Глава 44

Кэтрин вскочила на кровати в комнате Эдит — и проснулась. Подушки за ее спиной все еще хранили следы метаний во сне.

Только когда жжение в глазах дало о себе знать, Кэтрин поняла, что не закрывала их вообще. Подбородок оказался мокрым, язык высох. И как долго она провалялась так? Свет дня больше не выбивался из-под двери. Снова мрак ночи.

Дверь в комнату все еще была заперта. Скальпель лежал на простынях — там, где она его уронила.

Снова в трансе. Такого еще не было. Кэтрин схватилась за лицо и чуть не заплакала при мысли о том, что была выброшена из довольно-таки сносного видения в ловушку реальности.

Но то, что она только что увидела, было слишком ярким, чтобы быть порожденным трансом. Запахи, тепло — все было чересчур реальным. Она покинула бы забытье полностью счастливой, если бы не тот последний, немного пугающий образ.

Да, то был Красный Дом. Да, там была Алиса и деревянный мальчик из детства. Похоже было, что особняк — или нечто, заточенное в его стенах, — пытается раскрыть свою связь с ее детством, невидимую нить, что всегда их соединяла. Ее чутье указывало именно на это — и эта мысль не пугала ее так сильно, как раньше, как раз-таки из-за Алисы и странного мальца с деревянным лицом. Ведь когда-то она считала его настоящим… Даже спасителем. Его возвращение словно окрасило атмосферу Красного Дома в иные тона.

В ее видении царил разгар дня: яркое солнце, красота природы, спасительный манящий свет. Свет ее детских трансов. Снова и снова она ощущала радость ухода от самой себя, от того мира, что только мучил ее.

На нее больше не охотились во сне, она больше не испытывала страха. По ту сторону сознания Кэтрин оказали радушный прием. Мэйсоны были там — живые и вполне реальные, посреди великолепия сада, который в реальности был преисполнен мух, сорняков и распада. Она пробудилась, чувствуя, что сон одарил ее столь желанной надеждой на освобождение.

Поскольку отход от транса часто сподвигал ее к этому, Кэтрин попыталась снова вступить в контакт с физическим миром — тем единственным, пусть и непривлекательным, что у нее был. После прибытия сюда много связующих с ним мостов сгорело. Спотыкаясь, Кэтрин побрела к двери. Оказалось, что смелости повернуть ручку ей не хватало. Медля, дрожа и переступая с ноги на ногу, она отчаянно старалась не расплакаться.

Где во всем происходящем логика? Зачем Мод и кому-то еще, кто, несомненно, живет в доме, но себя не кажет, убивать Эдит и прятать труп старухи в сундуке на чердаке, запускать френофон, чтобы напугать Кэтрин? Или старуха умерла сама? Или попросту разыграла собственную смерть в угоду извращенной затянувшейся шутке? А эти игры со светом, что делался то ярче, то снова, как сейчас, тусклее — надо думать, где-то на распределительном щитке установлен реостат?

Запах? Аромат роз мог быть создан каким-то настоем.

Майк и Тара? Как их-то сюда приплести? Возможно, они стали жертвами деревенского клана — людей темных и недалеких, всерьез считающих, что у Эдит и Мод были какие-то страшные секреты, требующие ревностного охранения. Если Эдит узнала о возвращении Кэтрин в Вустер, разыскала ее и пригласила сюда, то Майк и Тара легко могли оказаться случайно втянутыми в некий ритуал, имеющий смысл лишь для парочки отрешенных от мира невменяемых пожилых женщин и для всех тех, кто служил им.

В сухом остатке Кэтрин ничего не знала. Ничегошеньки. Ей хотелось знать, она желала, чтобы все как-то просто и понятно объяснилось. Она отдала бы все за то, чтобы у кошмара, в котором она очутилась, была логика — и наплевать, насколько мерзкой окажется правда.

Отчаянные объяснения Кэтрин все еще казались несущественными, как будто она выдавала желаемое за действительное, чтобы поверить в то, что, как она знала, было ложью.

Эдит нелепо утверждала, что она и ее биологическая мать родом из деревни. Она ничего не знала о своих истинных родителях — только то, что родная мать была бедна и не могла справиться с ее содержанием.

Неужели она взаправду родом из Магбар-Вуд? Из деревни, над которой довлело жуткое влияние Мэйсонов? Судя по возрасту и состоянию закрытых лавочек, рождение ее совпало с той порой, когда поселок перестал нормально функционировать. Может быть, мать пыталась спасти ее от ужасов Магбар-Вуд, отдав на удочерение?

Если в любом из ее предположений была доля правды, то все, что случилось с ней с тех пор, как она впервые поехала в Грин-Уиллоу, казалось неизбежным, своего рода судьбой; даже частью чего-то мистического. М. Г. Мэйсон пожелал вернуть ее сюда. Разве не это Эдит пыталась преподнести Кэтрин в качестве правды?

Нет. Слухи о том, что Мэйсон что-то там нашел на раскопках в холмах и принес в этот дом — полная чушь. Древние куклы-чудовища, преобразившие Мэйсонов, завладевшие жизнью и семьи, и жителей целой окрестной деревни? Безумие. Небывальщина в последней инстанции. Абсурд, мистификация, легенда.

Но что все они — Эдит, Мод, кто бы здесь еще ни был, — по-настоящему хотели от нее? В чем пытались убедить? В том, что Красный Дом был своего рода живым существом? Или истинная высшая жизнь оставалась где-то там, во тьме, за окнами, а особняк был лишь кукольным домиком, дурившим своих живых обитателей? Эдит говорила что-то о больших усилиях, прилагаемых к тому, чтобы остаться здесь, — что она имела в виду?

Кэтрин попыталась упорядочить то, что уже известно. Мэйсон всю жизнь вмешивался в некие дела, предшествовавшие еще римлянам. И особняк, и земля, на которой он стоял, что-то значили для бывшего капеллана. Похоже, это место отравляло ее, Кэтрин, так же, как и Мэйсона когда-то. Видимо, зараза пережила своего бывшего носителя. Зараза укрепилась и распространилась, породив иные ипостаси, найдя дорогу к иным местам. Зараза забрала у нее Алису…

Мод накачала ее наркотиками, как пить дать. Вот почему она стала так восприимчива ко всему вокруг. И что же ей подкинули — ЛСД, что-то позабористее? В этом месте люди гибли. Их здесь убивали. Или же нет?

В любом случае ей следовало выбраться отсюда.

Прежде чем покинуть спальню, Кэтрин прислушалась, до боли в пальцах стискивая скальпель. Она прижала ухо к двери — ни единого звука. Напрягшись, она повернула ручку и шагнула назад, когда дверь распахнулась.

Проход не был освещен, дверь напротив едва просматривалась. Кэтрин встала в проеме. Попыталась уловить в непроглядном коридоре какой-нибудь звук — скрип половиц, шаги, дыхание.

Тишина.

Она глянула направо. За ореолом света из спальни — ничего, футы и футы мрака. Слева виднелась лестница — где-то там, между пролетами, горел светильник, но и только. Все здесь было точно таким же, как и раньше, когда она спустилась с чердака, заперлась в комнате Эдит и погрузилась в транс. Вот оно — истинное лицо особняка.

Она дрожала. Еще бы: одета в одно только тонкое вечернее платье, а стоит на сквозняке — где-то явно было открыто окно. Откуда-то извне, откуда-то снаружи шел холодный воздух.

Да, должно быть, окно было открыто в одной из этих запертых комнат, и воздух пах мокрой листвой, скользкой и коричневеющей, прелой опалью и древесной гнилью… Просто холодный воздух в пасмурный день, с намеком на дым костра… Быть того не могло, но все чувства указывали на то, что снаружи зима.

Пахучий сквозняк задувал в коридор из окна в самом его конце. Если то было открыто, она смогла бы как-нибудь сообразить путь вниз и сбежать отсюда к чертовой матери.

Кэтрин миновала тьму, рассекая пространство перед собой скальпелем, ориентируясь на дуновения ветерка, как археолог, вдруг обнаруживший выход на поверхность в древних погребальных катакомбах. Лезвием она выводила на тьме перед собой размашистые дуги. Если кто-то стоял у нее на пути, хирургическая сталь нашла бы врага раньше, чем враг нашел бы ее саму.

И если Кэтрин не ошибалась, вокруг занавесок распространялась аура сероватого света — все более отчетливая по мере ее приближения. Оно должно было быть открытым. Возможно, таким его оставили специально для нее.

Наверное, уже рассвет. Долгожданное утро нового дня.

Но то, что царило снаружи, больше напоминало сумерки. Похоже, она пробыла в трансе так долго, что снова провалялась целый день. Но… не может же сейчас быть зима!

И она, должно быть, так и не пришла в себя — иначе как объяснить их?

Она полоснула скальпелем по руке. Боль заставила ее вздрогнуть. На ладони выступила тонкая красная линия. Не сон. Не транс. Кэтрин всхлипнула. Да, она устала, да, ее вымотало до предела, но нет, она не спит.

Ведь есть иные ипостаси, иные места.

Кэтрин зажмурилась до боли, чувствуя, как стекает по руке кровь. Снова открыла глаза. Они были там. Они не исчезли. Детишки-оборванцы с головами странных форм, они все еще стояли там — и смотрели на нее, как и много лет назад.

Их звериные уши. Плохо подогнанные парики. Деревянный мальчик махал ей рукой, самая высокая девочка, в чепце, держала за руку ребенка в склеенных на скорую руку очках, держала за руку ничуть не изменившуюся за столько минувших лет Алису.

Откуда-то нашлись силы оторвать свинцовые ноги от пола — и побежать обратно в спальню Эдит, закрыв лицо руками. Все это было бредом. Кэтрин как-то умудрилась обрести ясность сознания внутри транса. Или ее попросту опоили. Мощной дрянью. Перед глазами у нее встали безжизненные губы Эдит, желтая полоска зубов. Одна из формул моего дядюшки.

Упав на кровать, Кэтрин стала кричать, желая проснуться. Но крик лишь насторожил обитателей дома. Она ясно слышала топот их маленьких ножек — внизу, на лестнице, а потом и в коридоре за дверью. Их было много, и все они бежали к ней.