22
Июль-август 2015-го
С дочерью Дуг не виделся два месяца. В этом ей никак не откажешь: так, как умела дуться дочь, дуются чемпионы высшей лиги. Но она и тогда не собиралась с ним видеться, эту встречу подстроила Франческа — она позвала Дуга выпить кофе в «Галерее Саатчи» на Дьюк-оф-Йорк-сквер июльским утром и притащила с собой Кориандр, не предупредив ни ее, ни Дуга.
— Хватит вам уже, — сказала она, — это нелепо. Ну завелась у твоего отца подруга. Что тут такого? Случается сплошь и рядом.
— Он жуткий лицемер, — проговорила Кориандр и насупилась, глядя в свой латте.
— Слушай, Корри, — сказал Дуг, — и извини, если покажусь старым пердуном, но когда ты станешь чуть постарше — ну, чуть за восемнадцать, а я знаю, что тебе этот возраст кажется вершиной мудрости, — так вот, когда станешь чуть постарше, ты поймешь, что не любой человек, с которым у тебя разные взгляды на политику…
Выслушивать все это Кориандр интересно не было.
— Тори — шваль, — произнесла она.
Дуг повернулся к Франческе, предполагая, что она разделит его негодование от этих слов. Франческа же улыбалась.
— О, как славно, — сказал он. — Прямо-таки очаровательно. Миленькое слово, чтобы обозвать женщину, с которой у твоего папы… — Чуть не сказал «любовь», но вовремя спохватился — отчасти потому, что не хотел произносить это в присутствии бывшей жены и собственной дочери, но еще и потому, что понятия не имел, правда ли это. И в итоге выбрал «свидания», от чего Кориандр лишь скривилась.
— Может, хватит вам обоим уже такие слова употреблять? — припечатала она. — В вашем возрасте у вас не «свидания». У вас не «подруги». Тебе пятьдесят пять. Ей сорок шесть. Гадость же.
Так, подумал Дуг, она знает, сколько лет Гейл. Кое-кто погуглил.
— А ты не употребляй слово «шваль» применительно к тем, чьи представления не совпадают с твоими, — сказал он. — Гейл… замечательный человек. У нее очень крепкие принципы.
— А-а… — протянула Франческа, — так вот почему ты с ней переспал.
Кориандр не желала слушать.
— Правда? Строительную компанию ее мужа разве не оштрафовали за паршивое муниципальное жилье?
(Погуглили, значит, немало.)
— Были кое-какие проблемы… — начал Дуг, но она его оборвала:
— Типичный еврей девелопер.
— Эй! — Он вскинул предупреждающий палец. — Поменьше вот этого. — Дуг и раньше замечал, как легко ее пылкая поддержка палестинцев начинала отдавать рефлекторным антисемитизмом. — В любом случае они разведены. Уже некоторое время. Может, на этой неделе поужинаем втроем или как-то?
— Я на этой неделе занята.
— Чем ты занята? Учеба закончилась, верно?
— Мне нужно готовиться к Боготе. На самом деле… — она встала и закинула сумку на плечо, — мне по магазинам сейчас надо.
— К Боготе? Давно ли ты туда собралась? — Он вновь повернулся к Франческе: — Ты об этом знала?
— Вчера выяснила. Они собираются с Томми. Судя по всему, планировали давным-давно.
— Кто такой Томми?
— Текущий парень, насколько я понимаю, — ответила Франческа.
Из-за этого пояснения Кориандр одарила ее взглядом жалости, каким духовный старейшина смотрел бы на новообращенного, все еще пребывающего в дремучем невежестве, и выговорила презрительно:
— Парень/друг. Друг/парень. Просто чувак, с которым я иногда бываю в постели. Чего вашему поколению далась эта дебильная бинарность?
С этими словами она вымелась из кафе.
Дуг, отягощенный унынием, посмотрел вслед ее удаляющейся фигуре.
— Вот и поговорили.
— Что мы породили? — спросила Франческа, размышляя вслух. Затем отхлебнула свой фраппучино и попыталась подобрать ноту пожизнерадостнее: — Во всяком случае, у нас получилась дочь, которой не все равно, что творится в мире. Уже кое-что, наверное.
— А ей не все равно? Иногда мне кажется, что она подсажена на то, чтобы возмущаться от имени других людей.
— Наверное. Может, университет ее угомонит.
Дуг скептически хохотнул.
— Нам известно, куда она собирается?
— Хочет остаться в Лондоне. Но жить не будет ни с тобой, ни со мной, очевидно.
— Очевидно.
Помолчали, продолжая размышлять над блужданиями дочери. А следом Франческа спросила:
— У тебя с этой женщиной серьезно? С Гейл.
— Довольно серьезно, да. В нашем возрасте уже не забалуешь на одну ночь, верно?
Она грустно улыбнулась.
— Видимо, так. Как вы познакомились?
— На вечеринке в Палате общин. Чисто выпить. Как-то у нас срослось, не знаю почему. — Он кратко — и вяло — потрепал бывшую жену по руке: — А у тебя как?
— О, неплохо, — отозвалась она с натужной бодростью. — Пыхчу потихоньку, сам знаешь. — Тут она вспомнила, о чем хотела с ним поговорить. — Я тут на днях, так вышло, встретилась с твоим старым школьным другом. С Роналдом Калпеппером.
— С Калпеппером? Иисусе. И зачем же?
— Он хотел, чтобы я организовала благотворительное событие для его некоммерческой организации. Фонд «Империум».
Дуг громыхнул злым изумленным смехом.
— Боже, ну и наглец. О Калпеппере тебе надо знать три вещи. Первое: никакие благотворительные пожертвования ему не требуются — он уже стоит миллионы. Второе: фонд «Империум» — не некоммерческая структура в нормальном смысле слова, это мозговой центр крайних правых, толкает свободную торговлю и помогает крупным американским корпорациям влезать на британские рынки. Особенно в здравоохранение и социальное обеспечение.
Франческа поразмыслила над сказанным.
— Это два пункта. А третий какой?
— Он паскудный говнюк.
* * *
Дуг — через Франческу — выжал из Кориандр обещание, что она будет слать ему из Колумбии СМС, чтобы он не волновался о сохранности отпрыска. Впрочем, первое сообщение пришло только вечером, когда поздравляли Бенджамина, в первую неделю августа. Дуг ехал в плотном автомобильном потоке, и тут зажужжал телефон. Сообщение ему прочитала вслух Гейл.
— Пишет: «Тут все хорошо».
— Да? И?..
— И ничего.
— Тут все хорошо? Правда? Ей больше нечего сказать отцу после десяти дней путешествия?
— Лучше, чем ничего, по-моему, — сказала Гейл. — Почему ты так о своем сыне не беспокоишься?
— Потому что он в Лондоне, а это безопаснее Боготы.
— Дело не в этом. А в том, что дочери умеют из своих отцов веревки вить.
У Гейл были сын Эдвард — вскоре ему предстояло отправиться в университет — и дочь Сара, на несколько лет младше. Дуг сейчас проводил с ними помногу времени, и его уедало, что Гейл до сих пор не знакома ни с одним его ребенком.
— Когда Корри вернется, я прослежу, чтобы вы встретились, — пообещал он.
— Никакой спешки, — сказала она. — У меня такое чувство, что это будет наша первая серьезная трудность. Не уверена, что уже готова к ней. Давай я сперва переживу встречу со всеми твоими старыми друзьями.
Решили добираться не поездом, а поехать на машине из дома Гейл (впечатляющего трехэтажного здания ленточной застройки в Эрлсдоне, одном из самых богатых районов Ковентри) на ужин к Бенджамину в центре Бирмингема. Катились по трассе А45, запруженной четырехрядной магистрали, по сторонам которой за гостиницами, легкими промышленными постройками и оживленной махиной Бирмингемского аэропорта еще виднелись остатки Шекспирова Арденского леса. Дуг вел, а Гейл стремительно преодолевала последние страницы романа Бенджамина — намеревалась успеть до встречи с автором.
— Ну, — сказала она и отложила книгу, когда они уже приблизились к центру города, — тоскливо. Прекрасно написано, однако тоскливо.
— Меланхолия, — произнес Дуг, — очень Бенджаминова штука. Особенно английская меланхолия. С довеском в виде болезненной ностальгии.
— Судя по всему, у нас впереди веселый вечер.
— Не волнуйся. Он все это оставляет для письменного слова.
— Напомни, кто еще там будет?
— Там будут Филип Чейз, с которым мы вместе учились в школе, и его жена Кэрол. Вторая жена. Возможно, сестра Бена Лоис и ее муж, хотя в центр ей ездить не очень нравится.
— Почему?
— Она от этого дерганая. Была там в ночь взрывов в пабах. Не просто где-то рядом, а в самой гуще. Где все случилось. Видела, как убили ее парня.
— Черт. Бедняга.
— До сих пор не отпустило.
— Вряд ли такое вообще когда-либо отпускает. А у Бенджамина есть подруга или английская меланхолия уже не тот магнит для девчонок, каким была в свое время?
Дуг улыбнулся.
— По последним данным, он один. Само собой, много лет состоял в браке, но то уже давненько было.
— Дети?
— Не с женой. У него есть дочка Мэлвина, живет в Штатах, но мы о ней не говорим.
— Как все сложно. Есть еще что-то, о чем мы не говорим?
— Нет, кажется, на этом всё. Может, племянница Бена приедет. Софи. Дочка Лоис. И еще Стив Ричардз, другой наш старый друг.
Но Стива в итоге не было — они с женой укатили в отпуск. А когда Дуг спросил, появится ли Софи, ее мать ответила:
— Она бы с радостью, но уехала в Амстердам. У нее берут интервью для документального фильма по Вермееру. — Она изо всех сил старалась делать вид, что не считает это чем-то выдающимся.
— Ух ты, уже и телевидение? — На Дуга это произвело впечатление.
— Ну… всего лишь «Скай Артс».
Они сидели в ресторанном баре с предварительной бутылкой шампанского. Дуг представил всем Гейл — как «приемлемое лицо партии тори». Филип подчеркнуто подал ей бокал, налил шампанского и пригласил сесть рядом.
— Ну давай, — сказал Дуг, — доложи нам, как все случилось. По-моему, это самый странный выбор победителя с тех пор, как Евросоюз получил Нобелевскую премию мира в 2012-м.
— Я пока ничего не получил, — поправил его Бенджамин. — Я пока даже не в коротком списке — только в длинном. — Но улыбка с его лица не сходила все равно. Лоис, сидевшая рядом, задумалась, до чего милая это улыбка и как редко в последние годы она ее видела.
— Ну конечно, я подал заявку из-за призовой суммы, — сказал Филип, — потому что само собой же? Пусть и не думал, что книге хоть что-то вообще светит… в смысле, извини, Бенджамин, я не хотел, чтоб показалось…
— Все в порядке, — отозвался Бенджамин. — Я понимаю, в каком ты смысле.
— Я и забыл про это дело, пока в прошлую среду не раздался звонок — ни с того ни с сего. От организаторов премии, из Лондона.
— Потрясающе. Прямиком в Высшую лигу. Ну, Бен, потрясающее же чувство наверняка. Сам подумай, даже Лайонел Хэмпшир в этом году не попал.
Так и было. Когда объявили длинный список, те немногие газеты, что не поленились доложить об этом, начинали с новости, что выдающийся беллетрист в этом году оказался «отвергнут» — как принято выражаться в таких случаях — членами жюри, которых, судя по всему, не впечатлил его худосочный и вычурный шестой роман «Занятный расклад артишоков».
— Немудрено, — сказала Лоис. — Читала я эту книгу, барахло. Ни в какое сравнение с твоей.
— А «Лэдброуки» уже огласили ставки? — спросил Дуг. — Сколько за тебя предлагают?
— Пока сто к одному.
— Ясно. Большой кредит доверия, значит. Но все равно игра свеч стоит.
— Я не выиграю, — сказал Бенджамин. — Даже в короткий список не попаду.
— И что? — сказал Филип. — Мы с Кэрол уработались, язык на плечо. Каждый «Уотерстоун» в этой стране пожелал полдесятка экземпляров. Продажи подскочили на три тысячи процентов. Телефон раскалился. Бен у нас теперь — история. Лучшая на свете: отважный чужак против больших пацанов. Англичане обожают белых ворон. Я был на местном радио, говорил о Бене, в итоге дал интервью «Радио Четыре». А на той неделе еще две газеты приедут Бена интервьюировать.
— Общенациональные?
— Общенациональные.
Дуг поднял бокал.
— Молодец, дружище. Давно пора. Ты заслуживаешь этого как никто другой. — Он огляделся — убедиться, что все готовы выпить. — За Бенджамина.
— За Бенджамина, — откликнулись они.
Бенджамина захлестнуло чувством. Всматриваясь в улыбающиеся лица — в лица его старейших и ближайших друзей, в лицо любимой сестры и даже в лицо Гейл, с которой они только-только познакомились, но он уже начал к ней проникаться, — он ощущал себя так, будто тонет в оторопи, слаще которой ничего не бывает. И в лучшие-то времена застенчивый (а сейчас были времена точно лучшие), никогда не ловкий со словами, если не было возможности хорошенько их обдумать, прежде чем доверить бумаге, он в тот миг упивался счастьем — счастьем столь полным, что выразить его не получалось совсем. Оставалось лишь — как обычно — прибегнуть к преуменьшениям и самоиронии.
— Спасибо вам всем, — сказал он. — Но давайте не увлекаться. Это лотерея, вот и все, и мне просто очень-очень повезло.
— Ну так и радуйся, боже ты мой, — сказал Филип, хлопая его по спине. — Большинству людей и пятнадцати минут славы не перепадает.
— Я бы не называл это славой…
— Ой, Бен! — одернула его Лоис.
— К тебе журналисты едут общаться, верно? — сказал Дуг. — Твоя фотография будет в газетах. Красивые женщины станут падать к твоим ногам. Тебя начнут узнавать в общественных местах.
До все еще отнекивавшегося Бенджамина дошло, что кто-то ошивается у него за плечом. Он повернулся и увидел молодую белокурую женщину, которую можно было без особого преувеличения назвать красивой, — она стояла рядом, смотрела на него с уважением и ждала, когда сможет обратить на себя его внимание.
— Прошу прощения, — сказала она с обаятельной заминкой в голосе, которую легко было расценить как почтительность. — Вы же… Бенджамин Тракаллей?
Все умолкли. Казалось, они вместе стали свидетелями начала Бенджаминовой новой жизни.
— Да? — ответил он с вопросительной интонацией. А затем повторил — горделивее, увереннее: — Да. Да, это я.
— Отлично, — сказала женщина. — Ваш столик накрыт.
