Глава 33
Полеты наяву
Лишний раз убеждаюсь, что человек – неотъемлемая часть животного мира.
Это потому что при определенном стечении обстоятельств тончайшая фольга цивилизованности слетает с него, словно пух с тополей. И превращается венец Природы по своей сути либо в загнанного кролика, либо в обезумевшего тигра, в исступлении преследующего свою жертву.
Вообще восьмилетнему пацану по идее не должно было бы составить особого труда удрать от пожилого и не совсем здорового гражданина. Будь старик в своем психическом состоянии хоть тигром, хоть львом, хоть геенной огненной. Ну придаст ему ярость ускорения секунд так на десять, ну тряхнет он своими старческими костями, а дальше что? Сердечко зайдется, печень заколет, да легкие начнут подзахлебываться от перенапряжения. В то время как юный кролик, несмотря на свой страх, даже и не разогрелся толком.
А дальше… «Беги, Форест. Беги!»
Шансов меня догнать у урода из горкома нет никаких. И почему он решил, что я метнусь к обрыву? Щас! Мне безопаснее вернуться обратно к дороге, вдоль церковной стеночки…
– Почекай, хлопчик! Нэ квапытысь.
Что за… бабушка ибн Юрьев день?
Мрачная богомолица перегородила мне путь к отступлению, изображая своим туловищем и верхними конечностями священный крест на Голгофе, на котором какой-то озорной язычник развесил черные застиранные тряпки.
Ба! Да я ее знаю!
– Вы же… эта… Евдокия Артемьевна?
– Дизнався, лайдак. Дизнався. Ты почекай, почекай.
Это же бабка из кабинета Полищука, которую он вдумчиво и занудно инструктировал вчера. Шустрая востроглазая тупица. Выходит, он тогда нас с Ириной специально ей и показывал! Знакомил визуально с будущими жертвами. Вон оно что! Похоже, эта бабка Ирину куда-то и заманила. А потом незаметно подсела к нам в автобус – до или после той остановки, где мы с Полищуком минут двадцать загорали, ожидая транспорт. Там недалеко, и время пройтись у нее было. Ловко! А сейчас эта вездесущая старушка перекрыла мне путь к отступлению. И не проскочить! Уж больно узенькая тропка для нас двоих. Краями не разойдемся.
Надо попробовать с другой стороны здания!
Не вдаваясь в излишние дискуссии с религиозной фанатичкой, я развернулся и газанул к противоположному углу церкви. Краем периферического зрения заметил деда Полищука на крыльце служебного входа. Он тянул руку со скрюченными пальцами в мою сторону, будто она у него может телескопически удлиняться вплоть до моего шиворота. Глупые ассоциации, но все равно жуть!
– Хэльц унд байн-брухт!
Заклинило у него, что ли? «Хэльц-мэльц, брухт-мрухт», будто гавкает мне в спину!
А навстречу из-за угла уже выруливал верзила с пустыми глазами, привычно открытым ртом и неестественно длинными загребущими лапами, гостеприимно распахнутыми в мою сторону. Я чуть не влетел в этот капкан на повороте. Затормозил так, что щебень полетел из-под копыт. Даже запах почуял от телогрейки – кислый, свинячий…
Обложили кролика! Со всех сторон.
Мне оставили только площадку величиной с теннисный корт, два лестничных пролета к обрыву, каменную тропинку между ними и… пропасть. Ну и… ниша там с веселой мозаикой, в стеночке. М-да… вот сейчас чуть легче стало.
Может, все же бабку сбить с ног? И проскочу там…
А, черт!
К бабке уже присоединился дед Полищук с протянутой ко мне рукой. Берут в коробочку, теснят к обрыву.
Мы же вчера с Ириной…
Точно!
Что было сил я метнулся к левому пролету, скатился по ступеням вниз, хлебнув на повороте леденящего ужаса от открывшегося вида огромного пустого пространства, и, отчаянно труся, ступил на тропинку.
О боги! Она еще и подледенела местами!
Мало того что крошечные камни из-под моих подрагивающих подошв то и дело срываются вниз, тут еще и лед! Как же я ненавижу высоту! До тошноты.
Мне казалось, что я двигаюсь по сантиметру, никак не быстрее. Центральная ниша виднелась впереди метрах в десяти. Вчера, между прочим, хоть тоже было неимоверно страшно, льда на тропинке не было. А еще мы с Ириной работали в «беседочных обвязках». Кто не знает, это страховочная альпинистская система, в случае неприятностей позволяющая повиснуть на страховочном тросе в относительной безопасности.
Мы, собственно, и выезжали сюда, чтобы около ниши вколотить в расселины стальные костыли, а на них закрепить две толстые веревки, нижними концами уходящие в пропасть. Это был мой каприз и непременное условие – хоть по минимуму, но соорудить здесь хоть что-нибудь страховочное.
К этим тросам я сейчас и рвался.
Отчаянно и безнадежно, потому что времени на сооружение на груди и в области таза веревочного кресла-обвязки мне катастрофически не хватало. А любой, кто хоть мало-мальски знаком с ремеслом скалолаза, понимает отлично – без дополнительных шнуров, узлов и карабинов просто по толстому тросу вручную со скалы спуститься никак невозможно! Это не голливудский блокбастер, где герои гоняют по веревкам вверх и вниз, особо даже и не напрягаясь. Это суровые реалии, а в них кисти рук держат вес тела на весу не более двух минут. И это при условии серьезной альпинистской подготовки. Рядовые граждане срываются гораздо чаще.
Да вы проверьте сами! Простой вис на турнике. Статический. Без всяческих подъемов, переворотов и так далее. Попробуйте подпрыгнуть и просто повиснуть. Пальцы очень быстро разжимаются!
Фатально быстро.
– Эй, Гагарин! – прозвучало у меня прямо над головой. – Полетать решил?
Метрах в двух надо мной среди обломков ограждения замаячила голова инструктора культпропотдела горкома партии. Который к тому же и заслуженный ветеран войны. По совместительству – тварь последняя, палач, убийца и предатель Родины.
Я не стал ему отвечать. Много чести.
До боли сцепив зубы, я малюсенькими шажочками подбирался к страховочному канату. Там в нише мы вчера оставили пучки веревок и скальный молоток с внушительным крюком на конце. Вот доберусь до центра тропы – и я уже почти вооружен. С молотком на узком уступе можно и повоевать. Просто так не дамся! Хотя… тысяча чертей! А если они с двух сторон начнут нападать? Одновременно? Тот, кто со спины, пихнет просто пацана в сторону обрыва, и… тю-тю, гуд-бай.
Я очередной раз скрипнул зубами и упрямо сделал следующий шаг. А куда мне еще деваться?
– Матвий! – послышалось сверху. – Мо́тю! Ты з о́дного боку, гезде, борзо! Дуню! Ты давай по то́му, иншему трапу доны́зу, ге́нде. А у мэне йе подарунок звэрху. Йо!.. Гы-гы-гы… для Хахарина!
Вот и «рідна мова» прорезалась. С неповторимым фрикативным «г»! И с «борзо» – явно указывающим на безмятежные юные годы среди хуторов польского подбрюшья. Это чтобы сомнений у меня не оставалось в происхождении этого урода? Или просто отпала необходимость притворяться русаком? Похоже на второе…
На площадке что-то звонко щелкнуло.
Что это? Стрельба? Он шмаляет там, что ли? Этого мне только не хватало!
Вот и ниша наконец-то. Я с облегчением рухнул в относительно безопасный проем.
– Хахарин! Ты дэ, хлопчик? Куды подывався?
И вдруг черная молния с оглушительным треском рассекла пространство у меня прямо перед глазами. Из камня слева вылетела длинная искра и исчезла внизу.
Это что? Плеть?! Этот дед плеть с собой таскает?
Еще один взрывоподобный разряд! Теперь конец хлыста со свистом рассек воздух внутри ниши. В полуметре от моей головы! Я инстинктивно вжался в заднюю стенку.
– Ну, ты дэ там, Хахарин? Вылазий давай, ш-шайсэ! Или сам… – Глумливое похихикивание сверху. – Давай сам стрыбай. Прыгай! Ты же… Хахарин!
Я нащупал молоток. Слабая защита от плетки, но все же…
В материалах по концлагерю про Шайтана (черт, он же сам все это и собирал!) было кое-что про эту плеть. Что делал ее палач из проволоки и бычьей кожи. Мастерски владел и не расставался с этим орудием убийства ни на секунду, носил свернутую в рукаве.
Теперь можно уточнить: носит. До сих пор носит!
Выкурят они меня отсюда.
Или плетью, или при помощи сладкой парочки уродов, крадущихся сейчас ко мне с разных сторон. Я выглянул из ниши, пока Полищук сверху готовился очередной раз метнуть свою «молнию» в мою голову. Так и есть. Метрах в десяти слева и справа – мальчик-дебил и девочка-кикимора, стоят и наблюдают, как главный паук вытаскивает своим гибким жалом жертву на свет божий.
Судя по времени – сейчас следующая попытка…
Щ-щелк!!!
На этот раз я предусмотрительно припал к земле как можно ниже. Только и кончик кнута забрал себе больше пространства, царапнув грунт прямо около моей руки. Еще пара сантиметров – и рассек бы до кости.
– Эй, Полищук! – крикнул я, задрав голову. – Прихвостень фашистский! Ты меня слышишь, полицай недобитый?
Одновременно с началом задушевной беседы я нащупал страховочный костыль в ближайшей расселине и потянул на себя тяжелый трос.
– Ага! Чу́ю. Так що, Хахарин? Сам стрыбнешь? – отозвался дед. – Давай принэси людя́м задоволення!
– Прыгну! Если расскажешь, где сейчас Ирина.
– А зачем тоби, сынку? Ты вже мэртвый! Я з трупом зараз размовля́ю.
Гад!
Мне и так страшно до коликов, он еще и усугубляет.
Страх страхом, но последний свой шанс я все же использую.
– Тогда чего тебе опасаться, Полищук? Или как тебя там? Крохмалюк?
Наверху наступила изумленная тишина.
Я еще вытянул на себя пару метров каната и засунул скальный молоток себе сзади в штаны. Так, чтобы ручка прикрыла левую ягодицу и часть бедра с задней стороны. Это я кое-что вспомнил из методик Ганса Дюльфера. Своевременно, надо сказать.
– Звыдки ты знаешь? – зловеще проскрипело сверху. – Звыдки мое призвыще знаешь?
– Скажу, если про Ирину расскажешь.
Я снял с головы ушанку и вытер пот со лба. Волосы были мокрыми.
Шапку закрепил на правом плече, завязав шнурки на ушах под мышкой.
Встал в полный рост и, нагнувшись, пропустил трос между ног, завернув его сзади налево, чтобы веревка легла не на плоть, а на ручку молотка. Спереди канат перебросил по диагонали через правое плечо, через шапку, и выпустил конец слева снизу.
Карабин!
Вот зачем мне его дала Диана.
Откуда она могла все это знать? Хотя… вопрос риторический.
Я защелкнул карабином начало, конец и среднюю часть троса на себе – тройной пучок каната в особом месте. Примитивная обвязка Дюльфера, старинная и архаичная. Морально устарела. Сейчас ее не используют из-за малой комфортности и опасности перетереть кожу с мясом у ягодицы и на плече. Шапка с молотком мне в помощь!
– Жива твоя Ирина, – буркнул наверху Полищук, отбросив почему-то свой суржик. – Дуня ее отвела к себе домой, в чулане валяется, связанная.
– Говори, где Дуня твоя живет, – крикнул я, вытравливая лишние сантиметры троса вниз и натягивая конец, завязанный на костыле.
– А там, где ты меня встретил, – хихикнули сверху. – Я только из калитки вышел, где приложил твою дамочку доской по черепу, а тут ты шагаешь. Пока ты балаболил, как сорока, Дуняша ее пеленала в чулане.
– Гэй, Михалыч! – послышался противный писк справа от меня, совсем рядом, за откосом ниши. – Цэй шкет чевой-то с вировкою робыть. Так трэ́ба?
Дуня! Глазастая ты старушка.
– А он ще одна мотузка, – густой бас слева. – Я дийду-ка мабуть… дотягнуся.
А это Матвеюшка-свет… Кретинович.
– Гагарин! – встревоженный голос сверху. – Задумал чего?
Держа трос внатяжку и бледнея от ужаса, я на ватных ногах выбрался из ниши и шагнул к обрыву.
– Гэй-эй, стий! – запаниковал верзила Мотя. – Вин по мотузци ходыть! Вниз хоче у бердо зийты! Михалыч!!!
Хочу. Ну и чего здесь такого? Кого… волнует чужое горе?
Шаг, еще шаг. Трос натянулся и плотно обхватил ногу, потом плечо. Из-под подошв опасно зашелестели камни. Удерживая тройчатый пучок над карабином, я по сантиметру стал вытравливать канат из-под себя. Лишь бы сейчас никто не помешал – самый сложный и ответственный момент. Нужно правильно упереться ногами в отвесную скалу, наклонить корпус градусов на шестьдесят (это над пропастью-то!) и начать спуск, пропуская петлю троса через собственные конечности, перебирая стопами по неровной каменной поверхности. Я уже говорил, что она отвесная на «ноль»?
Сверху зловеще хлопнул кнут Шайтана.
Но мой страховочный трос уже плотно улегся на дно прежде выбранной трещины в камнях и был недосягаем для механических повреждений. Так и было задумано… вчера. Подтравливая под себя канат и осторожно вышагивая по влажной скале, я все ниже и ниже спускался в сторону безопасной и гостеприимной бездны.
– Риж! Бричем вировку риж йому! Матвий! Кому я кажу́? Борзо!
– Так-ыть… нэ дистаю я. Щас, спробую ще… э-э… фух… нэ виходыть, Михалыч! Нэ можу дистаты ии трэкляту!
– Шайсе!
Руки огнем горят. И трос через шапку впился в плечо. Если бы не страховочный карабин, канат наверняка выпрямился бы под моим весом, и развернуло бы горе-скалолаза вверх ногами. Со всеми вытекающими последствиями.
Блин! Хватит уже себя пугать! Куда уже больше?
Мне надо всего-то на три десятка метров спуститься вниз, там скала перестает быть отвесной и появляются удобные склоны, трещины и уступы… еще метров на шестьдесят до основания. О-о! Как же это высоко! Тридцать – это же дом одиннадцатиэтажный!!! И я только на полпути, еще этажей пять осталось. Всего-то малюсенькая хрущевочка! Ни-изенькая такая. Ы-ы, когда же я спущусь наконец?
Голоса сверху становятся глухими и еле слышными.
– Давай сам карабкайся за ным! Ось же друга мотузка йе. Борзо вниз! Придуши там цьйого цуценя!
Спускаться там наверху собрались? Сумасшедшие люди. Без знаний, без подготовки. И что на это скажут законы физики? И закон подлости?
Еще метров пять я выиграл. В пояснице ломило с непривычки, ноги свинцом налились, но я упорно подтравливал канат сквозь ободранные пальцы.
– Ни. Ни! Боязно мэни! Як же я втремаюся? Нэ можу, Михалыч!
Свист кнута.
– А-а-а!
– Вниз давай, юда. Шайсе!
– Не трэ́ба! А-а-а! Иду, иду. Нэ бый!
– Быстро! Борзо. Борзо, шляк бы тэбэ трафив!.. Шнеля, с-шайсе!!!
Мне осталось совсем мало. Я уже вижу уступ, где могу надежно зацепиться, нужно еще каких-то три метра…
Далекий свист кнута, и…
– А-а-а-а!!! – нечеловеческий вопль сверху, приближающийся ко мне с крейсерской скоростью локомотива.
Мимо пролетело что-то темное, растрепанное, отчаянно ревущее от смертельного ужаса. Глухой удар – и… опять в мире наступила тишина. Только равнодушное перестукивание множества каменных булыжников, сосредоточенно прыгающих по крутым уступам все дальше и дальше вниз, к самому основанию скалы. За компанию с Матвеем, надо думать.
Или с тем, что от него осталось.
Такие вот бывают… полеты наяву.
Я в изнеможении дотянулся до ближайшего пологого выступа и втиснулся в первую попавшуюся трещину, с трудом восстанавливая надорванное дыхание.
И вовсе даже в горах не холодно… без шапки.
Слышишь, мама?
