«ДЕНЬГИ»
Стоял июль. Жаркий, застывший в знойном оцепенении. Редкие перистые облака призрачно появлялись на небе и таяли под солнцем. В прокуратуре ходил по комнатам горячий сквозняк.
Позвонили из милиции и сообщили: какая-то старуха из Восточного посёлка заявила, что квартирант занимается изготовлением фальшивых денег.
Прямо фантастика! У нас, в Зорянске, — фальшивомонетчик! Да ещё в Восточном посёлке! Где бродят по пыльным улочкам осоловелые куры, млеют на солнце среди огородов и садов старые, покосившиеся избы, помнившие все беды России, начиная с японской войны…
Ко мне зашла Гранская.
— Дело о хищении в магазине я закончила, — сказала она, усаживаясь напротив. — Завтра-послезавтра представлю обвинительное заключение.
— Так завтра или послезавтра?
— Послезавтра. Чтобы быть точной.
— Хорошо. Что у вас ещё?
— Квартирная кража и пожар в совхозе «Коммунар».
Я помолчал. Гранская тоже. Видимо, ей хотелось поговорить о личных делах.
— Мне кажется, Захар Петрович, вы на меня в большой обиде? — Гранская закурила сигарету.
Проработав пятнадцать лет следователем, она вдруг неожиданно для всех, кто её знал, решила уйти из прокуратуры. Жаль было терять такого опытного работника.
— Нет. Просто не совсем понимаю мотивы. Мне казалось, вы увлечены своим делом. А не будет скучно? После такой работы — и начальник отдела кадров на заводе: бумажки, анкеты…
— Кстати, не только бумажки. Но и люди. Это больше подходит для женщины. Тем более — в моих летах.
— Насчёт лет — рановато заговорили. — Я невольно улыбнулся. — Ей ни за что не дашь сорок.
— И правильно, — в тон ответила она. — С женщинами о летах говорить не принято.
— Оклад у вас будет выше, я понимаю…
— Выше. — Инга Казимировна нахмурилась, смяла сигарету в пепельнице. — Но это, как вы знаете, не основное. Хотя тоже имеет значение. Почему-то мы ужасно стесняемся говорить о деньгах. Но они существуют и играют в жизни человека немаловажную роль.
— Деньги, деньги… По-моему, они производное, а не главное в жизни. Не принимайте на свой счёт. Я говорю вообще… Когда вы думаете уходить?
— Когда закончу дела.
— А вас будут ждать?
— Да. Человек уходит на пенсию. Месяц раньше, месяц позже — не так важно…
Снова раздался звонок из милиции. Начальник РОВДа майор Никулин.
— При обыске изъят чемоданчик с деньгами.
Я чуть не подскочил от удивления. А когда справился о сумме, то ответ ошарашил меня ещё больше.
— Сорок девять тысяч девятьсот рублей.
— С ума сойти можно! — не сдержался я.
— Что? — переспросил майор.
— Без сотни пятьдесят тысяч?
— Копейка в копейку, товарищ прокурор…
Да, сумма чудовищная для нашего городка…
…У майора в кабинете царила та летняя зыбкая прохлада, которую держат толстые кирпичные стены.
На тяжёлом двухтумбовом столе с белым мраморным пресс-папье — раскрытый чемоданчик. Обшарпанный по углам, с неровными царапинами. Радужные переливы ассигнаций крупного достоинства, сложенных не очень бережно, как ссыпанные из колоды карты.
Старуха в платочке сидела возле стола начальника, стараясь выпрямить свою согбенную спину. Так часто сидят люди в присутственных местах.
Допрос вёл майор. Записывал младший лейтенант милиции.
— Давай, мамаша, говори. — И пояснил мне, кивнув на старуху. — Товарищ Шатрова, домовладелица.
Она поднесла к голове костлявую коричневую руку, заправила волосы под платок. Я заметил — платье опрятное, глаженое, как и платочек.
Голос у старухи высокий. Губы собраны в складки.
— Стою я, значит, вчера за корытом, — продолжала она свой рассказ. — Сына Евгения обстирать же надо. Все на моих плечах. Часов пять было. Миша пришёл…
— Луговой? — уточнил майор.
— Ага, — кивнула старушка. — Квартирант наш. И говорит мне: баба Тоня, Женька напился. Где, спрашиваю? В буфете, у водокачки. А сама не пойму, с каких это шишей Женька выпивку купил? С утра клянчил целковый, но я не дала. У дружков его не бывает денег. Пьяницы…
— Хорошо, — кивнул Никулин. — Луговой, ваш квартирант, сообщил, что сын пьяный…
— Ага. Побегла я до буфета. Знаете, Розка там торгует. Женька уже хорош. Я ему: бессовестный, прости господи, как тебе не стыдно сшибать копейки да пропивать? А он весёлый такой. Ерунда, говорит, на свои пью. Вокруг дружки гогочут, винищем да табачищем прёт, страсть. Твой, говорят, Женька — миллионер! Сотнями расплачивается…
— Сотнями, говорите? — переспросил Никулин.
— Ага. Думаю, шутят. Откуда у Евгения такие деньги? А Розка-буфетчица подмигивает: действительно, мол, сотенной… Доволокла я Евгения домой. Свалился как мёртвый. Пусть, думаю, поспит, а утречком я его поспрашаю… А у самой нейдёт из головы насчёт сотенной. Не связался ли он с какой шпаной…
— Вы его друзей хорошо знаете?
— Ага. Только какие они друзья? Просто пьют вместе… Значит, сходила я нонче утром на рынок, редиски продала, лучку зеленого. Кормиться же надо. Прихожу, постель Евгения прибрана. Слышу, в комнате Миши разговаривают. Стаканами звенят. Подумала, что гости, потому как с Женькой я квартиранту пить строго-настрого запретила. И Михаил уговора того нашего держался. Прислушалась я. Батюшки, с моим пьёт! Впервой это случилось, товарищ начальник. Хотела я зайти, да слышу, о каких-то деньгах говорят. Квартирант втолковывает Женьке, что, мол, деньги он сам делает. И Евгения в напарники зовёт. Я так и обмерла. А в голову стукнуло: вона откуда у моего Женьки вчера сотенная была…
— Расскажите, пожалуйста, подробнее и точнее, что говорил Луговой?
Шатрова приложила пальцы к губам, задумалась.
— Простите, товарищ начальник, меня, старую, не все разобрала. Но то, что деньги не настоящие, помню… Ну, я тут же до вас подалась. Чего греха таить, пристрастился Евгений к водке, но дойти до уголовщины — никак нельзя допустить…
— Луговой давно снимает у вас комнату?
— Да с месяц.
— Вы знали его до этого?
— Совсем не знала. Нездешний он.
— Паспорт проверяли?
— Без этого нельзя… Посмотрела.
— А прописку?
Старушка растерянно посмотрела на майора.
— Простите, товарищ начальник, забыла, старая, эту самую прописку посмотреть…
— Нехорошо, конечно… Не говорил ли он вам, зачем в Зорянск приехал?
— Да я и не интересовалась. Неудобно. Миша — человек культурный, вежливый. Главное — непьющий…
— Вам его кто-нибудь рекомендовал? — спросил Никулин.
— Нет. Ходил, говорит, по посёлку, спрашивал, у кого комнату можно снять. Указали на меня.
…После старухи в кабинет попросили сына. Зашёл парень лет тридцати. С помятой, опухшей физиономией. Выцветшие до белизны хлопчатобумажные брюки не доходили до щиколоток. Но были чисты и отглажены. Как и дешёвая ситцевая рубашка. На босых ногах — сандалии с одним оторванным ремешком переплёта. По комнате разлился запах тройного одеколона.
Садился на стул он осторожно. Сев, подозрительно покачнулся.
— Я сам показал, товарищ начальник, где чемоданчик. Как только Мишка Луговой сказал мне, что деньги фальшивые, я потихоньку его в голубятню спрятал. Чтоб Мишка не сбег от милиции…
— А почему сразу не заявили? — строго спросил майор.
Шатров покрутил в воздухе рукой:
— Это самое, проверить надо было. Мишка мне мозги крутил, что он тут из-за девки. Так я и поверил… Проверить его надо было… Я сразу показал, где чемоданчик. Спросите у товарища старшего лейтенанта… Как только Мишка сказал, я спрятал. На голубятню. Никто бы не нашёл…
— Ты вчера в буфете расплачивался сотней? — остановил сумбурный поток слов Шатрова начальник милиции.
Шатров показал два пальца.
— Двумя? — уточнил Никулин.
— Две бутылки взяли. С-с… — Он мотнул головой. — С-с-столового…
— Ты же говоришь, что деньги фальшивые?
Шатров, расплывшись в глупой улыбке, кивнул.
— Мишка сказал — фальшивые. Вот я и решил проверить. Розка отпустила вина… Подлец Мишка, подлец настоящий. Но я его прижучил. Денежки припрятал…
И тут я окончательно убедился, что Шатров пьян.
— Одну минуточку, — не вытерпел я. — Выйдите, Шатров.
Тот мотнул головой, ни слова не говоря, поднялся и осторожно, боясь пошатнуться, вышел.
— Он же еле на ногах держится! — сказал я майору, когда за парнем закрылась дверь.
— Вижу, — досадливо поморщился Никулин. И через секретаря вызвал сержанта милиции. — Что вы, порядок не знаете?
Сержант вытянулся в струнку.
— Вам известно, что с пьяных показаний не берут?
— Товарищ майор, — оправдывался сержант, — он уже пришёл в себя, когда мы кончили обыск… Может, выпил незаметно…
— Когда вы его везли, видели, что он лыка не вяжет? — гремел майор.
— Никак нет, — все больше краснел сержант. — Правда, я ещё обратил внимание, что от него тройным одеколоном несёт. Может, употребил? Там, в комнате Лугового, был флакон…
— Не знаю, сержант, — хмуро сказал майор. — Не знаю, одеколон ли, керосин ли, но свидетель пьяный. Делаю вам замечание. Можете идти.
Сержант вышел.
— Лугового взяли? — спросил я.
— Нет, — ответил Никулин. — Приехали, его не было…
— А где нашли деньги?
— На чердаке, в голубятне. Место действительно указал Шатров. Пьяный, а указал.
— Кто производил обыск?
— Старший лейтенант Коршунов.
— А, Юрий Александрович.
— Он. Пытаемся найти этого самого квартиранта. На обыск поехали сразу же, как только пришла Шатрова. Сын её спал. На столе ещё закуски были, недопитая водка. А Луговой исчез.
Никулин достал сотенный билет из чемоданчика. Повертел его, покачал головой.
— Не поймёшь, настоящая или фальшивая.
Я тоже невольно взял одну из купюр. Посмотрел на свет. Водяные знаки, разные линии, звёздочки…
В чемоданчике были только сотни и пятидесятки.
— Держите меня в курсе, Борис Борисович, — попросил я, поднимаясь.
— Конечно, Захар Петрович, — откликнулся Никулин.
Следующий день опять начался жарко. Той сухой жарой, которая не предвещает ни дождя, ни грозы.
С утра позвонила какая-то возмущённая гражданка и пожаловалась, что у неё не приняли в кассе гастронома двадцатипятирублевую бумажку. Я был крайне удивлён, почему она звонит мне, и посоветовал обратиться в дирекцию магазина.
Не успел я положить трубку, как ко мне приехал майор Никулин.
— Луговой так и не объявился, — доложил он. — Хотя за домом мы ведём наблюдение, но, по-моему, он не появится. Наверное, заподозрил что-то неладное и смылся.
— Если не он, может, кто-либо другой появится…
— Шатрова уверяет, что к нему никто ни разу не приходил.
— Какие данные вы имеете о Луговом? — спросил я.
— Пока только фамилию, имя и отчество. Да ещё словесный портрет. Приметный парень. Говорят, высокий, интересный. Чёрные волосы, голубые глаза. И ещё яркая примета — в чубе белая, как бы седая, пигментированная прядь…
— А как с деньгами?
— Послали на экспертизу несколько купюр. Ребята из научно-технического отдела работают над чемоданчиком.
— Отпечатки пальцев есть?
Никулин развёл руками:
— Такая история, Захар Петрович. Бабку не успели предупредить, так она всю посуду вымыла, что оставалась на столе после выпивки Лугового с Евгением Шатровым…
— А насчёт той сотенной, которую Шатров оставил в буфете? — задал я вопрос.
— Разговаривал и с буфетчицей, — ответил майор. — Деньги сданы инкассатору. Найти след сторублевки не удалось. Настоящая она или фальшивая, не известно…
Никулин скоро ушёл. И тут же у меня появился расстроенный Дементьев, заведующий отделом торговли райисполкома.
— Добрый день, Захар Петрович. — Он долго тряс мне руку. Потом, утерев пот со лба, опустился на стул. — А вернее, недобрый…
— Что такое?
— Это какая-то эпидемия! Забастовка! — Завотделом налил из графина воды, жадно выпил. — Никакими делами не могу заниматься. Оборвали телефон…
— Постойте, погодите, объясните толком, — попытался успокоить я его.
— Покупатели жалуются, директора магазинов в панике, торговля стоит, план горит…
— Что, товара нет?
— Есть. Но, понимаете, в городе только и разговоров, что у нас объявилась шайка, которая ходит по магазинам и сбывает фальшивые деньги. Кассиры подняли форменный бунт. И что главное — якобы у этих членов банды только крупные купюры… Надо что-то делать, Захар Петрович. Какие-то меры ведь можно принять, чтобы навести в городе порядок?
Теперь я понял, почему утром мне звонила покупательница.
— Неужели и вы верите этим сплетням? Какая банда?
Дементьев недоверчиво посмотрел на меня.
— Я понимаю, что это могут быть сплетни, но что прикажете делать? — беспомощно развёл он руками.
— Соберите руководителей торговых предприятий и скажите им то, что вы услышали от меня.
— Значит, можно ссылаться на вас?
— Да.
Дементьев несколько успокоился.
— В общем, правильная мысль, — сказал он. — Я так и сделаю. Сейчас же проведу совещание.
На прощание он также долго тряс мне руку.
Все это мне не нравилось. Сонную заводь обывателей будоражила волна слухов. И то, что история произошла именно в Восточном посёлке, бывшей деревеньке, придавало сплетням особый колорит. Посёлок примыкал к железной дороге, дальше шёл лес. Людская молва поселила в нем шайку преступников, которая по ночам печатает деньги.
Деньги, деньги, деньги… Они были у всех на устах.
И только на четвёртый день пришёл результат экспертизы. «Все представленные образцы являются подлинными билетами Государственного Банка СССР, отпечатанными на фабрике Гознака», — гласил вывод.
Об этом сообщил мне майор Никулин, когда я приехал в милицию.
— Сказать по правде, я почему-то так и думал, — вырвалось у меня невольно.
— Как говаривал в армии наш старшина — такой компот получается, — усмехнулся Никулин, вынимая из сейфа чемоданчик и кладя на груду ассигнаций пачку денег, исследованную экспертизой. И добавил: — Настоящие.
— Поразительная вещь — человеческая молва…
— Я вам как раз хотел рассказать, Захар Петрович, — отозвался майор. — Звонит сегодня утром продавщица из «Зорянских сувениров». Сообщает, что объявился подозрительный гражданин с полными карманами денег. Приехал на автомобиле. Скорее всего — главарь шайки. Называет номер автомашины. Сигнал есть сигнал. Остановили машину для проверки водительских прав. И что же вы думаете? Какой-то крупный московский профессор. Путешествует с семьёй. Любит собирать произведения народных умельцев…
— Вот так так! — не удержался я от смеха.
— Забавный старикан. Все знает. И что у нас в Чернобылье кружева вяжут, а в Тарасовке по дереву режут. И что до революции в Петербурге наша зорянская овчина у ямщиков огромным успехом пользовалась… Вот вам и главарь шайки.
— В Сашино и сейчас отличные полушубки делают, — добавил я.
— У студентов за дублёнки идут.
— Все это хорошо. Однако же действительно компот получается. Деньги-то настоящие. Откуда взялся разговор о фальшивых?
— Шатрова не могла выдумать, — сказал Никулин. — По-моему, честная старуха. Доброе о ней говорят.
— И ещё. Луговой ведь пропал, — подчеркнул я. — Жив он или нет, никто не знает. Кто он? Откуда у него оказалось столько денег?
— И с Евгением Шатровым неясно, — поддакнул майор. — Путается он.
В комнату заглянул Коршунов.
— Разрешите, товарищ майор?
— Заходи.
Старший инспектор угрозыска — один из старейших работников милиции в районе. С виду он был несколько апатичный, но я знал цену этой беспристрастности. Работник он был просто отличный.
— Ну что? — внимательно посмотрел на него Никулин.
Если уж Коршунов решился на доклад, когда начальник был занят с прокурором, новости должны были быть важными.
— Нашли мы Лугового, — спокойно сказал старший лейтенант.
— Где? Как? — не удержался майор.
— Не тот, товарищ майор.
— Что значит не тот?
— Разрешите по порядку?
— Докладывай.
— Вышли мы на знакомую квартиранта Шатровых через одного пацана, который носил ей цветы от Лугового. Максимова Галина Ивановна…
— Не о ней ли говорил Шатрову Луговой?
— О ней, — кивнул Коршунов. — Приехали к ней сегодня. Молодая дамочка. Симпатичная. Комната обставлена богато. Живёт одна. Очень встревожилась…
— Вашим посещением?
— Нет. Что жених пропал. Четвёртый день ни слуху ни духу.
— Со дня обыска, значит…
— Точно. Говорит, как он мог уехать, ничего не сказав?
— Что из себя представляет Максимова? — обратился я к Коршунову.
— Лучший наш дамский мастер, — покрутил он рукой вокруг головы. — У неё бывают самые модницы. Обслуживает невест в Доме бракосочетаний. Справлялись в парикмахерской — хорошо зарабатывает.
— В каких она отношениях с Луговым? — спросил майор.
— С её стороны, насколько я понял, серьёзные виды. Как узнала, что он пропал, так разволновалась, еле-еле от слез удержалась. Мне кажется, верит она ему…
— А Луговой?
Коршунов пожал плечами:
— Иди пойми. Цветы, однако, дарил. И сам лично, и с посыльными отсылал. Не просто так, наверное.
— Не просто действительно… Не может быть так, что они связаны одним делом? Любовь любовью, а делишки — делишками.
— Все может быть, конечно. Но я особенно и не старался выяснять это. Не все сразу. Да и очень расстроилась она.
— Где и как они познакомились? — спросил я.
— В наших «Сочах». В Светлоборске то есть, в доме отдыха. Месяца полтора назад. Вместе после этого сюда приехали. Значит, он сразу здесь и снял комнату у Шатровых. Откуда он сам, Максимова точно не знает. Он говорил, что из Ленинграда… Я ездил в Светлоборск. Там подтвердили, что Луговой Михаил Семёнович действительно отдыхал там. Живёт в Житном, работает на льнокомбинате. Я, конечно, в Житный. Хорошо, рукой подать… Ну, короче, видел я этого Лугового, техника с льнокомбината. Небольшого роста. Полный. На артиста Леонова смахивает… Вот так, товарищ майор.
— При чем здесь Леонов? — оторопел Никулин.
— Квартирант-то Шатровых высокий, брюнет. Шевелюра с седой прядью. А этот — с лысиной…
— Чертовщина какая-то, — пожал плечами Никулин.
— Главное, в Житнинском отделе милиции нам сообщили, что Луговой месяц назад подавал заявление о пропаже паспорта. Потерял в доме отдыха…
— Ну и что? — спросил майор.
— Выдали новый. А то, что Луговой не покидал Житный за последний месяц,
— доказанный факт.
— Та-ак, — протянул майор. — Понятно. Этот брюнет, жених Максимовой, жил по паспорту Лугового! Настоящий Луговой помнит такого?
— Говорит, встречал. Парень заметный.
— А Максимову? — спросил я.
— Её не знает.
Сообщение Коршунова давало неожиданный оборот делу. Молчал Никулин. Молчал и я. Слишком много было вопросов. А что мог сказать Коршунов? Он тоже, наверное, растерялся.
— Что будем делать? — нарушил молчание Никулин.
— Искать, — ответил Коршунов.
А я вспомнил своё первое дело, где преступник также хотел воспользоваться документами другого лица. Время идёт, а методы остаются…
Одна волна накрывает другую. Сгорел склад тарной фабрики. Умы горожан переключились на это событие. История с фальшивыми деньгами потихоньку поросла быльём.
Жара стала более невыносимой. Ещё и потому, что от неё устали. И по-прежнему ни капли не упало с неба. Тоже тема для пересудов.
Я решил поручить расследование дела о деньгах Инге Казимировне Гранской.
Но возьмётся ли она или откажется, сославшись на предстоящее увольнение?
Пришлось пойти на дипломатическую хитрость. Вернувшись из милиции, я, не заходя к себе, заглянул в её кабинет.
— Как идут дела, Инга Казимировна?
— Расследование дела о подростках затянется, Захар Петрович.
— Готовите меня к тому, чтобы я продлил срок?
— Совершенно верно. Я чувствовала, что за ребятами стоит взрослый. Кончик ниточки показался…
— Сколько вам надо ещё времени?
— Во всяком случае не меньше полмесяца. Боятся мальчишки. Придётся крепко поработать. Кто-то держит их в страхе. И все время о себе напоминает.
— Договорились. Таким образом, ваш переход на другую работу отодвигается…
Гранская посмотрела на меня долгим взглядом.
— У вас, вижу, ко мне какая-то просьба?
— Есть, Инга Казимировна. Ваше право, конечно, отказаться… Но вы все-таки подумайте.
Дипломата, в общем, из меня не получилось. Пришлось сразу открывать карты.
Не знаю, с какими чувствами, но дело Гранская приняла.
На следующий же день мы поехали в Восточный.
Дом Шатровых выделялся просторной голубятней, пристроенной на крыше. Полуденная жара загнала всех в дома. Не слышно было даже детских голосов. Шатрова возилась в саду. Увидев нас, старушка поспешила навстречу, вытирая руки о передник.
— Можно? — спросил я.
— Почему же нельзя? Милости просим. Здрасьте, товарищ прокурор.
— Здравствуйте. А это следователь Инга Казимировна, — представил я Гранскую.
— Проходите в дом, — пригласила Шатрова, пропуская нас вперёд. — Располагайтесь. — Она обтёрла передником сиденья стульев. — Я мигом.
Мы с Гранской оглядели чисто прибранную комнату. Из красного угла смотрел святой с потемневшим от времени ликом.
Из-за чуть приоткрытой двери слышалось звяканье умывальника, плеск воды.
— Извините, товарищи. — Шатрова возвратилась и уселась на стул. Она была уже без передника.
Вести разговор я предоставил следователю.
— Вы в доме одна?
— Одна, одна. Евгений на работе.
— Я не пойму, он вам сын, внук?
— Да вроде бы как за сына. — Старушка разгладила несуществующие складки на простенькой скатерти.
— Приёмный?
— Ага. Приёмыш. А сказать по-честному, совсем родной.
— Вы, пожалуйста, объясните, Антонина Акимовна.
— Крестницы моей сынок. Появился без отца. Мать, когда Жене пошёл пятый годик, померла. Нас с мужем бог детишками обделил. Вот мы и взяли его из деревни.
— Давно вы без мужа?
— Шестнадцать лет уж.
— Выходит, в основном одна его воспитывали?
— Ага.
— А что это он скачет с одной работы на другую? По месяцу не работает…
Шатрова вздохнула.
— Все из-за водки-злодейки. Много через неё терплю. До армии не пил. И такой пригожий был, справный паренёк. Вернулся. Женили. Все чин по чину. И специальность в армии хорошую освоил — каменщик. Он в строительном батальоне служил… А тут связался с шабашниками. Подряжались строить частникам. И пошло. Я говорила Евгению, зачем он себя утруждает? Зарабатывал на стройке хорошо. Боялась я левых денег. Они ведь карман жгут. Считаются как бы лишними. И большинство их на пропой определяют. Старшие мужики похитрей его али поумнее, не шибко гуляли. Евгений же телок ещё. Удержу не знал. Стал на работе прикладываться. Потом в семье разлад. Жена ушла и дочку забрала. Вот и докатился. Ни на одном месте долго удержаться не может… И-э-эх, горе-горькое…
— Выходит, вы и теперь его на свои деньги содержите?
— Да что деньги? Денег не жалко. Женьку жалко, родной ведь.
— Ему пора бы уж вам помогать, — покачала головой Гранская.
— Когда трезвый — золотой мужик. Сам сарай поставил, крышу перекрыл. С голубями любит возиться…
Раздался стук в дверь. Хозяйка открыла. На пороге стояли парень и девушка.
— Извините, вы Антонина Акимовна? — спросила девушка.
— Я буду.
— Здравствуйте. Нас прислала Полина Матвеевна. Вы, говорят, комнату можете сдать? Нас только двое — я и муж…
Шатрова растерянно оглянулась на нас.
— Милая, можете зайти попозже?
Молодая пара нерешительно переглянулась.
— А что, у вас уже есть предложения? Мы будем платить, сколько скажете. Полина Матвеевна…
Старушка хлопотливо топталась на месте.
— Действительно, зайдите через час, — вежливо сказал я. — Просто Антонина Акимовна сейчас занята.
— Хорошо, хорошо, — быстро согласилась девушка. — Только, пожалуйста, имейте нас в виду… Извините.
Проводив квартиросъёмщиков, Шатрова с виноватым видом возвратилась к столу.
— Вот некстати пришли, — сокрушалась она.
— Ничего, дело житейское, — сказал я.
— Приходится комнатку сдавать, — оправдывалась старушка. — Пенсия у меня небольшая. Ну, с огородика, сада чего продам… Все-таки две души…
— Понятно, — кивнула Инга Казимировна. — Скажите, Антонина Акимовна, как обычно проводил время ваш прежний квартирант? Чем занимался?
— Миша-то? Бог его знает. На работу как будто не ходил. Встанет, бывало, побреется, брюки нагладит и пошёл. Куда — не сказывал, а я и не интересовалась. Дома все газеты читал, журналы…
— Какие у него были отношения с Евгением?
— Да никаких, Михаил не выпивал. Во всяком случае тут. Я ещё подивилась в тот день, что он с моим выпивает. А вообще они даже редко разговаривали. Едва словом перекинутся. Миша-то, сразу видать, парень образованный. А Евгений восьмилетку с трудом вытянул. Не товарищи они друг другу.
— Раньше, до разговора утром, у них не заходила речь о деньгах?
— Помню, однажды Евгений попросил у него трояк взаймы. Миша ему ответил: «Давай не будем ссориться. Баба Тоня запретила мне давать тебе на выпивку».
— И все?
— Ага.
— И вдруг он предлагает Евгению делать вместе фальшивые деньги?
— Ох и перепугалась же я! Пусть что угодно, только бы с преступниками не связался. От пьянства можно вылечить, или сам перебесится. А от такого… Я с малолетства воспитывала его в честности, в правде.
…Когда мы с Гранской выходили из калитки Шатровых, то увидели на другой стороне улицы молодую пару, что искала комнату. Не дожидаясь, пока мы сядем в машину, они быстро прошли во двор Шатровых.
— Нелегко ей даются деньги, — сказала Гранская.
— Добрая душа, — подтвердил я. — Легко любить пригожих да удачливых… Главное, ведь Евгений чужой ей, а как она печётся о нем.
Инга Казимировна кивнула. Мы долго ехали молча. Что она думает о деле, я пока не спрашивал.
— Захар Петрович, — вдруг сказала Гранская, — поедем через микрорайон. Я хочу зайти к Максимовой домой. Мне сказали, что у неё сегодня отгул.
— Пожалуйста.
Мы подбросили следователя, и я поехал в прокуратуру.
Гранская вернулась от Максимовой к концу рабочего дня.
— Ну, что новенького? — поинтересовался я.
— Оказывается, мы с ней хорошо знакомы, — сказала Инга Казимировна, кладя на стол бритвенный прибор в красивом прозрачном футляре.
Я с удивлением посмотрел на футляр, но ничего не сказал. Объяснит сама. А Гранская продолжала:
— У Галины золотые руки. Жаль, редко выбираюсь к ней. Между прочим, попасть к ней не очень-то легко…
Я вспомнил, что Максимова — парикмахер.
— Значит, разговор был задушевный?
— Очень. Бедная девушка. Не везёт ей с мужчинами.
— Влюблена?
— Ещё как. Готова за Лугового…
— Лже-Лугового, — поправил я.
— Готова за ним хоть сейчас на край света. И надо же было именно ей…
— А что?
— Была уже замужем. Целый год. Все было в точности так же. И заверения, и обещания. А как-то пришла с работы, а на столе записка… Вот и все… Лже-Луговой обещал жениться на ней. Может, и хорошо, что все кончилось так быстро.
— Чем же он так её заворожил? — полюбопытствовал я.
— Развитой, говорит, интеллигентный…
— Может, деньги привлекли?
— Нет. Своего бывшего мужа она содержала сама. Покупала самую дорогую обувь, костюмы, рубашки…
— А у Лже-Лугового были деньги?
— Она об этом не задумывалась. Говорит, не очень её баловал.
— А что это? — все же не удержался я и показал на футляр с бритвенным прибором.
— Эта бритва осталась у Максимовой от мужа. А Михаил оставался у неё…
— Лже-Михаил, — опять поправил я.
— Пусть так. Он очень следил за собой. По утрам обязательно брился. Я подумала, чем черт не шутит…
— Да, действительно вдруг остались отпечатки.
— Ну вот, собственно, и все… Да, может быть, нам лучше сдать деньги в банк? Все-таки сумма…
— Смотрите сами.
— Возьмём квитанцию. Если выяснится, кому они принадлежат, или объявится хозяин, получит назад. Деньги ведь все одинаковые.
— Конечно, пусть крутятся в обороте государства. Я не возражаю.
— Завтра допрашиваю Шатрова. Хотите присутствовать?
— Когда?
— С утра.
— К сожалению, не могу. Кстати, запишите допрос на магнитофон. Никулин говорит, путается парень.
…На следующий день с утра я ездил по делам общего надзора в колхоз и, возвратившись, застал Гранскую за странным занятием.
В её кабинете на обоих столах были разложены деньги. За одним столом сидела Гранская, за другим — Вероника Савельевна, мой секретарь. Обе женщины тщательно осматривали каждую купюру.
— Вот одна, — сказала Вероника Савельевна, показывая пятидесятирублевку. — ОМ 3906141.
— Отложите её, — сказала Инга Казимировна.
Я не стал ничего спрашивать и молча наблюдал за их действиями.
— Все, — сказала Гранская. — У меня нет. Значит, у вас.
Она подошла к Веронике Савельевне и стала следить, как та перекладывает купюры из одной кучки в другую.
— Есть! — секретарша протянула следователю ассигнацию.
Гранская повертела её в руках. Взяла ранее отложенную. Сравнила.
— Да, действительно, номер одинаковый…
— Объясните, пожалуйста, в чем дело? — заинтересовался я.
— Вот, смотрите. — Гранская протянула мне две пятидесятирублевки. — На них одинаковые номера.
— И как вы обнаружили это? — удивился я.
— Я дала Веронике Савельевне перепечатать список номеров ассигнаций, который нам представили из милиции вместе с вещественными доказательствами. Я сегодня собиралась сдать деньги в банк.
— Наверное, копирка у них была старая. Намучилась я. Каждую буковку и цифру разбирала. И мне показалось, что один раз этот номер я уже печатала. Посмотрела, действительно уже встречался, — пояснила секретарь.
— Мы сначала решили, что их машинистка ошиблась. Нет. Два одинаковых билета, — сказала Гранская.
— Все-таки есть поддельная ассигнация! — вырвалось у меня.
— Да. Дым не без огня. Значит, нужна новая экспертиза. Пошлём на проверку все деньги, а не выборочно, — подытожила Гранская, складывая ассигнации в чемодан. — Вероника Савельевна у нас сегодня герой дня.
Секретарша засмущалась и вышла.
— Все-таки что за разговор был у лже-Лугового с Шатровым?
— Хотите послушать показания Шатрова?
— Давайте.
Инга Казимировна достала из сейфа кассету, заправила в магнитофон. Я устроился поудобнее. Лента закрутилась.
… — С чего у вас с Луговым возник разговор о деньгах? — раздался голос следователя.
— Точно не помню, — чуть помедлив, ответил Шатров.
— А все же?
— Попросил я у него пару раз взаймы. Он отказал. Мать ему запретила давать мне.
— Почему?
— Ну, чтобы я меньше пил.
— Вы знали, что у него имеется много денег?
Шатров долго молчал.
— Знали или нет?
— Откуда? Нет, не знал.
— Луговой не говорил вам, где работает, чем занимается, откуда сам?
— Говорил, родители в Ленинграде. А чем занимается, не знаю.
— Целый месяц у вас жил человек, почти вашего возраста, и у вас не возникло разговора об этом?
— Я спрашивал, кто он по специальности. Смеётся. И жнец, говорит, и швец, и на дуде игрец… А чего мне лезть к нему в душу?
— В какой форме Луговой предложил вам заниматься изготовлением фальшивых денег?
— Не пил он. А тут вдруг утром зазывает меня к себе и спрашивает: выпить хочешь? Я как раз гудел…
— Что?
— Ну, запил… С похмелья был. Сели мы, он вынимает бутылку, колбасу. Я сбегал, нарвал редиски, луку. Выпили. Он мне говорит, мол, если хочешь иметь деньги, давай ко мне в артель. Я спросил, что за артель. Он говорит: деньги делать. Я их так, говорит, делаю, что в банке от настоящих не отличат… Я думал, шутит он, смеётся надо мной. Открывает он чемодан, а там полно сотенных и пятидесяток… Хоть я уже и того был, а сам думаю: надо держать ухо востро. Мишка мало пьёт, все мне подливает…
— Когда произошёл этот разговор?
Шатров помедлил с ответом. Потом сказал:
— Ну, раньше. За день.
— Раньше чего?
— За день раньше, как Мишка сбежал.
— Почему вы думаете, что он сбежал?
— Ну, пропал. Нету же его…
— Хорошо. Значит, вы говорите, что Луговой предложил вам делать деньги накануне своего исчезновения. Так?
— Да. Я ответил, что подумать надо. Он говорит: правильно, мол, подумай… А я это нарочно сказал, чтобы он не того…
— В каком смысле «не того»?
— А кто его знает, что он мог мне сделать, если бы я сразу отказался…
— Понятно. Дальше.
— Оделся он. Ушёл. Я был, конечно, на взводе. Думаю, надо в милицию идти. Но ведь не поверят, потому как выпивши я. А делать что-то надо. Взял я из его комнаты чемоданчик, отнёс в голубятню. Правда, взял одну сотенную, чтобы проверить, фальшивая или нет. Здорово на настоящую похожа. Ну, и не удержался я… Не помню даже, как меня мать домой притащила.
— Значит, что было в этот день, вы больше ничего не помните?
— Отключился… А назавтра утром Мишка будит меня. Спрашивает, где деньги. Я сказал, что знать ничего не знаю. Он говорит: ладно, опохмелись, потолкуем. И опять про деньги спрашивает. Дураком обозвал, сказал, что мы можем вместе с ним столько денег сделать — завались. Я тяну резину, а сам думаю, как бы улизнуть, сообщить куда следует. Мать опередила меня… Но я в тот же день заявил бы…
Гранская задумчиво выключила магнитофон.
— Вас что-то смущает? — спросил я.
Она ответила не сразу.
— Понимаете, в чем дело… По словам Евгения Шатрова, квартирант поил его дважды. За день до обыска и в день обыска. А старушка, его мать, показала, что она помнит только одну их совместную выпивку — в день обыска.
— Ну и?..
Инга Казимировна пожала плечами.
— Будем работать. Орешек крепкий.
В том, что орешек действительно крепкий, убедиться пришлось довольно скоро.
Через несколько дней после этого разговора были получены результаты двух экспертиз — повторной ассигнаций и дактилоскопической. Гранская и Коршунов пришли ко мне.
В первом пакете, который протянула мне следователь, была вложена дактилокарта с тремя фотографиями. Две в профиль и одна анфас. Фотографии изображали молодое мужское лицо. С крупным чувственным ртом, умными глазами. В волосах заметно выделялась белая прядь.
— Гребцов Олег Михайлович, — сказала Гранская. — Тридцать два года. Отбывал наказание в колонии за хищение государственной собственности. Три с половиной месяца тому назад отбыл срок и освобождён.
— Вот что значит бриться чужой бритвой, — сказал Коршунов. И я не понял, шутит он или нет. А старший лейтенант продолжал: — Объявили всесоюзный розыск. Родные его живут не в Ленинграде, а в Липецке.
— Крупное хищение? — поинтересовался я.
— Я запросила дело, — ответила Гранская.
— Помимо Максимовой, других связей в городе не обнаружили?
— Пока нет, — сказал Коршунов. — Но работу в этом направлении продолжаем.
— Хорошо.
— Теперь второе, Захар Петрович. — Гранская достала другой пакет. — Результаты исследования денег. Из двух билетов достоинством в пятьдесят рублей с одинаковым номером один оказался поддельным.
— Фальшивым? — уточнил я.
— В том-то и дело, что нет. Обе ассигнации настоящие. Только на одной из купюр цифры подрисованы.
Она достала две фотографии. На них крупно увеличено «ОМ 3906141». На одной цифры 9 и 4 обведены кружком.
— Таким образом, — продолжала Гранская, — цифры 9 и 4 на одной ассигнации подрисованы. Другая купюра без всяких дефектов.
— Значит, деньги не фальшивые? — удивился я. — Только в одной ассигнации подогнаны цифры, чтобы номер совпал с другой. Правильно я понял?
— Правильно, — кивнула Гранская. — Но это ещё не все. — Она достала ещё одну фотографию. На ней номер «ГВ 7052194». Буква В, цифры 7 и 5 тоже обведены кружочками. — Это сотня. — Гранская приложила к фотографии ассигнацию. — Подделаны уже две цифры и буква. Сам же билет настоящий.
— А пары к нему нет?
— Нет. Все остальные деньги без подделок.
— Да, я совершил ошибку, когда послал на экспертизу деньги выборочно, а не все сразу, — вздохнул Коршунов.
— Не огорчайтесь, Юрий Александрович. Я чуть не сделала ещё более серьёзный промах — хотела сдать их в банк, — улыбнулась Гранская.
— Что бы могла значить вся эта петрушка? Зачем понадобилось портить настоящие деньги? — задал я вопрос.
— Вот это и остаётся пока загадкой, — ответила Гранская. — Я думаю, самим нам трудно будет во всем этом разобраться. Наверное, придётся Юрию Александровичу поехать в область и обратиться в научно-технический отдел. Просмотреть все, что связано с денежными махинациями, с подделкой ценных бумаг.
— Будет исполнено, — откликнулся Коршунов.
— Это правильно, — сказал я. — И все-таки, Инга Казимировна, какая-нибудь версия у вас есть?
— То есть даже ума не приложу, — призналась Гранская. — Если бы не эти две поддельные купюры!..
Я усмехнулся.
— Вот-вот, вы сейчас скажете: отгадка — ключ ко всей истории. — Гранская и не собиралась скрывать иронию.
— Не скажу. Вы это сами сказали, — в тон ей ответил я.
— Спасибо на добром слове… Честно, будь все деньги без изъяна, можно было бы строить различные предположения: лже-Луговой убит или сбежал, боясь разоблачения… Да мало ли ещё. Или деньги фальшивые. Тоже легче… А у вас ничего?
— Как и у вас, — засмеялся я.
— Юрий Александрович? — повернулась Гранская к старшему лейтенанту.
Тот солидно помолчал.
— Хитро больно, — произнёс он. — Прямо какой-то научно-технический эксперимент… Однако зачем было парню бежать от таких денег? Он ведь наверняка знал, что они настоящие.
— Так ведь Шатров их спрятал, — сказала Гранская.
— Вот и я говорю. Пропали деньги, пропал и Луговой-Гребцов.
— Улавливаю, — кивнула следователь. — Он исчез после того, как лишился денег. А не вместе с ними…
— Убийство вы отрицаете? — спросил я.
— Нет. Но если и совершено, то только не Шатровым. Совершенно пьяный… Убить, возможно, и убил бы, но скрыть следы…
— Хорошо, — сказал я, — не будем гадать.
— Вот именно, Захар Петрович. Всесоюзный розыск, мы здесь… Подождём. Ничего не попишешь…
С тем мы и разошлись.
Коршунов поехал в область. Потом в Липецк, к родным Лугового-Гребцова. Всесоюзный розыск результатов пока не дал. Связи в городе, помимо Максимовой, установлены не были. И поэтому Гранская отправилась в колонию, где отбывал наказание квартирант Шатровых.
В её отсутствие позвонили с завода и сказали, если Гранская действительно хочет у них работать, пусть оформляется немедленно. Я отправился к директору. Получилось так, что бывший начальник отдела кадров неожиданно срочно совсем уехал из города: нашёл обмен на квартиру где-то у моря.
Я стал объяснять директору, что Инга Казимировна будет буквально через несколько дней, просил подождать и, к своему удивлению, встретил странное упорство. Сейчас или никогда.
Я уже проклинал себя за то, что Инга Казимировна лишается места, на которое стремилась. Я пошёл к секретарю райкома. Лишь после его вмешательства директор завода смягчился.
Можно представить, с каким настроением я встретился с Гранской, когда она вернулась из командировки. И удивился, когда она, выслушав меня с олимпийским спокойствием сказала:
— Спасибо вам большое за хлопоты. Я съезжу на завод. Думаю, все будет в порядке.
— О чем речь! — воскликнул я. — Немедленно сдавайте все дела и оформляйтесь.
— Гоните, — сказала Инга Казимировна.
Я растерялся. Вроде бы шутит? Что-то не похоже.
— Я вас не понимаю…
— Захар Петрович, надо закончить дело.
— Я не хочу, чтобы вы… Это дело, потом другое, третье… Закончим без вас.
Она неожиданно улыбнулась.
— Если бы я не проработала с вами столько лет…
— Так вы что, не хотите на завод?
— Хочу.
— В чем же дело? — Я окончательно был сбит с толку.
— Если я им нужна, подождут… Вас интересуют результаты моей поездки?
— Конечно, — буркнул я, удивляясь её спокойствию. Потом подумал, что она просто не представляет, какие тут страсти бушевали вокруг неё.
— Так вот, результаты не очень важные. — Это она уже сказала с грустью.
— И все же?
— Интерес представил, пожалуй, только заключённый Кирьянов. Бывший доцент. Они вместе с Гребцовым активно участвовали в художественной самодеятельности.
— За что он сидит?
— Брал взятки с абитуриентов.
— Что он сообщил?
— Говорит, что с Гребцовым было интересно общаться. Оба они, мол, интеллигентные люди. Доцент — химик по специальности. Этот — закончил три курса мединститута.
— Значит, наш разыскиваемый почти врач… И что они делали в художественной самодеятельности? Пели? Танцевали?
— Нет. Они показывали фокусы, забавные химические опыты.
— Гребцов ещё и в химии разбирался?
— Не очень, как сказал доцент. Гребцов хорошо знал психологию зрителей. Какая там, в сущности, химия? Примитив. Чем нас удивляли в школе? Всякие фейерверки, изменение цвета… Но доцент говорит, что Гребцов придумывал эффектные трюки. А после Кирьянов читал популярные лекции о химии. Когда Гребцов вышел на волю, доцент очень сокрушался, что не мог найти другого такого напарника.
— Значит, как говорится, зарыл свой талант в землю… Ещё что?
— Больше ничего… А что у Коршунова?
— Пока не вернулся.
— А чем пока заняться мне?
— Идите на завод.
— Зайду. Сегодня же.
…А когда мы встретились на другой день, Гранская сказала, что виделась с директором. Все якобы улажено. Она проштудировала дело, по которому проходил Гребцов и которое поступило к нам в её отсутствие.
— Ну и разносторонний парень этот Гребцов, — покачала головой Инга Казимировна. — Вот за что он сидел. На заводе автомобильных и тракторных запчастей действовала шайка расхитителей. Гребцов работал в отделе сбыта. И «по совместительству» помогал сбывать краденую продукцию частным лицам. На его долю в общей сложности пришлось около четырех тысяч рублей. Большую часть из них конфисковали.
— Таким образом, от этой операции он не мог укрыть большую сумму?
— Ни в коем случае.
В это время за окном раздался скрип тормозов. Мы с Гранской выглянули в окно.
Из милицейского «газика» выскочил Коршунов и быстро зашёл в подъезд прокуратуры.
— Удивительно: Юрий Александрович спешит, — сыронизировал я.
— Да, слишком уж энергично, — улыбнулась следователь.
Через мгновение старший лейтенант был уже в дверях:
— Разрешите?
— С хорошими новостями или нет? — полушутливо спросил я.
— Луговой-Гребцов задержан в Ленинграде, — сказал Коршунов.
— Все-таки Ленинград! А мы вас уже заждались, — сказала Гранская.
— Задержался… Вышли на него через тётку. Там проживает.
— Это новость номер один, Юрий Александрович. Можно вас поздравить.
— Не меня. Всесоюзный розыск.
— Ваше ведомство все-таки, — сказал я. — А что с дензнаками?
— Был я в научно-техническом отделе УВД области. И в Москве.
— Ого! — улыбнулась Гранская.
— Мы вам, говорят, скажем, чем выполнена подделка, каким способом, каким красителем, но с какой целью — увы… Всяческие архивы поднимали. Не то. Наш случай — впервые.
— В историю войдёте, — подбодрил я следователя и старшего лейтенанта.
— Или только в географию, — отшутилась Гранская. — Так у вас все, Юрий Александрович?
— Да как вам сказать, — пожал плечами Коршунов. — Та рыбка или не та… В Лосиноглебске недавно задержан органами милиции подозрительный гражданин. Весь день ходил по магазинам и менял мелкие деньги на сотенные. С большой неохотой соглашался на пятидесятки.
Коршунов замолчал.
— Интересно, — оживилась Гранская. — В чемоданчике больше сотенных билетов… Но Лосиноглебск…
— Он житель нашего города. А до Лосиноглебска час езды. — Коршунов протянул следователю бумажку. — Есипов Илья Митрофанович. Я успел только установить, что в настоящее время он в Зорянске.
— А как вышли на этого Есипова? — спросила Гранская.
— Поговорил я в области с ребятами из угрозыска. Они недавно искали преступника, который менял крупные деньги на мелкие. И в Лосиноглебске наскочили на Есипова, который, наоборот, мелкие обменивал на крупные. Проверили его. Все оказалось в порядке. Пенсионер. Деньги настоящие. Видите ли, блажь у него — иметь только сотенные. Прятать в чулке, что ли, удобнее?
— Вы проверьте его на всякий случай, — сказала Гранская.
— Сделаю. Конечно, с другой стороны, на свете много всяких чудаков…
Допрос Лугового-Гребцова был проведён в прокуратуре. На нем был светлый костюм в полоску, белая рубашка с жёстким воротничком. Вещи сидели отлично. Белая прядь в чубе придавала его лицу несколько романтический вид.
— Как попал к вам паспорт Лугового? — спросила Гранская.
— Нашёл его около почты в Светлоборске, — спокойно ответил арестованный.
— А почему не передали в милицию?
— Это было первым моим желанием. Но чувство самосохранения взяло верх. Бывают же совпадения: я сам потерял паспорт. Вы понимаете, что без паспорта мне очень плохо. Только что вышел из заключения. Попади я в любое отделение милиции, началась бы проверка… И я далеко не уверен, что доверяли бы. Не так ли?
— Надо всегда быть честным.
Гребцов виновато улыбнулся:
— Человек слаб. Я ещё не совсем пришёл в себя после колонии. Конечно, сделал глупость. Но поймите меня…
Взгляд у арестованного был простодушно-открытым.
— Допустим, все это так…
— Так, так, — заверил Гребцов.
— Мы ещё вернёмся к этому вопросу… Откуда у вас появилась крупная сумма денег?
Гребцов некоторое время молчал и вдруг спросил с нескрываемым волнением:
— Вы нашли мои деньги?
— Выходит, была у вас крупная сумма?
— Крупная? — усмехнулся Гребцов, подавив волнение. — Очень. Пятьдесят тысяч.
— Откуда они у вас?
— Выиграл.
— Во что?
— Не по лотерее и не по займу, конечно. В этом смысле мне никогда не везло. За всю жизнь выиграл один рубль. Но зато везуч в другом. — Он сделал жест, будто сдавал карты. — Преферанс, покер. Играю честно.
— Вы утверждаете, что за три с половиной месяца со дня выхода на свободу смогли выиграть пятьдесят тысяч?
— Не очень скромно хвалиться, но это так.
— Смотрите-ка, какие у вас способности, — вставил я. — И врачом вы почти были, в карты мастак, гений, можно сказать, артистом оказались незаурядным, химией увлекаетесь…
— Какая химия? — испуганно дёрнулся Гребцов. — Я вас не понимаю, гражданин прокурор.
Я удивился: он вдруг потерял самообладание.
— В местах заключения разве не занимались? — спросила Гранская.
Гребцов посмотрел на неё, на меня. И уже спокойно, с улыбкой сказал:
— А, в колонии… Не люблю грустных воспоминаний.
— Так, — продолжила Гранская. — Вы можете вспомнить, с кем и где вы играли?
— Во-первых, всех, конечно, не вспомню. Во-вторых, это не по-джентльменски, — снова улыбнулся Гребцов. — Но так как мы не в английском клубе, я нарушу правила. Дайте мне бумагу, ручку и некоторое время.
— Хорошо, все это будет вам предоставлено, — спокойно сказала Гранская.
— Где ваши деньги?
— У меня их украли.
— Где, когда, кто?
— В доме Шатровых. Накануне моего отъезда из этого досточтимого города.
— Где вы хранили их?
— У себя в комнате. В небольшом чемоданчике. Причём на видном месте. Не прятал.
— Почему вы не боялись оставлять их?
— Хозяйка моя — честнейший человек. Мне казалось, что и сын её тоже. Ну, а от других… По-моему, если вещь лежит на видном месте, то украсть её не очень хочется.
— Область психологии?
— Увы, — печально сказал Гребцов, — я упустил из виду, что даже самые глобальные законы имеют исключения.
— О чем у вас с Евгением Шатровым был разговор накануне вашего отъезда из Зорянска?
— Накануне у нас не было никакого разговора. Я не ночевал дома. А когда возвращался часов в пять вечера, увидел Шатрова возле буфета у водокачки. Полные руки Скомканных трояков, пятёрок. Поит дружков. Откуда бы у пьяницы могло быть столько денег? Я почувствовал неладное. Пришёл домой, сказал бабе Тоне. Она пошла за Евгением. Я схватился — чемоданчика нет. Искал, не нашёл. А тут старуха тащит своего сынка… Ну, на следующее утро я ставлю ему выпивку и спрашиваю прямо, где чемоданчик. Мне показалось, что Шатров растерялся, не знает, что и ответить. Тогда я применил уловку, сказал, что якобы деньги фальшивые. И предложил вместе заняться подделкой… Думал испугается и вернёт чемодан с деньгами.
— А он?
— Он уже еле языком ворочал.
— Что вы делали дальше?
— Снова стал искать пропажу. Нигде нет. Потом вспомнил про голубятню. Только я поднялся на неё, смотрю, заворачивает в наш проулок милицейская машина. Из машины вышла моя хозяйка с милиционером. Я спустился вниз, взял сумку с вещами и садом выскочил на другую сторону двора. Недалеко железная дорога, товарняк шёл. Медленно. Потому что поворот и подъем. Я вскочил на подножку…
— Что вас так испугало?
— Наивный вопрос: живу по чужому паспорту. Опять же — деньги.
— Хорошо, гражданин Гребцов, мы потом продолжим. Вот вам бумага. Попробуйте вспомнить ваши карточные подвиги.
Гребцов под охраной работника милиции уселся писать, а мы с Гранской решили обменяться впечатлениями. Вышли.
— Каков, а? — спросила Инга Казимировна.
— Самоуверен, но…
— Да, я тоже обратила внимание. Когда вы о химии заговорили. А в чем дело, не пойму.
— По-моему, вы где-то сделали ошибку.
— Знаю, — согласилась следователь. — Надо поосторожней.
— Разрешите? — В дверях показалась голова Коршунова.
— Входите, входите, — пригласил я.
Он поздоровался, положил на стол планшет.
— Сведения о Есипове. За десять дней до исчезновения Гребцова он продал дом. За двадцать восемь тысяч.
— У кого такие деньги нашлись? — спросил я.
— Это люди честные. Двенадцать лет на Севере работали… Дальше. За три дня до вышеуказанного события Есипов снял с книжки двенадцать тысяч — все сбережения. И сдал облигации трехпроцентного займа на десять тысяч. Деньги просил только сотенные и пятидесятирублевки…
Мы с Гранской переглянулись.
— Интересно, — заметила Инга Казимировна.
— В этот же день, — продолжал Коршунов, — у него случился пожар. Сарайчик загорелся. Соседи прибежали помочь — не пустил. Сам тушил.
— Где он сейчас живёт? — заволновалась следователь.
— У него ещё флигелёк был. Там и живёт.
— Срочно нужно его сюда.
— Слушаюсь, — ответил Коршунов. — Вы просили доставить Шатрова, он здесь. Прямо с работы.
— Хорошо. Трезвый?
— По-моему, он трезвее не бывает… Разрешите отправиться за Есиповым?
— Да-да, Юрий Александрович, — сказала Гранская. — Продолжим допрос, Захар Петрович? — обратилась она ко мне.
Мы вышли из кабинета. Навстречу поднялась молодая женщина.
— Здравствуйте, Инга Казимировна. Вы не могли бы меня принять?
— Здравствуй, Галя.
Вид у Максимовой был такой взволнованный и просящий, что Гранская растерялась. Посмотрела на меня и сказала:
— Захар Петрович, может быть, мы минут через десять?..
— Хорошо, Инга Казимировна. — Я подумал, что она поступила правильно.
Я вернулся в свой кабинет. Гранская говорила с Максимовой почти полчаса:
— Важный был разговор? — спросил я, когда она вошла ко мне.
— Вы знаете, зачем пришла Максимова? — вопросом на вопрос ответила Гранская. — Не догадаетесь. И как она узнала, что Гребцов здесь, ума не приложу… Так вот, она говорит, что, если у Гребцова какая-нибудь недостача или что-то надо компенсировать, готова отдать все свои деньги… Любовь!
Я посмотрел на часы.
— Да, любовь — это сила…
Гранская улыбнулась.
— Остальные двадцать минут я выясняла, как Гребцов познакомился с Есиповым Ильёй Митрофановичем…
— Они знакомы? — изумился я.
— Да. Максимова дружила с его дочерью, которая была очень больна, сердечница. Её надо было лечить, на курорты возить, а Есипов жалел денег. У него на сберкнижке лежали десятки тысяч, а жена ходила, как нищая. Галина говорит, очень интересная женщина была… Сам Есипов через весь город таскал ведра с помоями для свиней… Прямо Плюшкин и все. Жена не выдержала. Уехала с дочерью к сестре несколько лет назад…
— Действительно, динозавр какой-то.
— Приблизительно так же назвал его и Гребцов при первой встрече… Они с Галиной шли по городу. Встретился Есипов, поздоровался с Галиной. Гребцов поинтересовался, что это за голодранец. Максимова и рассказала ему про этого «голодранца» с тугой мошной. Гребцов только и вымолвил: «Ископаемое»… И Максимова очень удивилась, когда через несколько дней увидела их вместе. Гребцов объяснил, что встретил случайно.
— Ещё что?
— Все… Вижу, вы спешите?
— Очень. В райком. Продолжайте без меня, Инга Казимировна. Я потом присоединюсь.
…В райкоме встретился директор завода и спросил, сколько мы ещё будем подводить его с Гранской. Я сказал, что не больше двух дней. Не люблю давать пустых обещаний, но у меня возникла уверенность, что Гранская уже близка к цели.
…В моей приёмной сидел странный посетитель. Растрёпанный, в засаленном пиджаке. Корявые нечистые пальцы скрестились на животе. Он глянул на меня равнодушно, взглядом неудачника, которому ничего не надо и который не ждёт уже от жизни ничего.
Гранская успела провести очную ставку Шатрова с Гребцовым.
— Шатров вновь подтвердил, что украл чемоданчик с деньгами, — доложила следователь. — По пьянке, говорит. Он убеждён, что состояние опьянения смягчает вину.
— Увы, это заблуждение многих.
Согласившись со мной, Гранская протянула мне на утверждение постановление об аресте Шатрова.
— Теперь вы уверены в его виновности? — спросил я.
— После допроса Гребцова у меня нет сомнений, что Шатров тоже хотел поживиться. И все это водка. Может быть, находясь под стражей, задумается.
Подписав постановление, я поинтересовался, что намерена делать Инга Казимировна дальше.
— Займусь Есиповым. Он здесь.
— Это что в приёмной сидит? — удивился я.
— Колоритный тип… По-моему, их надо сразу свести.
— Ну что ж, давайте попробуем…
В кабинет Гранской, где уже находился Гребцов, пригласили Есипова.
— Вы знаете этого человека? — обратилась следователь к Гребцову.
— Нет, — сказал он, брезгливо осмотрев Есипова.
— Вы знакомы? — спросила Гранская Илью Митрофановича.
Есипов несколько дурашливо вздёрнул плечи:
— Не припоминаю.
Сцену, которая произошла потом, Гранская разыграла эффектно и просто. Она вынула из сейфа чемоданчик. Положила на стол. Щёлкнул замок. Откинулась крышка, и на стол тихо потекли купюры играя радужными узорами.
Есипов смотрел на кучу денег, не мигая. И вдруг из кокона равнодушия, никчёмности и жалкости вылез хищник.
— Подлюга! — прохрипел Есипов. — Обманул, мерзавец, украл!
Преобразился и Гребцов. Стал иронически злорадным.
— Каким образом, уважаемый Илья Митрофанович, у вас можно украсть? Да у вас муравей не стащит с участка соринки… Вы мироед!
— А ты вор! — ощетинился Есипов.
— Прошу не тыкать… Гражданин Есипов обвиняет меня в том, что я украл у него деньги, — спокойно обратился к нам Гребцов. — Это не так. Я расскажу правду. Меня познакомил с ним один человек. Когда я узнал, что такое этот Есипов, у меня возникла идея. Почему он, которому деньги не принесли счастья, как не принесли и его родным, должен владеть ими? Не было сомнения, что Есипов до смерти любит эти радужные бумажки… Я навестил его уже специально. Под предлогом, что могу устроить ему вывоз и продажу яблок в Ленинград. Цену назвал ошеломительную. Яблочки были ещё зеленые, так что у меня было время обработать Илью Митрофановича. Подвёл его к мысли, что деньги можно добывать и без помощи фауны и флоры. Предложил делать фальшивые деньги. Оговорюсь сразу: я не фальшивомонетчик. Подделывать деньги не умею и не собирался. Это был просто трюк. Как вам известно, я немного увлекался химией. Не буду вдаваться в химические подробности. Потом согласен на, как тут выражаются, следственный эксперимент… Что я сделал. Между двумя чистыми листами вклеил сотенный билет, приложил к бумаге купюру, облучил простым светом. Затем, действуя особым составом, удалил бумажную массу. Потом обыкновенными ножницами обрезал лишнюю чистую бумагу по краям и продемонстрировал сотню, только мокрую… Понятно, я изложил?
— Понятно, — кивнула Гранская.
— Ох, шельма! — простонал Есипов.
Номера у обеих сотен подогнал, конечно, раньше… Эксперимент прошёл успешно. Мы разменяли в сберкассе якобы фальшивую сотню, и Есипов возжаждал сделать их таким способом как можно больше.
— А две одинаковые пятидесятки? — спросила Гранская.
— На всякий случай я приготовил и пятидесятки. Но второго эксперимента не понадобилось… Далее. Есипов продаёт свою движимость и недвижимость. Я посоветовал иметь только крупные купюры. И вот уважаемый Илья Митрофанович едет в какой-то соседний городок насчёт обмена мелких купюр на крупные. Я в это время соорудил агрегат, в котором был потайной ящичек из железа. В агрегат закладывалась вся сумма, незаметно спускавшаяся в этот железный ящичек. Стопки чистых листов, ванночка с серной кислотой, капельница с бертолетовой солью, простая лампочка… Как я и предполагал, Есипов сам захотел делать деньги. Я показал, как нужно открыть капельницу. Он остался в сарайчике с агрегатом, а я стоял на стрёме, чтобы никто не застал нас. В это время Есипов приступил… А при соединении серной кислоты с бертолетовой солью происходит взрыв, об этом даже школьники знают… Взрыв очень напугал моего уважаемого напарника… Извлечь деньги из горевшего агрегата было, как говорится, дело техники…
Вдруг Есипов злорадно закричал:
— Не достались тебе мои денежки! Во!! — И показал Гребцову грязный кукиш.
— Увы, — развёл руками Гребцов, — меня тоже обошли. И кто? Жалкий алкоголик…
— Вот теперь вместе с ним и сядете! — не унимался Есипов. — На скамью подсудимых!
— Кажется, и для вас, Илья Митрофанович, место на этой скамье найдётся,
— усмехнулся Гребцов.
И эти слова оказались пророческими. К уголовной ответственности были привлечены все трое: Гребцов по статье 147 части 3 УК РСФСР за то, что путём обмана (мошенничества) завладел деньгами Есипова; Шатров — по статье 144 части 1 УК РСФСР за кражу чемоданчика с деньгами у Гребцова; Есипов — по статьям 15 и 87 части 1 УК РСФСР за покушение на изготовление поддельных денег.
У неискушённого в юридической науке читателя может возникнуть вопрос: почему действия Гребцова и Есипова квалифицированы по разным статьям Уголовного кодекса? Отвечу в самых общих чертах. Гребцов не умел и не хотел подделывать деньги. И даже если им в некоторых купюрах были изменены номера, то это, как и все другое, совершалось им для завладения деньгами Есипова путём обмана, иначе говоря, мошенничества.
Что же касается Есипова, то все его поведение говорит о том, что он действительно хотел участвовать в подделке денег и предпринял для этого все необходимое. Таким образом, Есипов покушался на подделку денег. А само преступление, предусмотренное статьёй 87 УК РСФСР (изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг), Есиповым не завершено по причинам, от него не зависящим. Как говорят юристы, это была попытка с негодными средствами…
… — Расстаёмся, значит, — сказал я Гранской, когда она принесла на утверждение обвинительное заключение. — Позвоните на завод, пусть успокоятся.
Инга Казимировна замешкалась с ответом.
— Сколько вам хлопот доставила… Ради бога, извините… А человека они уже оформили…
— Как? — вырвалось у меня.
— Я отказалась.
— Уф! Ну и горазды вы, Инга Казимировна, на сюрпризы…
— Не волнуйтесь, Захар Петрович. На это место двигали товарища из области… Как директор обрадовался!
— Уверяю вас, не больше моего…
