел мальчишку. Сирота.
Паренек, не выпуская из рук початка, лениво затрусил по двору, сгоняя кур в отведенный для них закуток.
Арефа мялся. Я почувствовал, что ему хотелось войти в дом одному, без посторонних. Тем более — без милиционера.
— Сбегай за матерью! — приказал он племяннику, когда тот наконец справился с птицей.
Мальчик, продолжая грызть кукурузу, двинулся со двора.
— Попьем чайку? — предложил Арефа. А весь его вид и взгляд говорили обратное.
— Спасибо за приглашение, но, я думаю, вам лучше поговорить со снохой с глазу на глаз. По-свойски. Я только могу помешать.
— Что же, верно, — быстро согласился Денисов. Он немного подумал. — Но ты возвращайся поскорей. Обязательно. Перекусим.
— Час вам хватит? — спросил я.
— За милую душу.
— Если, конечно, надо, я могу погодить…
— Хватит, хватит, — махнул рукой Арефа. И, похлопав себя по животу, добавил: — Ему годить не прикажешь. Ты, значит, помни — Мирикло, сноха моя, что-нибудь сообразит.
Я отъехал от двора, ругая себя за недогадливость. Вообще появляться здесь в форме было глупо. Уж где-где, а в деревне языки работают неутомимо… Но Арефа тоже хорош. Мог предупредить. Или опять шпилька? Догадайся, мол, сам. Иди разбери этого Арефу…
Все же, что ни говори, деликатный он человек. И приглашение его было деликатным. И в то же время настойчивым. Может, и нет никакой хитрости у него за душой?
…Лейтенант, дежурный Альметьевского РОВДа, ничего не знал о моем приезде, хотя Мягкенький заказал вчера при мне телефонный разговор с местной милицией.
Лейтенант что-то писал, и ему было не до меня.
— Может быть, начальство в курсе?
— Зам у себя. А начальник в отпуске. Что тебя занесло в такую даль?
Дежурный был вряд ли старше меня. Мог бы отнестись и повнимательней.
— Парней двух разыскиваю, — небрежно бросил я. — Пропала лошадь… Цыгане, они…
Он вскинул на меня глаза и, испуганно оглянувшись, тихо проговорил:
— Ты тут потише. Капитан наш как раз из них, из цыган, будет…
Я покраснел. Вечно попадаю в неловкое положение с этой моей несдержанностью. Хорошо, что в дежурке больше никого не было.
После такого конфуза я шел к капитану весьма пристыженный. Савченко, так звали лысеющего, средних лет капитана, встретил меня сдержанно, как подобает по ранжиру.
Мягкенький говорил именно с ним.
— Ладно, — подытожил зам, когда я, краснея и сбиваясь, изложил ему цель приезда. — Спали вы, товарищи, долго. Много воды утекло… Знаете, сколько людей проезжает через Альметьевскую? Сотни и даже тысячи! Н-да, сладко почивали… — Он задумался. — Вообще таких что-то не припомню. Мы этих аферистов знаем всех. А тот Сергей Денисов, случаем, не родственник нашего Денисова? Который помер недавно?
— Племянник, — подтвердил я.
— Скажи-ка! Как будто семья примерная. Отец его там у вас, кажется, в правлении колхоза?
— В сельсовете, — сказал я, — депутат.
— Смотри-ка, — усмехнулся Савченко. — Как это получается? Не уследил, выходит?
Мне стало обидно за Арефу. Через каких-нибудь полчаса я буду сидеть с ним за одним столом, пить обязательный для гостей чай…
— Мы считаем… В основном интересуется лошадьми Дратенко…
— Вы считаете, — снова усмехнулся капитан и набрал номер. — Степа, зайди. — Он положил трубку, потер руки, глядя в окно. — Пошел хлеб. Теперь ни сна, ни отдыха… Всех почти разогнал по колхозам.
В комнату вошел коренастый, лет шестидесяти, сильно припадающий на одну ногу мужчина в штатском. Он ежеминутно поправлял широкой пятерней прямые волосы, падавшие на глаза, и с угрюмым любопытством бросал на меня взгляды.
— Степа, тут товарищ из Краснопартизанска. Не припомнишь такого Дратенко? Специалист по лошадям?
Степа, которого мне капитан так и не представил, сильно выставляя вперед челюсть, просто ответил:
— Знаю. — И, обернувшись ко мне, спросил: — Васька?
— Так точно, товарищ… — Я вопросительно посмотрел на него, ожидая, что мне хотя бы скажут его звание или должность. Но я так и не был в это посвящен.
— Что он у вас натворил? — смотрел на меня в упор Степа, опираясь сильной рукой на стул.
— Разыскиваем, — неопределенно ответил я.
— На блины хотите пригласить? — без тени юмора спросил Степа.
— Подозревается в краже породистого скакуна.
— Давно увели лошадку-то?
— В июле…
— Да, в июле Дратенко тут был. На линейке, запряженной двумя лошадьми.
Я сообщил подробные приметы Маркиза. Степа, подумав, сказал:
— Одного коня я помню. Вороной. А другой, врать не буду, не знаю. Кажется, светлый.
— Дратенко один был или с кем-нибудь?
— Их несколько сидело на линейке. Прокатились по станице лихо, почти не задерживаясь…
Вот и все сведения, какие я получил в Альметьевском РОВДе.
Но меня так заинтересовала личность Степы, что я справился о нем у дежурного. После моего долгого визита к замначальника лейтенант стал словоохотливее.
— Степан Гаврилович — сила! Всех лошадей и лошадников знает в области. Что там в области, думаю, по всему югу, до самого Кавказа. Лихой, говорят, кавалерист был. В отряде самого Огнева воевал…
— А кто такой Огнев? — спросил я.
— Ты Огнева не знаешь?
— Не знаю, — честно признался я. Лейтенант покачал головой:
— Про выстрел с «Авроры» знаешь?
— Это каждый школьник знает.
— Правильно. А мало кому известно, что орудием, которое произвело этот выстрел, командовал Огнев Евдоким Павлович. Из соседней станицы Пролетарской. После уж, в гражданскую, он сюда вернулся. Командовал отрядом под началом Пархоменко. Погиб как герой. Так вот, наш Степан Гаврилович в отряде Огнева начинал. В Отечественную получил ранение. Демобилизовался и пошел в милицию. Еще вопросы есть?
…Через час мы сидели с Арефой в хате вдовы Андрея Денисова. Признаться, кочки меня изрядно порастрясли, и разыгрался волчий аппетит. Все мои помыслы были обращены к кухне, где хлопотала Мирикло. Я спросил Арефу, чем это так привлек его соотечественников Маркиз. Жеребца ведь выбраковали зоотехники колхоза.
— Маркиза выбраковали из производителей, — пояснил старый цыган. — А конь красивый. Это у нас почитается в первую очередь. Цыган выбирает коня, как невесту. Чтобы самому было приятно и другие сказали, что красив. Маркиз — видный. Благородный статью. А без осанки и конь — корова. Правда, есть и у него свои недостатки: злой, заносчивый. Только ты никому об этом не говори, — шутливо сказал Арефа.
— Почему?
— У нас, у цыган, самым большим грехом считалось выдать, какой есть скрытый изъян в лошади. Особенно покупателю. За это в старое время били. Крепко били. И владелец лошади и другие. Все били. Вообще предательство не любили. Что знаешь, держи при себе…
— А если убийство? Молчать ведь — преступление. Арефа пожал плечами:
— Конечно, это так… Но в старое время донести за убийство промеж себя тоже считалось позорным. Судили своим судом. По справедливости.
— Убивали? — спросил я.
— Зачем? — удивился Арефа. — Смысл какой? Убийства случались в основном по пьяной драке. Или из-за ревности. А рассуждали так: к чему еще одного убивать, сирот плодить и еще одну вдову оставлять? Виновный должен был откупиться деньгами. В зависимости от состояния и нужды осиротевшей семьи. Что касается ревности — здесь посторонние не судьи. Кто может оценить меру любви? Измена, может, похлеще, чем другое, бьет.
— Постойте, постойте. Но это же сокрытие преступления! — не удержался я.
— Да, да, а как же! — быстро согласился Арефа. Но было видно, что к этому вопросу он относится по-своему. Он лукаво улыбнулся и добавил: — То ж в старое время… Другие нравы. Цыган со всех сторон бесправными держали. Они уже с рождения числились как бы в преступниках. Цыган — значит, вор, обманщик, махинатор… Ну, а если еще свои своего выдавать властям стали бы, как смотреть друг другу в глаза?
Я задумался над его словами. В них была своя горькая правда.
На столе легонько посвистывал самовар. Серебряный. Точная копия с того, что имелся у Арефы, «Баташов».
Мирикло, вдова Андрея, в темном кружевном платке, безмолвно появлялась в комнате и так же тихо уходила на кухню, откуда доносился запах мокрого птичьего пера и вареной курицы.
Интересно, для кого задумано это почетное угощение? И вообще прилично ли мне, представителю закона, который ведет в настоящее время официальную проверку, сидеть за одним столом с отцом предполагаемого преступника и вести непринужденную беседу, ожидая угощения с его стороны?
Странное дело, но мне казалось, что я просто в гостях.
— Тяжело ей, — сказал Арефа, когда его сноха в очередной раз что-то поставила на стол и вышла. — Любой бабе в ее годах тяжело остаться без хозяина. Это уж все. Вдовство на всю остальную жизнь.
— Конечно, — согласился я, — потерять кормильца… — Не это самое страшное, — вздохнул Арефа. — Мирикло себя прокормит. — Он усмехнулся. — И еще любого мужика в придачу. Шьет на фабрике и дома. У нас в старое время, сам понимаешь, — его глаза опять сверкнули лукавинкой, — жена должна была кормить мужа. Станет где-нибудь табор, мужики остаются, а женщины с дочками идут в село или город те мангу — это, значит, по-нашему: побираться, добывать пропитание, деньги… Не принесет жена ничего, кнута схлопочет обязательно.
— Ничего себе, положение! Это здоровых-то мужиков кормить. Мало того, что женщины унижались, выпрашивали подаяние, так еще кнут зарабатывали.
— Зарабатывали. И еще как! У русских как было в старое время? Мужик, напившись, бил жену. Но случалось, иная баба так отхаживала муженька за все обиды, не приведи господь. У нас же женщина никогда не имеет права поднять на мужа руку. Что там поднять руку — сказать наперекор. Какой бы ни был — пьяный или трезвый, урод или красавец, нищий или богатый, — ты ему не прекословь. Чуть что не так — кнут…
Я усмехнулся про себя: хоть Арефа и депутат сельсовета, а своя кровь, видимо, говорит.
— Несправедливо. Значит, мужчины кнутом оправдывали свое тунеядство?
— Почему тунеядство? У мужиков свое дело было. Муж ценился за умение достать хорошего коня, с лихвой продать его, выгодный обмен совершить. Не можешь этого — копейки за тебя не дадут в базарный день. Другое дело, если умеешь ловко дела делать да если при этом песни голосисто поешь, отплясываешь лихо да обнимаешь жарко — нет тебе цены. Не знаю, как другое, а за песни ты бы у нас сошел высоко…
Я все ждал, когда Арефа заговорит о самом главном. Есть ли какие вести о беглецах? Но Денисов словно забыл о цели нашего приезда.
Мы сидели, попивая чай, мирно беседуя. Потом тихая Мирикло поставила на стол раздувшуюся, с растопыренными в разные стороны ногами, исходившую сладковатым паром и жиром курицу.
И мы управлялись с ней за разговорами ни о чем и снова пили чай с вареньем и покупным печеньем.
Мирикло относилась ко мне настороженно и, видимо получив от Арефы наказ, в беседу нашу не встревала.
Покончили с едой. Хозяйка вышла с грязной посудой. И вдруг Денисов сказал:
— Васька Дратенко не сегодня-завтра должен быть в Юромске. Надо туда подаваться.
Я поразился: битый час болтать о пустяках и даже намека не подать, что получено такое известие.
Может быть, Арефа — единомышленник моей бабушки: во время еды надо думать только о еде, а дело — в свою очередь.
Юромск — три часа езды на поезде из областного центра.
— Помчались в город! — предложил я.
Арефа посмотрел на мою форму. Почесал за ухом.
— Больно мы с тобой заметные. Выходит, сначала домой…
Я прикинул — теряем сутки. Это в лучшем случае. Потому что возвращаться сегодня на мотоцикле в Бахмачеевскую мне не улыбалось. Арефа тоже не мальчик. Тогда и завтра день потеряем.
Обидно, до города каких-нибудь тридцать километров. Полчаса езды.
У меня возник план.
В конце концов неужели Борька Михайлов не одолжит на время какие-нибудь брюки и пиджак? В крайнем случае — куртку. Сам ведь в кореши лез.
Мы расстались с Арефой. Он решил заночевать в Альметьевской. Я поехал в город. Договорились с Денисовым встретиться там утром на вокзале.
Назад: 22
Дальше: 24