В ушах у него все еще звенело от грохота артиллерийских снарядов, воя ракет и зенитного огня Джина Крупы из Кросли в углу студии. Джо Кавалер отложил кисточку и закрыл глаза. Последние семь дней он только и делал, что рисовал, раскрашивал и курил сигареты. Джо хлопнул себя ладонью по загривку и несколькими медленными вращениями привел в действие кости, что поддерживали его одурелую от сражения голову. Позвоночник скрипел и щелкал. Суставы ладони пульсировали, а к кончику указательного пальца прижимался призрак кисточки. Вдыхая, Джо всякий раз чувствовал, как в легких у него гулко перекатывается твердый бильярдный шарик никотина с мокротой. Дело было в один октябрьский понедельник 1940 года, в шесть утра. Джо только что выиграл Вторую мировую войну и испытывал по этому поводу самые радостные чувства.

Соскользнув с табурета, Джо подошел к окну Крамлер-билдинг взглянуть на осеннее утро в Нью-Йорке. Из люков на улице вился пар. Бригада из дюжины дорожных рабочих в бурых брезентовых комбинезонах и с белыми фуражками на головах вовсю орудовала водяным шлангом и длинными растрепанными метлами, чтобы прогнать грязную волну по сточным канавкам к ливнестоку на углу Бродвея. Денек, похоже, ожидался просто чудесный. Небо к востоку было ярко-синего цвета Супермена. К сырому октябрьскому запаху дождя примешивалась едкая вонь уксусных заводов вдоль Ист-Ривер, в семи кварталах от Крамлера. Для Джо в тот момент это был запах победы. Нью-Йорк никогда не казался красивее молодому человеку, который только что нанес врагу полное и окончательное поражение.

За последнюю неделю в личине Эскаписта, Мастера Увертки, Джо успел слетать в Европу (в полночно-синего цвета автожире), штормом обрушиться на защищенный могучими башнями Шлосс гнусной Стальной Рукавицы, освободить мисс Розу Сакуру из глубокой темницы этого самого Шлосса и одолеть Стальную Рукавицу в затяжном зубодробительном поединке, после чего прихвостни Стальной Рукавицы захватили его в плен и отволокли в Берлин. Там Джо-Эскаписта привязали к причудливой составной гильотине, которой предстояло настругать его как крутое яйцо, пока сам фюрер самодовольно за всем этим наблюдал бы. Понятное дело, Эскапист упрямо и терпеливо высвободился из клепаных стальных пут и бросился прямиком к глотке диктатора. Все следующие восемнадцать страниц на панелях, что теснились, толкались, громоздились одна на другую и грозили вырваться за границы листа, вермахт, люфтваффе и Эскапист не на шутку друг с другом разбирались. Учитывая, что Стальная Рукавица был выведен из строя, в целом это была честная драка. На самой последней странице, в кульминационный момент всей истории желаемых вымыслов, Эскапист захватил Адольфа Гитлера в плен и приволок его на мировой трибунал. Когда повинная голова фюрера наконец склонилась от стыда полного поражения, его приговорили к смертной казни за многочисленные преступления против человечности. Война закончилась; было объявлено о начале эпохи вселенского мира. Томящиеся в неволе и гонимые народы Европы — среди них, само собой разумеется, семья Кавалеров из Праги — стали свободны.

Джо подался вперед, прижимаясь ладонями к подоконнику, а спиной — к низу подъемной рамы, и вдохнул в себя уксусный запах прохладного утра. Чувствуя удовлетворение и надежду, он — несмотря на то что в течение прошедшей недели спал не более четырех часов — вовсе не испытывал усталости. Джо оглядел улицу. И был поражен внезапным ощущением своей связи с ней — точным знанием того, куда она ведет. Карта острова — которая напоминала Джо человека с приветственно поднятой рукой, причем головой этого человека был Бронкс, — ярко высветилась у него в мозгу, ободранная подобно анатомической модели, чтобы обнажить кровеносную систему улиц и авеню, маршруты поездов, троллейбусов и автобусов.

Как только Марти Голд закончит обводить тушью только что законченные Джо страницы, парнишка из «Ирокез Колор» привяжет их к заднему сиденью своего мотоцикла и повезет по Бродвею. А дальше — через Мэдисон-сквер, Юнион-сквер и Ванамейкерс к фабрике «Ирокеза» на Лафайет-стрит. Там одна из четырех любезных пожилых женщин, двух из которых зовут Флоренс, с поразительной энергией и апломбом станет делать прикидки на предмет точной расцветки расквашенных носов, горящих «дорнье», снабженных дизельным приводом доспехов Стальной Рукавицы и всех прочих вещей, которые Джо нарисовал, а Марти обвел тушью. Большие камеры «гейдельберг» с вращающимися трехцветными объективами сфотографируют цветные страницы, и негативы — один зеленовато-голубой, один пурпурный и один желтый — будут выведены на экран мистером Петто, пожилым итальянцем, косоглазым гравером в старомодном козырьке зеленого целлулоида. Получившиеся в результате цветные полутона будут еще раз переправлены по разветвляющимся артериям через весь город к массивному и величественному зданию на углу западных Сорок седьмой и Одиннадцатой, где мужчины в квадратных головных уборах из старых газет трудятся за громадными паровыми прессами, чтобы в темпе опубликовать новости о свирепой ненависти Джо к немецкому рейху — чтобы эта ненависть снова смогла разнестись по улицам Нью-Йорка, на сей раз в форме сложенных и снабженных скрепками комиксов. Связанные пенькой в тысячи маленьких пачечек, эти комиксы будут развезены фургонами «Сиборд Ньюс» по газетным лоткам и кондитерским магазинам города вплоть до самых дальних его окраин, где они, словно стираное белье или брачные объявления, станут болтаться на проволочных демонстрационных стендах.

Не то чтобы Джо чувствовал себя в Нью-Йорке как дома. Существовало нечто, чего он никогда бы не позволил себе почувствовать. Но он был очень благодарен своему штабу в изгнании. В конце концов, именно Нью-Йорк привел Джо к его призванию — к этой великой и безумной новой американской художественной форме. Нью-Йорк положил к его ногам печатные машины, литографические камеры и доставочные фургоны, которые позволяли Джо сражаться если не на настоящей войне, то хотя бы на терпимом ее суррогате. И Нью-Йорк очень прилично Джо за это платил: семь тысяч долларов — выкуп его семьи — уже лежали на его банковском счете.

Затем музыкальная программа закончилась, и диктор ЗЕВФ вышел в эфир с информацией о сделанном тем утром объявлении правительства оккупированной Франции о том, что им издан ряд указов, смоделированных по образцу немецких Нюрнбергских законов, которые позволят французским властям «надзирать», согласно странной формулировке диктора, за местным еврейским населением. Дальше последовали отчеты о более ранних событиях. В частности, диктор напомнил слушателям, что часть французских евреев — главным образом коммунистов — уже переправляется в исправительно-трудовые лагеря на территории Германии.

Джо отшатнулся назад в контору «Эмпайр» и по пути стукнулся макушкой об оконную раму. Потирая быстро вздувающуюся на голове шишку, он подошел к радиоприемнику и включил погромче. Однако о французских евреях диктору, судя по всему, сказать уже было нечего. Остальные военные новости относились к авиационным налетам на порты Киль и Любек в Германии, а также к продолжающемуся преследованию немецкими подводными лодками союзнических и нейтральных транспортных кораблей, идущих в Британию. Были потеряны еще три судна, и среди них американский танкер с грузом масла, выжатого из канзасских подсолнухов.

Джо буквально сдулся. Прилив триумфа, который он испытывал, заканчивая очередную историю, всегда бывал достаточно мимолетным, но с каждым разом этот прилив, казалось, становился все короче. На сей раз он продлился всего лишь минуты полторы, прежде чем обратиться в сущий позор и расстройство. Эскапист был просто невозможным воителем, смехотворным, а самое главное — воображаемым. Он сражался на войне, в которой никогда нельзя было победить. Щеки Джо вспыхнули от стыда. Он попусту тратил время. «Идиот», — буркнул он себе под нос, тыльной стороной ладони вытирая слезящиеся глаза.

Тут Джо услышал стон старого крамлеровского лифта, а потом скрип и грохот откатываемой в сторону дверцы кабины. И вдруг заметил, что рукав его рубашки заляпан не только слезами, но также кофе и графитом. На обтрепанной манжете виднелись пятна туши. Джо стал ощущать песок в глазах и липкие остатки сонливости на коже. Он не мог вспомнить, когда в последний раз принимал душ.

— Вот те на! — раздался голос Шелдона Анаполя. На нем был совершенно незнакомый Джо бледно-серый костюм акульей кожи, гигантский и сияющий, как прожектор на маяке. Лицо Анаполя было выжжено солнцем до яркой красноты, а кожа на ушах шелушилась. Фантомно-бледные солнечные очки обрамляли его грустные глаза, которые этим осенним утром почему-то казались куда менее грустными, чем обычно. — Я бы сказал, что ты рановато, если б не знал, что ты и не уходил.

— Я только что «Радио» закончил, — угрюмо сообщил Джо.

— Так в чем дело?

— Оно никуда не годится.

— Не говори мне, что оно никуда не годится. Мне не нравится, когда ты так говоришь.

— Я знаю.

— Ты слишком строг к себе.

— На самом деле не очень.

— Так оно никуда не годится?

— Сплошной вздор.

— Вздор — это отлично. Дай посмотреть. — Анаполь пересек пространство, которое прежде занимали столы и картотечные шкафы клерков и экспедиторов «Эмпайр Новелтис». Теперь же это пространство, к часто выражаемому удивлению Анаполя, оккупировали чертежные доски и рабочие столы «Эмпайр Комикс Инкорпорейтед».

В прошлом январе «Удивительный миниатюрный радиокомикс» дебютировал с полностью распроданным тиражом в триста тысяч экземпляров. С обложки того выпуска, который теперь красовался на стенде, — выпуска, обреченного стать первым изданием «Эмпайр» (всего их в настоящее время было три), одолевшим миллионный рубеж в тираже, — слова «удивительный» и «миниатюрный», месяц за месяцем сжимавшиеся до рудиментарного пятнышка вышиной с муравья в верхнем левом углу, наконец исчезли навеки, а вместе с ними и вся идея о содействии продаже новинок посредством комиксов. В сентябре Анаполь вдруг неожиданно для себя обнаружил, что вынужден подчиниться безжалостным аргументам здравого смысла касательно продажи инвентаря и отчетности «Эмпайр Новелтис Инкорпорейтед» компании «Джонсон-Смит», крупнейшему торговцу дешевыми новинками в Соединенных Штатах. Именно вырученная в результате этой эпохальной продажи сумма профинансировала двухнедельную поездку в Майами-Бич, откуда Анаполь вернулся краснолицым и сияющим, как новенький десятицентовик. Перед отбытием здоровяк позаботился проинформировать всех, что отпуска он уже четырнадцать лет как не брал.

— Как там Флорида? — осведомился Джо.

Анаполь пожал плечами.

— Я тебе вот что скажу. У них там во Флориде просто чудесно все обустроено. — Казалось, он с неохотой это признавал, словно многие годы только и делал, что всячески старался унизить Флориду. — Мне понравилось.

— А что там делают?

— В основном едят. Обычно я сидел на террасе. Со скрипкой. А однажды вечером сыграл в безик с Уолтером Уинчеллом.

— Он что, известный картежник?

— Вообще-то да, но знаешь — я его по всей форме обштопал.

— Угу.

— Да, я и сам удивился.

Джо пустил стопку бумаг по столу к Анаполю, и издатель принялся их просматривать. Теперь он был склонен проявлять больший интерес к содержанию комиксов и чуть лучше в них разбираться, чем во время своего первого с ними знакомства. Анаполь никогда не был поклонником комиксов, так что ему потребовалось немало времени, чтобы просто выучиться их читать. Теперь он дважды просматривал каждый выпуск — первый раз еще в процессе производства, а второй — уже когда комикс попадал на лотки. Садясь на поезд, Анаполь покупал свежий номер и читал его всю дорогу домой до Ривердейла.

— Значит, Германия? — спросил он, задерживаясь на первой панели второй страницы. — Мы теперь их так немцами и зовем? И Джордж с этим согласен?

— Уйма других парней тоже зовет их немцами, сэр, — ответил Джо. — «Шпионогром». «Человек-факел». Тот, кто этого не делает, выглядит как идиот.

— Ага, значит, я теперь идиот? — кривя уголок рта, пробурчал Анаполь.

Джо кивнул. За три первых своих появления на лотках Эскапист и его эксцентричная компания прогулялись по легко узнаваемой Европе, по пути разбираясь с поцистской верхушкой Зотении, Готсильвании, Драконии и других мрачных псевдонимических бастионов Железной Цепи и в то же самое время занимаясь своим настоящим делом организации побегов из тюрем лидеров Сопротивления и захваченных в плен британских летчиков, помогая великим ученым и мыслителям вырваться из хватки злобного диктатора Аттилы Гадлера, а также освобождая миссионеров и пленников лагерей. Но вскоре Джо понял, что этого совершенно недостаточно — как для Союзников, так и для него самого. На обложке четвертого выпуска читатели с изумлением увидели, как Эскапист поднимает над головой целый танк, перевернутый вверх тормашками, и вытрясает из люка этого танка цепочку готсильванских солдат подобно ребенку, вытряхивающему монетки из розовой свиньи.

Под обложкой «Радиокомикса #4» выяснилось, что Лига Золотого Ключа, впервые изображенная в «тайном горном убежище у подножия мира», в эту пору великой нужды решила созвать редкий съезд рассеянных по всему земному шару мастеров. Прибыли китайский мастер, голландский мастер, польский мастер, мастер в меховом капюшоне, который вполне мог быть саамом. Собравшиеся мастера в целом представлялись низенькими старичками, едва ли не гномиками. Все сошлись на том, что парень по имени Том Мейфлауэр, пусть даже он новичок и совсем еще молод, дерется круче любого из них и делает больше всех, вместе взятых. Тогда его единогласно объявили «пожарным ВОИТЕЛЕМ СВОБОДЫ». Сила ключа Тома Мейфлауэра увеличилась двадцатикратно. Он вдруг обнаружил, что способен сдирать обшивку с самолета, ловить субмарину в лассо из стального троса, позаимствованного у ближайшего моста, а также завязывать непременным супергеройским узлом целую батарею противовоздушных орудий. Эскапист также усовершенствовал старый фокус Чан Лин Су по ловле пуль — он мог ловить артиллерийские снаряды. Да, было больно, и обычно он валился на землю. Но все же Эскапист вполне успешно это делал, после чего с трудом вставал на ноги и говорил что-то вроде: «Посмотрел бы я, как Габби Хартнетт такое провернет!»

Дальше пошла тотальная война. Эскапист и вся его банда бились на суше, на море и в небесах Европейской Крепости. Кары, которым подвергались послушные орудия Железной Цепи, непрерывно росли как в театральности, так и в интенсивности. Однако Сэмми вскоре стало ясно, что, в отличие от упомянутых кар, месячный заработок его кузена вовсе не растет. Если бы Джо круглые сутки не продолжал сражаться, его вполне могла одолеть удушливая тщета его ярости. К счастью, примерно в это время первые полные цифры для тиража «Радиокомикса #2» пришли с приличным излишком за полмиллиона. Сэмми немедленно внес вполне естественное предложение о добавлении к ассортименту второго издания. После кратчайшего из совещаний Анаполь и Ашкенази одобрили добавление сразу двух — под названиями «Триумф-комикс» и «Монитор». Сэмми и Джо широкими шагами отправились в целый ряд длинных прогулок по улицам Манхэттена, то и дело забредая оттуда на улицы Империума. Они разговаривали, мечтали и блуждали кругами в установленной манере создателей големов. Вернувшись из последнего такого мистического похода, кузены притащили с собой Монитора, мистера Пулемета и доктора Э. Плюрибуса Хьюнхама из журнала «Сайентифик Американ». Обе книги также были заполнены персонажами, нарисованными теперь уже постоянной конюшней «Эмпайр»: Голдом, братьями Гловски, Панталеоне. Оба издания, как заранее предсказывал Сэмми, валили наповал — и Джо вскоре обнаружил себя ежемесячно ответственным за двести с лишним страниц всевозможного художества. Тотальная воображаемая резня шла теперь в таких масштабах, что даже много лет спустя ее до смерти пугался добрый доктор Фредрик Вертхам, когда сему ученому мужу взбрело в холодную голову взяться за исследование страстных основ комикса.

— Боже милостивый, — вздрагивая, вымолвил Анаполь. Он уже добрался почти до самого конца истории, когда Эскапист отправляется на разборку с многочисленными танковыми дивизиями и штурмовыми отрядами вермахта. — Ну и ну.

— Ага.

Анаполь ткнул толстым пальцем в страницу.

— У этого парня что, кость из руки торчит?

— По-видимому.

— Разве мы можем такое показывать? Чтобы из человеческой руки кость торчала?

Джо пожал плечами.

— Могу это стереть.

— Нет, не стирай, но… Господи боже.

Всякий раз, как Анаполь инспектировал работу Джо, вид у него обычно бывал примерно такой. Казалось, его вот-вот вытошнит. Однако Сэмми заверил Джо, что так бывает вовсе не от омерзения перед изображенным насилием, а от почему-то всегда мучительного для Анаполя сознания того, как широко последние бесчинства Эскаписта разойдутся среди замечательно кровожадных детей Америки.

Именно батальные сцены Джо — тип панели или эпизода, известный в этом ремесле как «мясорубка», — делали его работу столь приметной как в среде коллег по бизнесу, так в куда более обширной среде пораженных юных американцев. Эти сцены описывались как дикие, бешеные, буйные, запредельные, даже как босховские. Там дым, огонь и молния. Так плотные эскадрильи бомбардировщиков, шипастые флотилии линкоров, роскошные сады рвущихся снарядов. В одном верхнем углу ярко высится разбомбленный замок. В другом нижнем — граната рвется в курятнике, яйца с цыплятами летят в воздух. «Мессершмитты» ныряют, снабженные плавниками торпеды пашут прибой. А в самом центре всей этой жути борется Эскапист, притянутый морской цепью к рабочей части «эксиса», ракетной бомбы будущего.

— В один прекрасный день ты слишком далеко зайдешь, — качая головой, сказал Анаполь. Аккуратно сложив стопку бристольского картона, он направился к двери своего кабинета. — Тогда кому-то придется плохо.

— Кому-то уже сейчас плохо, — напомнил ему Джо.

— Ну, по крайней мере не здесь. — Анаполь отпер дверь и вошел. Джо без приглашения за ним последовал. Ему хотелось, чтобы Анаполь понял всю важность сражения, перестал сопротивляться пропаганде, которую они с Сэмми беззастенчиво фабриковали. Если они не смогут вызвать у американцев гнев к Гитлеру, тогда само существование Джо, загадочная свобода, которая была пожалована ему и в которой столь многим было отказано, потеряют всякий смысл.

Анаполь оглядел скудную обстановку своего кабинета — провисающие полки, настольную лампу с треснувшим абажуром, — как будто никогда раньше ничего этого не видел.

— Здесь просто свалка, — заметил он и кивнул, словно бы соглашаясь с неким незримым критиком. «Надо думать, со своей женой», — решил Джо. — Как славно, что мы отсюда переезжаем.

— А вы про Виши слышали? — спросил Джо. — Про законы, которые они приняли?

Анаполь поставил на стол бумажный пакет и открыл его. Затем достал оттуда сетчатый мешочек с апельсинами.

— Нет, не слышал, — сказал он. — Хочешь флоридский апельсин?

— Они там собираются евреев прижать.

— Какой ужас, — сказал Анаполь, вручая ему апельсин. Джо сунул его в задний карман брюк. — Я все еще не могу поверить, что теперь буду в Эмпайр-стейт-билдинг сидеть. — Глаза издателя покрылись мечтательной поволокой. — «Эмпайр Комикс», Эмпайр-стейт-билдинг… видишь связь?

— В Чехословакии такие законы уже давно действуют.

— Я знаю. Они просто звери. Ты прав. Скажи мне, что слышно от твоей семьи?

— Ничего особенного, — сказал Джо. В конвертах со странным обратным адресом на улице Длоуги, что прибывали примерно два раза в месяц, торопливый, барочный почерк его матушки был буквально вытатуирован свастиками и орлами. В плане новостей в этих письмах не было вообще ничего — цензор лишал их всякой информации. Джо приходилось печатать ответные письма, потому что, несмотря на то что на страницах комиксов его линия считалась одной из самых ровных и сильных в ремесле, когда он садился писать брату — а большинство его писем были адресованы Томасу, — рука его слишком дрожала, чтобы держать авторучку. Послания Джо были краткими, словно он старался не излить туда всю невнятицу своих чувств. В каждом он просил Томаса не отчаиваться, заверял, что не забыл своего обещания, что он делает все возможное, чтобы переправить их всех в Нью-Йорк. — Все как обычно.

— Послушай, — сказал Анаполь. — Я не стану мешать тебе отшибать их проклятые головы, если тебе так хочется, пока наши комиксы достаточно хорошо продаются. Ты это знаешь.

— Знаю.

— Просто… это меня нервирует.

На самом деле Анаполя немного нервировало все явление комиксов как таковое. Пятнадцать лет он корячился, отправляясь в отдаленные, напрочь лишенные юмора глубинки Пенсильвании и Массачусетса. Недосыпал, флиртовал с банкротством, одолевал по пятьсот миль в сутки, ел черт знает что, наживал себе язву, пренебрегал своими дочерьми и работал до кровавых мозолей на заднице — пытаясь всего-навсего заставить торговцев новинками рассмеяться. А теперь, совершенно внезапно, всего лишь позволив парнишке, которого Анаполь до той поры считал не иначе как юным маньяком, убедить его выложить семь тысяч долларов (все, что удалось наскрести), он стал богат. Все таблицы и уравнения для исчисления природы мира были резко поставлены под вопрос. Анаполь положил конец своему роману с Морой Зелль, вернулся к жене и впервые за сорок лет посетил по случаю Высокого Праздника службу в синагоге.

— Тревожно мне за тебя. Кавалер, — продолжил издатель. — По-моему, тебе очень полезно выводить таким вот образом из своего организма инстинкты убийцы или что у тебя там еще… — Он слабо махнул рукой в сторону студии. — Но я не могу не думать о том, что в долгосрочном плане это неизбежно должно сделать тебя… сделать тебя… — Тут Анаполь явно потерял нить своей нотации. И принялся рыться в бумажном пакете, доставая оттуда другие привезенные из Флориды сувениры. Раковину моллюска с роскошной розовой кромкой. Ухмыляющуюся голову мартышки, сделанную из двух половинок кокоса. И рамку с фотографией какого-то дома, вручную раскрашенной в кричащие цвета. Дом стоял на клочке ядовито-изумрудной лужайки. Позади жутко синело, небо. Построенный в модернистском стиле, дом был низкий, плоский и бледно-серый, чарующий как картонка с яйцами. Анаполь поставил снимок на стол, рядом с фотографиями жены и дочерей. От черной эмалированной рамки так и разило трезвой серьезностью. Такая рамка словно бы предполагала, что содержащаяся в ней фотография — документ редкой важности, диплом или государственная лицензия.

— Что это? — спросил Джо.

Анаполь вздрогнул, глядя на фотографию.

— Это мой дом во Флориде, — последовал несколько неуверенный ответ.

— Мне казалось, вы сняли номер в отеле.

Анаполь кивнул. Вид у него был одновременно смущенный, радостный и нерешительный.

— Ну да, сняли. В «Делано».

— Вы купили там дом?

— Надо думать. Теперь мне это кажется сущим безумием. — Анаполь указал на фотографию. — Ведь это даже не мой дом. Там нет никакого дома. Там просто клочок грязного песка, а вокруг него на колышках леска натянута. В середине Палм-Ривер, что в штате Флорида. Только Палм-Ривер там тоже нет.

— Вы поехали во Флориду и купили себе дом?

— Почему мне так не нравится то, как ты раз за разом об этом спрашиваешь? Почему мне кажется, будто ты меня в чем-то обвиняешь? Ты хочешь сказать, что у меня нет права бросать мои деньги на то, что мне чертовски нравится? Так, Кавалер?

— Нет, сэр, не так, — ответил Джо. — Я об этом и не помышлял. — Он зевнул — глубоко, напрягая челюсти, отчего все его тело содрогнулось. Джо был страшно измотан, однако сотрясший его зевок являл собой продукт его гнева, а вовсе не усталости. Единственными людьми, выигрывавшими войну, которую Джо вел на страницах «Эмпайр Комикс», были Шелдон Анаполь и Джек Ашкенази. Согласно прикидке Сэмми, эта парочка уже прикарманила что-то порядка шестисот тысяч долларов. — Извините меня.

— Вот, так-то лучше, — сказал Анаполь. — Шел бы ты домой и хорошенько выспался. А то выглядишь как я не знаю кто.

— У меня назначена встреча, — холодно отозвался Джо, нахлобучивая на голову шляпу и забрасывая за плечо пиджак. — Всего хорошего.