Через несколько минут Мейс с еще влажными волосами отстояла очередь к раздаче и получила свою порцию еды, такой дрянной и жирной, что в любом другом месте – за исключением, возможно, школьных столовых и эконом-класса авиакомпаний – ее сочли бы несъедобной. Женщина пихала в себя эту дрянь, пока не утих голод, потом встала и пошла выбросить остатки. Она шла мимо одного из столов, когда из-под него резко высунулась нога размером с телячью. Мейс запнулась и упала, поднос отлетел в сторону, разбрызгивая по полу славную коричнево-зеленую жижу.

Охранники на периметре напряглись. Хуанита, заключенная, подставившая Мейс ногу, смотрела, как та поднимается с пола.

– Ты – неуклюжая сучка, – заявила Хуанита и обернулась к своей банде, сидящей вокруг «королевы улья». – Неуклюжая сучка, верно?

Все женщины тут же подтвердили, что такую неуклюжую сучку не сразу и отыщешь.

У Хуаниты – две с половиной сотни фунтов на шестифутовом каркасе – бедра размером и формой напоминали брызговики фуры. В Мейс было полтораста фунтов при росте пять и шесть. Снаружи Хуанита была мягкой, бесформенной; Мейс – жесткой, как те стальные двери, за которыми запирают здесь всех плохих девчонок. Однако Хуанита все еще могла сломать ее. Она присела сюда после удачной сделки – признания себя виновной в убийстве второй степени, где фигурировали монтировка, зажигалка и много бензина.

Поговаривали, что здесь ей нравится намного больше, чем там, снаружи. Здесь Хуанита была «королевой улья». Там – еще одной жирной телкой без школьного диплома, из которой можно выбить все дерьмо, отправить возить наркоту и оружие или попросту сделать ребенка, а потом бросить. Во внешнем мире Мейс сталкивалась с тысячью таких Хуанит. Они были обречены с того момента, как впервые увидели свет.

Это неплохо объясняло, почему Хуанита здесь регулярно слетала с катушек, добавив к своему первоначальному сроку еще двенадцать лет за пару нападений при отягчающих обстоятельствах и хранение оружия и наркотиков. При таких раскладах она вполне могла остаться за решеткой до тех пор, пока ее тушу не зароют на кладбище для бедняков. Жир и кости сгниют, и никто никогда о ней не вспомнит.

Но пока Хуанита жива, терять ей нечего, и именно это делало ее настолько опасной, поскольку полностью вырезало из ее мозгов все социальные ограничители. Единственный фактор, но он обращал мягкую плоть в титан. Сколько бы кругов или повторов ни делала Мейс, ей все равно не сравниться с Хуанитой. Мейс все еще испытывала жалость, еще помнила о сопереживании; Хуанита напрочь забыла об этих чувствах, если вообще когда-либо знала их.

Мейс держала вилку наготове. На мгновение она бросила взгляд на широкую руку Хуаниты, лежащую на столе. Оранжевый лак на ногтях сглаживал цвет кожи, выше темнела татуировка, что-то вроде паука. Очевидная цель – рука.

«Только не сегодня. Я уже отплясала с Пивным Брюхом. И с тобой танцевать не буду».

Мейс прошла мимо и сбросила поднос и принадлежности в бак для грязной посуды.

Уже выходя, она мельком обернулась на Хуаниту и увидела, что та по-прежнему наблюдает за ней. Не отрывая взгляда от Мейс, она что-то прошептала одной из своих, долговязой белой тетке по имени Роза. Последняя попала сюда за то, что едва не отрезала голову подружке своего мужа в барном туалете, воспользовавшись разделочным ножом, который муженек приберегал для своих уловов. Мейс слышала, что муж не появлялся в суде, но лишь потому, что жутко разозлился на Розу за безнадежно испорченное лезвие. Все это определенно больше напоминало трэш в студии Джерри Спрингера, чем болтовню на диванчике у Опры.

Мейс видела, как Роза кивнула и ухмыльнулась, показав оставшиеся во рту девятнадцать зубов. Трудно поверить, что когда-то она была маленькой девочкой, любила наряжаться, сидеть на отцовских коленях, училась писать в прописях, радовалась играм школьной футбольной команды и мечтала о чем-то другом, нежели сто восемьдесят месяцев в камере, играя вторую скрипку при жирной «королеве улья» с мозгостроем Джеффри Дамера.

Роза зашла к Мейс на второй день ее пребывания в тюрьме и заявила, что Хуанита – мессия, а мессия всегда получает все, что хочет. Мейс должна радоваться, когда дверь камеры откроется и на пороге появится мессия. Таковы правила. Так живут люди в Стране Хуаниты. Мейс несколько раз отказывалась от предложений «королевы улья». И прежде чем дела по-настоящему пошли вразнос, Хуанита внезапно отступила. Мейс думала, что знает, в чем дело, но не наверняка. Однако ей в течение двух лет каждый день приходилось сражаться за свою жизнь, пользуясь мозгами, уличными навыками и накачанной уже здесь мускулатурой.

Мейс дотащилась до блока Б, и ровно в семь вечера за ними всеми захлопнулись двери. Многовато веселья для воскресного вечера. Перри уселась на стальную кровать. Матрас был настолько тонким, что через него можно было смотреть. Два года она спала здесь, и на теле отпечаталась каждая стяжка и изгиб металла. Ей осталось еще три дня. Ну теперь уже два, если она справится с этой ночью.

Хуанита знала, когда Мейс выходит на волю, поэтому и подставила ей ногу, пыталась зацепить ее. Она не хотела, чтобы Мейс вышла. И потому Мейс сидела в своей камере, сжавшись в тугой, жесткий комок в углу. Сжатые кулаки стискивали острые блестящие предметы, загодя спрятанные так, чтобы их не отыскали охранники. Стало темно, потом еще темнее. Наступило то время ночи, когда каждый знает – хорошего ждать не приходится, потому что пришедшее зло отпугивает любое добро. Мейс продолжала ждать. Она знала: в какой-то момент дверь камеры откроется, а ночные охранники будут смотреть в другую сторону, рассчитывая на наркотики или секс, а то и на всё вместе.

И тогда войдет мессия, и будет у нее одна цель: не дать Мейс встретить свет свободного дня. Два года Мейс готовила себя к этой минуте. И сейчас каждый вздох подбрасывал адреналина в накачанное тело.

Через три минуты дверь камеры отъехала в сторону, и на пороге появилась женщина.

Но не Хуанита.

Хотя гостья тоже была высокой, шесть футов плюс один дюйм полированных ботинок. И форма не как у охранников, чистая и сидит по фигуре. Светлые волосы хорошо пахли, а здесь этим не мог похвастаться никто.

Гостья шагнула вперед, и хотя в камере было темно, Мейс разглядела на ее плечах четыре звезды. В Главном управлении полиции округа Колумбия было одиннадцать званий, и эти четыре звезды представляли наивысшее.

Мейс, все еще стискивая кулаки, посмотрела вверх и встретилась взглядом с женщиной.

– Привет, сестричка, – сказала начальник полиции округа Колумбия. – Не против, если мы заберем тебя на хрен отсюда?