Глава 4
Тайна мамы Фимы
Дети автовладельцев получают свои первые представления о мире, глядя на него из окна машины. Детям врачей мир порой кажется огромной больницей. Дети из цирковых семей растут за кулисами и на арене, и выступление иллюзиониста, воздушного гимнаста или жонглера для них не чудо, а результат напряженной работы. В том пахнущем травами, печкой и деревом мире, где полвека назад жила маленькая Серафима, тоже царили чудеса и колдовство, – но только в самом прямом, а не в переносном смысле.
Отца своего Фима не знала. А маму видела раза два в год, а иногда даже реже – та жила в городе, наезжала редко и долго в родной деревне никогда не оставалась, норовила побыстрее уехать. Из рассказов бабки и, особенно, словоохотливых соседок Фима знала, что Танька, ее мать, укатила в город на другой же день после вручения аттестатов в школе – но не учиться, а чтобы найти себе мужика и выйти замуж. Мужика Танька, похоже, нашла, а вот с замужем как-то не заладилось. Не прошло и года, как новоиспеченная горожанка вернулась беременная, родила дочь, назвала почему-то Серафимой, а через несколько месяцев, бросив малышку на мать, единственную оставшуюся на тот момент в живых родню, поспешила снова уехать. С тех пор так и росла Фима-Серафима под присмотром одной только бабки, официально признанной всей округой колдуньи.
Вообще-то, в советское время такого рода занятия не то что не поощрялись, а напротив, осуждались, и порой очень даже сильно. Но бабу Нюру никто не трогал, более того, за нее горой стояла вся местная власть, начиная от участкового, которому бабка заговорила застарелую экзему, и заканчивая первым секретарем райкома, чью жену она избавила от бесплодия. Так что никто не препятствовал бабе Нюре заниматься ворожбой – при условии, конечно, что она будет делать все тихо и не афишировать свою деятельность. А баба Нюра к публичности и не стремилась. И так, без всяких усилий с ее стороны молва о ней шла звонкая и широкая, и редкий выходной к ним в ворота не стучались женщины, приехавшие из соседних или дальних деревень, а то и из города. Чтобы отвадить мужа от пьянки или приворожить неверного любовника, женщины не скупились ни на оплату, ни на подарки. Так что жили Фима с бабкой очень хорошо, на столе не переводились колбаса, мясо, шоколад и прочий тогдашний дефицит, которого в местном сельпо было не достать. Еды бабка не жалела, могла и соседей угостить, и Фимке не запрещала делиться конфетами с подружками, а вот до денег была жадна. Тратила минимум, и дочку Таньку, в каждый приезд клянчившую о «помощи», спонсировала крайне неохотно. Почти все зеленые трешки, синие пятерки, красные десятки, а порой и фиолетовые двадцатипятерки баба Нюра прятала в тайник, и в целом свете одной только Фиме было известно, где он находится.
В детстве Фима вообще не видела грани между колдовским миром и реальностью. Домовой и банник были такими же членами их с бабкой семьи, как кот Васька или старый дворняга Полкан. Что такое лекарства, девочка узнала только в школе, а до этого была уверена, что все болезни, от легких царапин до самых серьезных недугов, лечатся только травяными отварами, заговорами и ворожбой. Подобные средства помогают и ото всех жизненных невзгод – разве что нужно использовать другие рецепты и другие слова.
Внучку баба Нюра любила, но была строга с ней, особенно когда учила своему ремеслу. «У тебя, – говорила она, – и дар есть, и голова на плечах, не то что у Таньки… Так что учись, пока я жива. Потом мне спасибо скажешь – всегда при куске хлеба будешь». И Фима старалась, запоминала названия и предназначения всех трав, учила рецепты зелий и порядок колдовских действ, зубрила слова заговоров. Записывать ничего было нельзя, иначе ворожба всю силу потеряет.
Пойдя в школу, Фима с изумлением узнала, что ничего из того, что доселе наполняло ее жизнь, оказывается, на самом деле не существует. Что нет никаких домовых, бесов и русалок, что болезни не лечатся травами и нашептыванием, и что все, чем занимается баба Нюра, – просто шарлатанство, невежество и суеверие. В тот момент с девочкой случилось именно то, что сейчас принято называть модным термином когнитивный диссонанс. Некоторое время Фима не понимала, что думать и чему верить. А потом стрелка ее мысленных оценок, долго колебавшаяся от крайности к крайности, все-таки склонилась в сторону бабушки. Если все заговоры и травы – это всего лишь суеверия, то почему же после них проходят бородавки и перестают болеть зубы? И разве может шарлатанство навсегда отвадить мужика от бутылки? А сосед дядя Коля уже седьмой год как не пьет, на радость жене, в свое время упросившей бабу Нюру поворожить…
– Что бы там учительница ни говорила, ты, бабуля, все равно лучшая колдунья в мире! – уверяла Фима и слышала в ответ:
– Скажешь тоже! Куда мне до лучшей… Может, свое дело и знаю, да полной силы у меня нет. И не будет.
– А у меня, баба? – с надеждой спрашивала Фима. – У меня будет полная сила?
– Ну, разве что силодар отыщешь, – усмехалась в ответ бабка.
О силодаре Фима знала чуть не с рождения. Однажды услыхав от бабушки эту историю, девочка часто просила рассказать ее вновь и вновь. И баба Нюра опять и опять повторяла рассказ, как давным-давно, много-много лет назад, на земле случайно встретились два ангела – золотой и черный, посланец света и посланец тьмы. Три дня и три ночи бились они друг с другом, но никто так и не победил, а все потому, что добра и зла в мире отпущено поровну, и так уж суждено, что никто из них не может взять верх над другим. Так и разлетелись ангелы в разные стороны, а на том месте, где бились они, появилось маленькое озеро с чудесной серебряной водой. Каждый, кто выпивал той воды, приобретал удивительную силу – мог и по воздуху летать, и сквозь стены проходить, и самые страшные недуги исцелять, и мертвых к жизни возвращать, и превращать в золото все, к чему прикоснется, будь то даже ком грязи. Но поселялась такая сила в человеке не навсегда, а лишь на время, пока не кончится действие воды.
Слухи о чудесной воде распространились мгновенно, и очень быстро озеро вычерпали почти до дна. И тогда черный ангел вернулся на это место вместе с толпой своих слуг и повелел им собрать всю серебряную воду, разлить по хрустальным флаконам, в золото оправленным, убрать те флаконы в кованые сундуки, а сундуки спрятать в тайном месте. Не послушались, однако, слуги и не в точности исполнили приказание. Воду-то они по флаконам разлили и флаконы в сундуки попрятали, да только не схоронили те сундуки в одном месте, а растащили кто куда. И, говорят, до сих пор еще есть где-то в мире те хрустально-золотые флаконы с волшебной серебряной водой, что прозвана силодаром.
– А как его найти, баба? – с замиранием сердца спрашивала Фима.
– Найти силодар нелегко, – слышала она в ответ. – Можно всю жизнь искать, да все без толку. Но коли захочет силодар – так сам человеку откроется. И тогда будет тому человеку видение, что где-то рядом схоронен сундук, а в нем – бутылочки хрустальные, в золото оправленные, с водой серебряной…
– Вот бы мне так открылся силодар, – мечтала девочка, но бабка предупреждала:
– Мало того, чтобы он тебе открылся. Надо еще и правильно его взять. И не своими руками – иначе зелье всю силу потеряет. Взять его для тебя может только плоть от плоти твоей.
– То есть если б тебе открылся силодар, то только я бы могла его тебе добыть? – догадалась умненькая Фима.
– Или ты, или Танька, твоя мать, – подтверждала баба Нюра. – Иначе никак.
И после этих разговоров Фима не могла уснуть до самого утра, все мечтала о силодаре…
А потом все изменилось в один миг. Как-то в пасмурный зимний день, когда уже темнело, четырнадцатилетняя Фима вернулась из школы и застала бабушку лежащей на кровати. Это было очень странно, потому обычно баба Нюра никогда не ложилась днем.
– Что с тобой, баба? Ты заболела? – испугалась Фима.
Это тоже было необычно, ведь баба Нюра не болела практически никогда. Все свои начинающиеся хвори она глушила в зародыше мазями и отварами собственного приготовления.
Лицо бабки было странным: серьезным и одновременно каким-то мягким, будто его разгладили утюгом. А глаза смотрели куда-то вдаль, словно сквозь внучку. Но все-таки баба Нюра видела Фиму, потому что сказала непривычно тихим, еле слышным голосом:
– Наконец-то… Уж думала, не дождусь тебя… Подойди…
Фима подбежала к ней. Баба Нюра сжала ее руку сухими горячими пальцами, прошептала что-то похожее на «прощай», вздохнула… И в один миг сделалась вся желтая, словно репа. А за окном вдруг послышался резкий птичий крик.
Что было дальше, Фима помнила смутно. Разговоры соседей, похороны, поминки – все это словно было окутано в памяти туманом. Вспоминалось только то, что сначала она сильно обрадовалась приезду матери и особенно ее словам, что та хочет забрать дочь с собой в город. Но очень скоро Фима поняла, что мать совсем не рада такому повороту событий.
«Только тебя мне сейчас не хватало! – с досадой заявила она. – Мало мне других забот, теперь еще тебя корми-пои-одевай. А я и так живу от получки до получки. Да еще и мужик бросил…» И мать, уже успевшая хорошенько «помянуть» свою маму, разрыдалась пьяными слезами.
Сразу после поминок, даже не убрав со стола, мать начала что-то искать. Перевернула всю избу вверх дном, но так ничего и не нашла, а когда Фима спросила, в чем дело, вместо ответа огрызнулась и со всей силы огрела дочь поленом. От удара Фима почти увернулась, но злобу затаила. Сразу поняв, что именно ищет мать, – бабкины деньги, конечно! – она от обиды не сказала ни слова о тайнике. Так мать и уехала ни с чем, увезла с собой только несколько чемоданов бабкиного добра и дочку – но ту без всякой охоты.
Жить в городе Фиме, в общем, нравилось. Конечно, не так привольно, как в родной деревне, зато все блага цивилизации под боком, ни дрова не надо колоть, ни воду носить, ни печку топить. Однако отношения с матерью становились с каждым днем все хуже и хуже. Татьяна и будучи трезвой не упускала случая упрекнуть дочь, что та села ей на шею и мешает устроить жизнь, а уж выпив, и вовсе не скупилась ни на брань, ни на колотушки. Впрочем, Фима тоже девка была не промах, с младых ногтей могла постоять за себя. Вспомнив все, чему ее учила бабка, Фима начала ворожить, чтобы отвадить мать от пьянки. Сперва Татьяна только пуще бесилась, но потом колдовство стало действовать. Почувствовав, что ее воротит от одного вида бутылки, Татьяна не знала, как реагировать – то ли драться, то ли благодарить дочь. «Выучилась, стало быть, у бабки… – бормотала она. – Ох, старая карга… Ни меня, ни мою мать учить не хотела – а тебя, стало быть, выучила…» Через некоторое время, оценив ситуацию, Татьяна стала куда добрее к дочери, а вскоре начала просить, заискивая, чтобы та приворожила к ней давно облюбованного ею мужика. Сначала Фима отнекивалась, но больше для виду, ей самой хотелось еще раз убедиться в своих возможностях. И ведь снова подействовало! Не прошло и трех месяцев, как мамкин хахаль разругался со своей законной женой и пришел жить к ним. Только Фиму это совсем не обрадовало – мало того, что пришлось тесниться втроем в малогабаритной однушке, так еще вновь прибывший и на нее глаз положил… Так что девушка, поняв, куда ветер дует, едва дождалась окончания школы, а потом собрала манатки и укатила куда подальше, а именно – в Москву.
Планы у нее были грандиозные – стать актрисой. Недаром, живя у матери, Фима все годы блистала в школьной самодеятельности. Да и с внешностью ей повезло – рост высокий, фигура худощавая, стройная, лицо узкое, пальцы и лодыжки тонкие. Неизвестно, в кого такая уродилась, на родню деревенскую совсем непохожая. В неизвестного отца, должно быть.
Однако актриса из нее не получилась. Фиму отсеяли на первом же туре прослушиваний. «С таким говором только торговок на Привозе играть!» – поморщилась холеная старуха из приемной комиссии. Однако возвращаться в родные края Фима не собиралась. Раз уж попала в столицу, значит, судьба.
Всех тех историй, что приключились с ней после приезда в Москву, хватило бы на целый телесериал, да, пожалуй, и не на один. Где только Фима не жила, как только не зарабатывала себе на хлеб… Успела и замуж сходить по великой, как тогда казалось, любви. Но великая любовь прошла очень быстро и принесла одни разочарования. И разводясь с мужем, Фима даже не думала о том, чтобы вернуть его с помощью ворожбы. Ушел и ушел, скатертью дорога.
О том, что она беременна, Фима узнала уже после расставания. И тоже не стала долго раздумывать. Казалось бы: одинокая провинциалка, без крыши над головой, без специальности, без образования, без мужа – о каком ребенке может идти речь? Но Фима даже мысли об аборте не допускала. Это ж ее ребенок, ее кровиночка!.. Как можно не позволить ему появиться на свет? И Фима дала себе слово, что не только родит ребенка, но и сделает все, чтобы у него оказалась не такая мать, какая была у нее в свое время…
Так и родился Стасик, казавшийся ей самым красивым, самым чудесным младенцем на свете. Чтобы обеспечить его всем необходимым, Фима крутилась, как могла, даже нянечкой в ясли пошла работать, чтобы всегда находиться при сыночке. Но оклад у нянечки копеечный, а хотелось, чтобы у Стасика всегда было все самое лучшее. И тут в один прекрасный день, точнее, в одну прекрасную ночь Фиме приснилась бабка.
«Чего ты ревешь, дура? – сердито спросила она. – Зря, что ли, я тебя нашему фамильному ремеслу выучила? А деньги в жестяной коробке из-под леденцов зря, что ли, в огороде закопала? Для тебя ж коплены! Так не сиди сиднем, бери ноги в руки, езжай в деревню да вырой коробку, пока не поздно».
Фима проснулась в ту же минуту с ощущением, что бабка только что была здесь, в ее комнате. Оставалось только недоумевать, как она, Фима, вообще могла забыть о такой важной вещи, как бабкины деньги. Да и во всем остальном к бабе Нюре тоже стоило прислушаться. Последнее время в газетах как раз стали появляться объявления всевозможных колдунов, целителей и ясновидящих – чем Фима хуже их? Да ничем! Может, даже лучше.
К счастью, бабкина изба так и осталась в их собственности. Мать в свое время хотела было продать, да так ни с кем и не сошлась в цене. И теперь это оказалось очень кстати. Фима съездила в край своего детства, поностальгировала всласть, а в перерывах между воспоминаниями выбрала ночку потемнее и отыскала в огороде бабушкин тайник. Денег в жестяной коробке оказалось даже больше, чем Фима рассчитывала, точно баба Нюра продолжала помогать ей и с того света…
Прихватив из избы медные тазы, туески для трав, старые подсвечники и все прочее, что могло пригодиться, Фима вернулась в Москву и вплотную занялась колдовским бизнесом. Сняла в одном доме две квартиры, в одной, побольше, поселилась со Стасиком, а другую, на первом этаже, оборудовала под «офис». Сделала подходящий ремонт, оформила интерьер и дала объявление во все газеты. Над профессиональным образом долго не думала, назвалась так, как звал ее сынишка – Мамой Фимой. А потом вспомнила историю своего неудачного поступления в театральный и ту мерзкую старушенцию из комиссии, сравнившую ее с торговкой на Привозе. И подумала: а почему бы и нет? «Мама Фима, потомственная ведьма из Одессы» – звучит очень даже неплохо!
Первое время, как это обычно и происходит, клиентов почти не было, и у Мамы Фимы совсем уж опустились руки. Но потом одна из случайно наткнувшихся на ее объявление дамочек, из тех, кто остался особенно доволен результатом, рассказала о колдунье подружкам, те разнесли информацию дальше… И пошло-поехало. Через несколько лет Маме Фиме уже и объявления было давать не нужно, клиенты сами находили ее, и она стала принимать только по рекомендации. С тех пор, несмотря на все катаклизмы и мировые финансовые кризисы, бизнес Мамы Фимы оставался успешным. Конечно, когда-то бывало лучше, когда-то хуже. Но в любом случае сыночек Стасик рос, ни в чем не нуждаясь. Учился в хорошей школе, где был одет никак не хуже других, и одним из первых в классе обзавелся мобильным телефоном и собственным ноутбуком. После школы Мама Фима устроила Стасика в хороший колледж, разумеется, на платное отделение, на восемнадцатилетие подарила новенькую иномарку. Парень действительно вырос красавчиком, занимался спортом, держал себя бойко и развязно, девчонки так и висли на нем гроздьями. Но, к огорчению Мамы Фимы, сыночек воспринимал все, что она делала для него, не то что как должное, а даже хуже – считал это ее прямой обязанностью. Ни разу с тех пор, как он немного подрос, она не услышала от него слов любви или хотя бы «спасибо, мама». Только «дай денег на клуб», «на бензин», «на тренажерку», «на новые шмотки»… Все время только «дай, дай, дай»!.. Хотя вроде бы и сам прилично зарабатывал, будучи неплохим автослесарем. И постепенно, чем старше он становился, тем явственнее Мама Фима ощущала, что ее чистая и светлая материнская любовь начинает скукоживаться, темнеть и таять как мартовский сугроб под весенним солнышком…
* * *
В тот вечер, когда она открыла своим ключом дверь его квартиры, Стас выскочил к ней в прихожую в одних трусах, но Мама Фима сначала не обратила на это внимания. Ей ли не знать, что сыночек часто так ходит, когда один? И к тому же она была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на мелочи.
– Мама, меня нет дома! – заявило, едва увидев ее, любящее чадо.
Наглость, конечно, но сегодня Маме Фиме было не до обид.
– Стасик, включи гостеприимство, я по делу, очень по делу! – заявила она, отодвигая сына и решительно заходя в прихожую.
– Сразу до свидания! – включать гостеприимство Стас явно не собирался. – Все дела с тобой заканчиваются для меня плохо!
– На этот раз верняк! – заверила его Мама Фима. – Да и с кем я могу поделиться тайной на миллиард капусты, кроме своей кровиночки?!
И заметив, как сын торопится прикрыть дверь за своей спиной, снова отодвинула его и вошла в спальню. Ну, конечно! В комнате полумрак, играет томная музыка… На столе початая бутылка вина и два бокала, на одном из которых видны следы губной помады. А на кровати кутается в одеяло голая растрепанная девица.
– Кто бы сомневался! – хмыкнула Мама Фима. Развернула лампу и посветила девушке прямо в лицо, пытаясь ее разглядеть. – Мы знакомы?
– Мама, имей совесть!.. – возмутился Стас, вырвал лампу и повернул ее вниз.
А Мама Фима снисходительно проговорила:
– Конечно, как мы можем быть знакомы? Всех потаскушек, которых я встречаю со Стасиком, я вижу в первый и последний раз.
Стас загородил девицу собой, словно пытаясь ее защитить.
– Мама, не тронь Анжелу, не порть нам жизнь! – прошипел он.
– Жизнь?! – расхохоталась Мама Фима. – Ты что, серьезно решил пожить с этой… С этой Анжелой? – в ее устах имя девушки прозвучало, как нечто нецензурное. – Да ты посмотри на нее! Таких Анжел, как покойная баба Нюра говаривала, на базаре за копейку ведро дают – и то не берут… Ладно, сыночка, мне некогда, я к тебе по важному делу. Так что отодвинь свои шуры-муры, надо поговорить.
Стас оглянулся на девицу в постели и с вызовом произнес:
– Так говори! У меня от Анжелы секретов нет.
– Зато у меня – хоть отбавляй, – хмыкнула Мама Фима, повернулась и пошла прочь из комнаты. Она не сомневалась, что сын последует за ней, – и, разумеется, оказалась права.
В кухне, к сожалению, поговорить было нельзя – она не имела двери, только арку. Так что маме и сыну пришлось уединиться в совмещенном санузле.
– Нет, мама, и не проси! – шипел Стас. – Больше я не буду тебе помогать! Твоя последняя идея чуть не закончилась для меня комой! Шрамы показать?!
– Да прекрати ты кудахтать как курица! – злилась Мама Фима. – Ты можешь хоть изредка побыть мужиком? Пойми ты, сейчас совсем не то, что было в прошлые разы.
Она понизила голос и прошептала совсем тихо:
– Маме открылось, сынок… Астрал наградил ее за… за верность делу.
Стас скорчил скептическую гримасу.
– Мам, ты же знаешь, как я отношусь к этому твоему… астралу. Фигня это все, грубо говоря. Клиенткам этим своим, зажравшимся климактерическим теткам, можешь вешать лапшу на уши. А мне…
– Да не лапша это, Стасик! – перебила Мама Фима. – Это силодар! Вспомни, я тебе сколько раз про него рассказывала!
– Это, что ли, то самое волшебное зелье в хрустальных с золотом флаконах? – припомнил Стас.
– Ну! А я тебе о чем?
– И что? Много там этих самых флаконов?
– Да полный сундук! Вот такой! – Мама Фима для наглядности показала руками размеры сундука – по виду и впрямь внушительные.
– Тогда он тяжеленный должен быть, если там столько золота… – тут же прикинул Стас. – И где, ты говоришь, его видела?
– Понимаешь, я не совсем его видела… – начала объяснять Мама Фима. – То есть видела, но не этими глазами, а третьим глазом…
– Слушай, мама, ты меня не путай! – снова начал сердиться Стас. – Говори толком!
– Да видишь ли… – рассказывала зловещим шепотом Мама Фима, – пригласили меня тут на один адрес… Домового прогнать. Ну, я все сделала, отработала, как полагается. Но заказчица попалась такая кулема! Разлила взвар, я поскользнулась на нем, упала, ударилась головой… Тут-то, Стасик, меня и посетило видение! В этой квартире, где я работала, где-то спрятан силодар! Верняк!
– А тебе не померещилось? – хмыкнул Стас. – А то, знаешь, когда башкой навернешься, все, что хочешь, может показаться…
– Да заткнись ты! – шикнула на него мать. – Говорю же: видела вот как тебя сейчас. Сундук старинный, здоровущий, железом окованный, с вот таким замчищем… А внутри…
– Постой, так ты его открывала, что ли? Сундук?
– Ой-вэй, я что, родила идиота? – Мама Фима схватилась за голову. – Я ж тебе русским языком говорю: видение было! А видению, знаешь ли, все равно как картинку показать – снаружи или изнутри. Понял теперь?
– Да понял, понял, не тупой! Так что внутри-то?
– А то и есть, что все, как бабка Нюра описала! Хрустальные флаконы старинной работы, красиво так золотом оправленные, а в них серебристая жидкость. И много так этих флаконов! Они вот прямо рядами друг на друга уложены…
– И что ж ты их не взяла-то? – снова ухмыльнулся Стас. – Ну хоть один, на пробу. А вдруг бабка Нюра правду говорила? Ты бы хлебнула из флакона – и сразу научилась бы превращать все вокруг в золото…
– Да заткнись, придурок! – не выдержав, Мама Фима влепила сыночку звонкий подзатыльник. – Сколько раз я тебе рассказывала, что не может колдун сам взять силодар. Не дастся он мне в руки – только тебе. Так что гони свою шмакодявку, надевай штаны, едем на ту квартиру и…
– Мама, да ты думай, что несешь! – перебил Стас. – Это ж кража со взломом! Да еще и, судя по твоим словам, в крупном размере. До шести лет лишения свободы! А я, знаешь ли, в тюрьму не хочу…
– А что ты хочешь? Так и топтаться до старости у мамы на печенке? Жить на зарплату ты тоже не хочешь, тебе мало, тебе одних марципанов подавай, – шипела Мама Фима. – Думаешь, я не знаю, какие у тебя долги? А чем отдавать будешь? Может, тебе эти твои кошки драные скинутся?! Нет, конечно, ты, как всегда, на мамочку надеешься! Так вот, намотай себе на ус – с этой минуты Мама Фима прикрывает благотворительную лавочку! Больше не получишь от меня ни копейки!
– Но, мама, кража со взло… – начал было Стас.
Закончить фразу он не успел. Мама Фима вдруг замерла на миг, а потом метнулась к двери и распахнула ее резким ударом ноги. Дверь ударила по уху подслушивающую Анжелу, одетую в одну только рубашку Стаса, девица ойкнула и повалилась на пол, вскинув голые ноги.
– Подслушивать нехорошо… – угрожающе произнесла Мама Фима, надвигаясь на нее. Наклонилась и резко выдернула волос из пышной Анжелиной шевелюры.
– Блин! Вы совсем, что ли?! Чего за волосы дергаете?! – вскрикнула девица.
Стас изменился в лице, затащил маму обратно в туалет и захлопнул дверь.
– Мама, не смей! Отдай! – зашипел он. – Не смей проделывать с Анжелой эти свои фокусы, как их там… Понимаешь, Анжела… Она совсем не то, что все остальные! Она особенная…
Но Мама Фима его даже не слушала. Скатав волос Анжелы в клубочек, она отработанным движением засунула его себе в декольте.
– Сынок, она тебе не пара, поверь материнскому сердцу, – с усталым вздохом проговорила Мама Фима. – Эта потаскушка устроит тебе такой гембель, что ты каждый раз будешь охать и вспоминать маму, но будет поздно!
– Не смей называть Анжелу потаскушкой! – взвился Стас. – Она совсем не такая! Она особенная! Отдай сейчас же волос!
– И не подумаю, – Мама Фима спокойно поправила блузку.
– Ах так! – взвился Стас. – Ну, тогда на мою помощь можешь даже не рассчитывать! Пусть твое золотое зелье для тебя ворует кто-нибудь другой. А из моего дома убирайся. И не смей больше сюда приходить!
– Вот, значит, как ты заговорил, сыночек… – криво усмехнулась Мама Фима. – Ну что ж… Ладно, я сейчас уйду. Но мы еще посмотрим, чья возьмет!
