3
Шесть часов утра. Вокруг — зелень, над головой синь небосвода и яркое солнце.
Особенно я не спешил. Мой железный конь, негромко пофыркивая двигателем, мягко катился по шоссе, над которым уже колыхалось зыбкое марево.
Почему-то вспомнились последние дни учебы в Москве, С ее шумными улицами, многоэтажными, домами. А здесь, в станице, тишь да благодать. Вот уж никогда бы не мог предположить, что окажусь в подобном месте. Да еще с одной звездочкой на погонах вместо двух, как у большинства курсантов, закончивших учебу вместе со мной. Где они теперь, мои однокашники? Где-то сейчас Борька Михайлов? Из-за него я очутился в Бахмачеевской. История, прямо скажем, и комическая и неприятная. Послали нас весной на плодоовощную базу. Перебирать картошку. Это в порядке вещей, как бы шефская помощь. В общем, мероприятие само по себе веселое. Поставили нас вместе с девушками из какого-то института. Конечно, шуточки, смех. Время летело незаметно. В середине дня наш офицер зачем-то отправил Михайлова с базы, и он так до конца рабочего дня и не возвратился.
А когда мы выходили с базы через проходную, охрана проверяла сумки. У меня — портфель: не носить же в руках сверток с завтраком.
Раскрываю я портфель и даже глазам своим не верю — два длинных парниковых огурца. Их еще называют китайскими. Ну, разумеется, скандал. Клянусь, что я ни при чем, а охрана еще пуще: милиция, говорят, сама должна пример показывать.
Докатилось до нашего начальства. Стыдно вспоминать, сколько я выслушал назиданий. Как еще не отчислили…
Перед самым выпускным вечером я узнал, что огурцы мне подложил в шутку Борька Михайлов. А когда ему дали поручение, он смотался с базы, забыв меня предупредить. А потом уж дело так далеко зашло, что у Борьки не хватило смелости во всем признаться.
Я, конечно, не побежал ябедничать. Распрощались мы с Михайловым уже не прежними друзьями. Очень ему было передо мной неловко.
С тех пор я терпеть не могу огурцы.
…Я глянул в зеркальце и невольно улыбнулся. Сзади покорно тащились два грузовика, не решаясь меня обогнать.
Я обернулся. Молодой парень сосредоточенно крутил баранку. Я махнул рукой — проезжай, мол. Он некоторое время не решался прибавить ходу. Не доверял. Пришлось прижаться к обочине и снова махнуть. Он слегка поддал газу и проскочил вперед.
Пропустив грузовики, я повернул на укатанную проселочную дорогу и невдалеке увидел хатки — хутор Крученый. За ним тянулась невысокая поросль дубков — полоса лесозащитных насаждений.
Хутор дугой обходил Маныч, окаймленный по берегам тугими камышами. Резвый «Урал» перемахнул мостик и затарахтел по единственной хуторской недлинной улочке.
Я проехал двор, в котором сидела… обезьяна. От неожиданности я затормозил и, заглушив мотор, попятился назад, отталкиваясь ногами от земли.
Макака (или другой породы, не знаю) сидела на утреннем солнцепеке на войлочной подстилке возле палатки с откинутым пологом. В ее старческих, слезящихся глазах стояла такая печаль, что хотелось заплакать. На обезьяне была стеганая безрукавка из ярко-красного ситца с цветочками, застегнутая на все пуговицы.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Она, вдруг испугавшись чего-то, трусцой бросилась к крыльцу хаты и стала колотить пепельно-черными кулачками в дверь.
Та отворилась, и на улицу вышел высокий мужчина в фетровой повидавшей виды шляпе. Он слегка поклонился мне:
— Здравствуйте!
Я ответил на приветствие. Из-за его спины выглядывали две женщины — молодая и средних лет. А из палатки высыпало несколько смуглых босоногих ребятишек.
Все семейство смотрело на меня с любопытством и тревогой.
— Откуда у вас эта диковина? — спросил я. Хозяин улыбнулся и погладил обезьяну, взобравшуюся ему на руки.
— Наш приемыш. Старик, как и я. Заходите, товарищ инспектор. На чай.
Сказал он это просто и приветливо, сказал так, что мне действительно захотелось зайти к ним.
— Мне надо поговорить с Денисовым.
Он обеспокоенно поднял брови. А женщины зашушукались.
— Я Денисов.
— Нет, мне Чаву… то есть Сергея.
— Натворил он что-нибудь?
— Гражданка Ледешко вот жалуется на Крайнову. Мне надо выяснить у него кое-какие подробности.
Обе цыганки о чем-то загалдели, размахивая руками. Денисов цыкнул на них, женщины умолкли и скрылись в хате.
Глава семейства спустился с крыльца и неторопливой походкой вышел ко мне, за ворота. Дети шмыгнули за ним и тут же облепили мотоцикл.
— Если вам очень нужен Сергей, поезжайте к лесопосадкам. Он там со стадом.
Притихшая макака смотрела на меня с укоризной, поглаживая сморщенной рукой седую бороду хозяина.
Я подумал о том, что не знаю еще деревенской жизни. Следовало самому догадаться, что скотину выгоняют в поле на заре.
Я поглядел на ряды дубков, начинающиеся сразу за околицей. Завел мотоцикл. Цыган уловил мой взгляд.
— Они недалеко ушли. Нэ, ашунес, — сказал он хлопчику постарше, — проводи дядю.
Мальчонка тут же побежал вперед по тропинке.
— Стой! — крикнул я. — Давай в коляску. Он обомлел от такой перспективы.
— Садись, садись, — подбодрил его дед и кивнул мне. — Он вас прямехонько выведет.
И мы поехали, провожаемые завистливыми взглядами черных глазенок.
Зачем я ехал к Чаве? Можно было зайти к Крайновой, поговорить с ней, свести ее с Ледешко — и дело с концом. История ведь сама по себе вздорная. Но меня тянуло к молодому цыгану любопытство. А может быть, и какое-то другое чувство? Не знаю. Но мне захотелось познакомиться с Чавой поближе.
Мы проскочили полосу насаждений и выехали на луг, где паслись коренастые темно-красные буренки, прильнув мордами к траве. Я остановился, не заглушая мотора. Пацан сиганул из коляски и помчался по траве к лошади, которую я сразу не различил среди коровьих спин.
И вдруг от стада отделился огромный рябой бугай.
Он приближался ко мне, задрав вздрагивающий хвост, свирепо изогнув шею и выставив вперед рога. Они у него хищно изгибались, отливая чернотой.
Бык остановился в нескольких метрах, глядя на меня застывшим, налитым кровью глазом. Я газанул, чтобы припугнуть его.
Он, оттолкнувшись от земли всеми ногами, так что из-под копыт взметнулись комья земли, бросился вперед, на меня.
Больше я не раздумывал и рванул мотоцикл с места. Сзади что-то ухнуло, затрещали, схлестнулись молодые дубки.
Со стороны, наверное, это было захватывающее зрелище. Я мчался по едва заметной тропинке, подскакивая на седле и выжимая из машины все что можно. Трава билась о полированные бока «Урала», пучками застревала между коляской и мотоциклом.
В зеркальце я видел разъяренную морду быка, преследовавшего меня чудовищными прыжками. Попадись на моем пути хоть небольшая ямка, я взлетел бы вверх и не знаю, где приземлился бы…
В зеркальце я видел разъяренную морду быка…
Мне казалось, что преследование продолжалось вечность.
Я, не сбавляя скорости, миновал хутор, проскочил мост. На меня восхищенно смотрели трое пацанов, стоявших по колено в воде.
Я заглушил мотор и подошел к берегу, поглядывая в сторону лесопосадок. Там застыл бугай, довольный, подлец, тем, что спровадил меня из своих владений.
— Купаемся? — как можно беспечнее спросил я, шаря по карманам в поисках платка.
Руки у меня дрожали.
— Вон сколько наловили! — кивнул мальчуган куда-то мне под ноги.
В камышах стояло ведро, в котором копошилось нечто зеленое. Я не сразу сообразил, что это раки, потому что видел их только красными.
— Кто из вас знает Крайневу?
Вопрос, конечно, глупый: на хуторе едва десяток домов.
— Баба Вера, что ли? — уточнил тот же пацан.
— Она самая.
— Аида, покажу.
Он вылез из воды весь в иле. Даже вокруг рта у него, как усы, темнела грязь.
Мотоцикл я повел, не заводя. Мой преследователь все еще красовался на краю хутора. Черт знает, какие у него намерения!
— Баба Вера, до вас тут пришли, — подвел меня к калитке мальчуган.
Крайнова, чистенькая старушка, стоявшая у забора, низко поклонилась:
— Здравствуйте! Заходите, милости просим. — Она ловко утерла фартуком мордочку моему провожатому, пожурив его. — Докупался! Вон, жаба цицки дала…
Пацан вывернулся из ее заботливых рук и вприпрыжку побежал на речку.
— Поговорить с вами хочу.
— Проходьте до хаты.
Мы зашли во двор, отороченный нарядными, словно нарисованными, подсолнухами. Я остановился.
— Прошу в хату.
— Можно и здесь. — Я указал на завалинку, как бы давая понять, что дело у меня пустячное и разводить официальности не к чему.
— Можно и здесь, если желаете. — Она быстро обмахнула фартуком и без того чистую завалинку.
Мы присели.
— А я гадаю, что это красное промчалось по дороге? Вжик — и нету.
— Мотоцикл… — уклончиво ответил я.
— Ловко вы с им управляетесь.
Да, инструктор по мотоспорту в школе поставил бы мне сегодня высший балл.
— Жалуются на вас, — сказал я, желая переменить тему.
Сказал и улыбнулся. Потому что не знал, как говорить с этой симпатичной старушкой по такому дурацкому поводу.
— Ледешиха?
— Она.
— Была у вас? — Крайнова покачала головой. — Неужто до такого сраму упала? (Я кивнул.) Батюшки, стыд-то какой…
Старушка немного помолчала, подумала.
— Хай, — сказала она. — Сдам я свою Бабочку на заготпункт. От греха подальше. Да и старая я стала, трудно ухаживать, сено заготовлять…
— А как же вы без молока будете?
— Для кого молоко-то?
— Для внучат…
Баба Вера кивнула на окно. И тут только я увидел, что за нами, отодвинув занавеску, наблюдает древний, сухонький старичок.
— Вот и все мои внучата…
— Нету, значит?
— Есть, как не быть. Э-эх, мил человек, кто нынче по хуторам живет? Старики да бобыли. Молодежь, она до города подалась. А нам со стариком и козы хватит. Вот куплю козочку. И молочко будет и шерсть… Значит, завтра и повезу мою Бабочку.
— Точно повезете?
— За трешку сосед свезет. Шофер. Я почему-то очень обрадовался.
— Вера… как вас по батюшке?
— Николаевна.
— Вера Николаевна, когда сдадите свою корову, зайдите ко мне с квитанцией, ладно?
— Хай буде так, зайду.
— Вот и хорошо! — Я поднялся. Прямо гора с плеч.
— Может, вина? — предложила старушка.
— Что вы, какого вина? — воскликнул я.
— Нашего, домашнего. Сычов всегда пил да нахваливал…
Вот оно что! Ну и порядочки установил тут мой предшественник.
Я, разумеется, отказался наотрез.
Крайнова проводила меня за калитку и с уважением посмотрела на «Урал».
— Шибко резвый у вас мотоцикл. Прямо смерч какой-то.
Я невольно глянул в сторону дубков.
По дороге кто-то скакал. Я сразу понял, что это Чава, и постарался принять равнодушный, спокойный вид.
Подтянутый, ладный, стройный, Чава круто осадил своего коня и спрыгнул на землю.
— Вы извините, товарищ участковый, — начал он, словно сам был виноват в этой истории. — Зверь, а не бык… Насилу воротил назад. Он, наверное, от красного цвета взбесился.
До меня теперь тоже дошло, отчего рассвирепел бугай. Дело в том, что мотоцикл в РОВДе мне выдали ярко-красного цвета. Может быть, он предназначался для нужд пожарной охраны, не знаю. Но я был рад и такому.
Да, мне дорого мог обойтись этот красный «конь».
Баба Вера, смекнув, что произошло, заторопилась в хату:
— Доброго вам здравия, товарищ начальник! Завтра, мабуть, зайду. К обеду…
— До свидания, — кивнул я.
А Чава все еще разглядывал мой мотоцикл: все ли в порядке. Значит, и он не на шутку испугался.
— Зайдемте к нам, товарищ младший лейтенант. Дома говорить удобней.
Я вошел за ним во двор. Дети играли возле палатки. Приглядевшись к ней, я подумал, что это, наверное, шатер. Он был сшит из видавшего виды брезента. Значит, много еще цыганского осталось в быту Денисовых…
Сергей вручил поводья молодой женщине и провел меня в хату.
— Мой отец и мать, — представил Чава пожилого цыгана и цыганку средних лет.
— Мы уже познакомились с товарищем участковым, — сказал Денисов-старший. — Присаживайтесь.
Я сел на предложенный стул и огляделся.
Честно говоря, я представлял себе убранство комнат совсем иным. Ожидал увидеть беспорядок, солому на полу, как читал в одной книжке про цыган. А здесь все было чисто, уютно: печь с полатями; стол, покрытый цветной скатертью; буфет с фарфоровыми безделушками; железные кровати с кружевными подзорами и фотографии по стенам. Фотографий было много: небольшие любительские, от заезжих моменталистов, увеличенные портреты и заретушированные так, что родная мать не узнает, овальные, на выпуклых глянцевитых листах, подкрашенные в неправдоподобные цвета.
Что меня поразило, так это подушки. Огромные, в половину кровати, пышные, в ярких наволочках…
— У цыган богатство по подушкам определяется, — сказала мать Сергея, перехватив мой взгляд. — Чем больше подушки, тем больше денег…
— Хватит болтать, Зара! — остановил ее хозяин. — Жя шу самовари.
Цыганка покорно удалилась, и остались одни мужчины.
— А вы здорово ездите на мотоцикле, — похвалил Сергей. — Я, честно говоря, испугался.
— Мог покалечить машину, — ответил я. Надо же было как-то выкручиваться…
— Мог, — подтвердил Чава. — Весной Выстрел одного волка убил. Долбал, долбал — не поймешь, где кости, где мясо. Всю шкуру испортил, сдавать было нечего. Сильный бугай…
— Ничего, — перебил я, — обошлось. Мотоцикл цел — это самое главное…
В то время о мотоцикле я думал столько же, сколько о прошлогоднем снеге…
— Вы по поводу Ледешихи и бабы Веры? — нетерпеливо спросил Сергей.
Вообще цыгане, несмотря на гостеприимство, вели себя настороженно, кроме хозяина — он располагал к себе уверенностью и спокойствием. Осанка у него была гордая, благородная. Есть такие пожилые люди, которых щадит старческое увядание.
— Крайнева сказала, что завтра повезет свою корову на заготпункт. Так что, думаю, вопрос уладится, — сказал я солидно.
— Вообще эта Ледешиха — дурная женщина…
— Читробуй кадэ тэпэнэс пэмануш, — перебил сына Денисов. — У каждого свои заботы. Худо это или добро — судить не нам. Я часто видел таких, которые много красивых слов говорили, а сами думали только о своем кармане… Ты тоже хорош! Зачем грубишь Ледешихе? Она тебе в бабки годится.
Говорил он так, словно сидел сейчас перед ним не участковый инспектор, который приехал расследовать неприятное для его сына дело, а добрый приятель.
— Нужна она мне! — Чава сделал резкий жест рукой.
Денисов-старший повернулся ко мне: — У меня Ледешко тоже была. Я ведь в нашем хуторе как бы штатный советчик и мировой судья — депутат сельского Совета. (Я взглянул на него с удивлением и любопытством, которых не мог скрыть.) Да-да, — засмеялся цыган, — сам не ведал, что на старости лет сделаюсь властью… — Он погладил бороду, усмехнулся чему-то своему и продолжал: — Ну, я сказал ей, что не стоит затевать ссору с соседями из-за чепухи. Не послушалась… А Выстрел — действительно редкий бугай. Товарищ Нассонов, председатель наш, уговаривал Ледешко продать Выстрела колхозу. Хорошие деньги предлагал. Но она уперлась. «Мне, говорит, не резон от своей выгоды отказываться…»
— А как же у вас получается — в колхозном стаде частная скотина? — спросил я.
— Вот баба Вера сдаст свою Бабочку, как вы говорите, — ответил Чава.
— Ну, а ваша корова?
Сергей смутился. Но Денисов-старший весело подмигнул:
— По блату. Как-никак своя рука в стаде. — И серьезно добавил: — А если без шуток, сами подумайте: одну частную корову куда девать?
Я кивнул головой. И подосадовал на себя за то, что поспешил выказать свою осведомленность.
— А что, эта Бабочка сильно поранила бугая? — перешел я на другое.
— Ерунда! — сказал Чава. — Похромал один день.
— Ясно, — кивнул я. — Насчет увечья быка вы можете подтвердить?
— Конечно, — ответил Сергей. — Хоть на бумаге.
— Ну этого пока не требуется, — сказал я.
— А вообще Выстрел все стадо держит вот так. — Сергей показал сжатый кулак. — Можно спать, гулять, отдыхать — все будет в порядке. Волка, а то и двух одолеет.
— Водятся?
— Были. Но давно что-то не появлялись. Теперь охотников больше, чем зверья. — Чава поднялся. — Я вам еще нужен?
— Нет. Спасибо. — Я тоже встал.
— Э, — остановил меня хозяин, — чайку попьем. Небось не завтракали?
Батюшки, еще нет и восьми. А мне казалось, что уже середина дня.
Я покорно сел. Как-никак Денисов был человеком в известном смысле своим. Сельсоветский. Помня наставления преподавателей, что надо сколачивать актив, без которого участковый да еще в деревне ни туда ни сюда, я подумал: хорошо бы привлечь себе в помощь старшего Денисова, он подошел бы.
Сергей лихо взлетел в седло и взял с места в карьер. Сегодня он казался не таким ярким и необычным, как вчера. Что в нем нашла Лариса? Необразованный парень. Пастух. И даже не в этом дело. Как он говорил: «Долбал, долбал…» Да может быть, и сама Лариса тоже не такая, какой мне кажется… Надо приглядеться получше.
…Стол быстро оброс простенькими блюдечками, тарелочками, гранеными стаканами. Зара внесла пузатый самовар, начищенный до блеска, с резными, витиевато сделанными ручками и краником. За такими вещами охотятся в городе любители старины.
Сладковато пахло дымом, горячим хлебом и свежесбитым сливочным маслом.
Хозяйка разрезала неправдоподобной вышины каравай с взрывающейся под ножом корочкой.
Хозяину и мне чай налили в тонкие стаканы, болтающиеся в старинных подстаканниках, массивных, из серебра. Но Денисов наливал в блюдечко и пил из него.
Я обратил внимание, что чайные ложки, потертые и деформированные, тоже были из серебра, старинные.
Мне пододвигали то тарелочку с кусками белого со слезкой сливочного масла, то вазочку с вареньем.
— Я смотрю, у вас любят фотографироваться, — обратился я к хозяину, прихлебывая чай.
— Это Сережка, — ответил Денисов. — Сам фотографирует?
— Нет, — усмехнулся цыган. — Раньше, сразу после армии, он работал в райпромкомбинате, в фотоателье. Ходил по хуторам, заказы принимал. Вот и нам настряпал. По-свойски.
Я считал своим долгом продолжить беседу. Гость, которого угощают, должен отрабатывать харч. От этой мысли мне стало весело. Что ж, будем отрабатывать.
— Все хочу спросить: обезьяна у вас откуда? Хозяин снова усмехнулся:
— Зара ее нашла, пусть и расскажет. Его жена только этого и ждала:
— Весной, когда война заканчивалась, мы где были, Арефа?
— Не знаю, где была ты, а я был в Польше. В войсках Второго Белорусского фронта.
— А, забыла! — Она засмеялась. — Где-то там. — Цыганка неопределенно махнула рукой. — Стали мы табором возле одной деревни. Пошли, это самое, в общем, посмотреть… Кушать же надо было. — Она бросила на меня извинительный взгляд. — Мама у меня хорошо гадала… — Зара спохватилась: все-таки представитель закона:
— Рассказывай, рассказывай. — Денисов спокойно сложил руки на коленях. Слушай, мол, младший лейтенант, у нас все открыто.
Мне все больше нравился этот человек с непривычным именем Арефа.
— Пришли в деревню, старушка навстречу бежит. «Вы, говорит, цыгане, вам все нипочем и черт не страшен». А мы ведь тоже крещеные, в церковь ходим…
— Ты про всех не говори, — сказал ей муж.
— Я про своих родителей говорю. Значит, сует нам старушка яйца, кус мяса, деньги. «Выгоните, говорит, из избы черта». Ой-ей, смех, да и только! Такого страху понарассказала. Хорошо, с нами братишка был. Вот он. — Зара показала на один из портретов, на котором был изображен человек с большими усами. — Заглянули мы в хату, а из печи выглядывает что-то черное, лохматое, глаза сверкают… Моя мать и я подхватили свои юбки и тикать… Старуха кричит: «Отдайте яйца…» А братишка не испугался, зашел в хату. И вытащил Ганса… Старый он уж теперь, все к теплу тянется. Зимой с печи не слезает, летом — с утра на солнце… Любит в степь ходить. А раньше задиристый был, ни одной собаки не пропустит…
— А почему — Ганс? — Я посмотрел через окно на обезьянку, дремавшую во дворе на своей подстилке.
— Потом мы узнали, что его держал немецкий офицер. Фрица пристукнули, а обезьянка осталась… Так и пошло — Ганс да Ганс. Мы с ним везде ходили. Интересно людям, Он вино пил.
— Неужели?
— Да. Конечно, немного, вот столечко. Хлоп — и нет рюмочки. И такой веселый делается. Сразу нам всего надают — и денег, и яиц, и колбасы. Кушать же надо было…
Я невинно спросил:
— А вы гадали?
— Как все… — смутилась цыганка. — Кушать же надо было…
— А вы сами верили в то, что говорили? Зара засмеялась:
— Да как сказать…
— А мне скажите что-нибудь.
— Нет, неудобно… — Она снова посмотрела на мужа.
— Это ты брось! — сказал он строго.
— Отчего же, мне очень интересно, — обернулся я к нему. — Одни говорят — гадалки обманывают, другие — все правда.
— Ерунда это, — махнул рукой Денисов. Меня распирало любопытство:
— Я прошу, пожалуйста.
Зара снова засмеялась и, чтобы как-то обойти мою настойчивую просьбу, сказала:
— Вы молодой, симпатичный. Все ваши желания исполнятся…
…Когда я возвращался в станицу, когда проезжал по ее полудремотным улочкам, размышляя об отношениях Чавы и Ларисы, ко мне все время возвращался открытый, красивый смех Зары, ее слова: «Все ваши желания исполнятся…» Оказались бы они пророческими. Потому что мои мечты все больше и больше были заняты беленькой стройной девушкой с синими глазами…
