Александр Серебровский: рукоположение
— Все равно не понимаю! — помотал головой Ордынцев.
— А чего тут понимать? — усмехнулся я. — Ты там, у себя, наверное, читаешь «Париматч», а надо читать Гете…
— Бу-сделано, — отрапортовал Серега и отдал мне честь. На правом запястье мотнулся его браслет-амулет — шесть пулек в кованой золотой цепочке. — Сегодня перед сном сразу же подчитаю маленько Гете. Только скажи, с какого места, чтоб врубиться поскорее. Спиши слова, как говорится…
— «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», — со значением сказал я.
— Ага! Понял! — кивнул Сергей и участливо спросил: — Не наоборот?
— Как случается… Иногда получается наоборот, — пожал я плечами.
Серега посмотрел сквозь бокал на пляшущий в камине огонь и совершенно твердо разочаровал меня:
— Не стану я, пожалуй, читать на ночь твоего заплесневелого дедушку Гете…
— Что так?
— Он ведь, помимо баловства стишатами, был, кажется, премьер-министром в какой-то там Вюртембургской Швамбрании. А из поэзии заведующих мне больше по душе творчество нашего бывшего премьера Виктора Степаныча. Есть у него душераздирающее место, когда Мефистофель предлагает ему душу в обмен на «Газпром», а Черномырдин говорит: «Я — часть той силы, что вечно хочет блага и вечно совершает как всегда!..»
Я захохотал:
— Дурак ты, Сережка! Правильно про вас, ментов, говорят: ничего святого, кроме зарплаты.
Серега истово перекрестил пупок:
— Только от испуга, господин президент! Мне с непривычки показалось, что жизнь страшноватая.
— Ну, это ты не прав! Жизнь замечательная! В России сейчас самый шумный карнавал за всю историю. Удивительная, похожая на сон шикарная оргия! Людям при коммуняках было невыносимо скучно. Жизнь была серая, как солдатское исподнее…
— А сейчас?
— А сейчас — невероятно интересно! Люди громадные деньги крутят, все суетятся и торгуют, ловчат и развлекаются! Тучи «мерседесов», ночные клубы, бардаки, наркота и пьянь, стрельба и взрывы — бандиты кого-то все время мочат, — невозмутимо пояснил я. — Всегда война — не слишком опасная, не очень кровавая, но жутко прибыльная…
— Любопытно, — покачал головой Сергей и серьезно спросил: — Шахтеры, учителя, врачи, которым не платят зарплату, тоже веселятся на этом карнавале?
— Вряд ли. Но они присутствуют на этом празднике. И видимо, одобряют…
— С чего бы это?
— Если бы не нравилось — они бы прекратили эту гулянку. Они все — избиратели в свободной стране. Но все избегают резких движений — всем есть что терять. И вообще, не радей ты, Христа ради, за народ — это выглядит смешно…
Сережка хмыкнул, потряс льдинки в бокале, и пульки в его браслете глухо стукнулись. Так же серьезно он спросил:
— Санек, а что в этом смешного?
— В любой придури есть нечто смешное, — сказал я. — Ты свое сострадание народу отправляешь шифровками из Парижа — это придурь…
— Из Лиона, — поправил Серега. — Моя контора в Лионе. Улица Шарля де Голля, дом 200.
— Тем более, — заверил я его. — Вот давай выйдем с тобой на улицу и побредем, как калики перехожие, и весь встречно-поперечный народ российский будем спрашивать: ой вы, гой еси, добры молодцы, сограждане наши дорогие, компатриоты любимые! Не хотите ли вы с завтрева стать лицами швейцарской национальности? Али любезнее вам быть датчанами? Судьба вам будет сладкая — сытая, спокойная, тихая. Как думаешь, согласятся?
— Не знаю…
— А я знаю. Пошлют они нас с тобой — дальше не бывает. Потому что знают: богоносничать там — ни Боже мой! Воровать — ужасно невозможно. Пьянствовать — только попробуй! За Ампиловым по улице бегать — только на карнавале. Вот и ответь по совести: так жить можно?
Серега заметил:
— Вообще-то говоря, я и живу в этих обстоятельствах. И жизнь эта бывает часто мучительна…
В кабинете было очень тихо. Только дрова потрескивали в камине. Сполохи пламени перебегали по дубовым панелям стен, жарко мерцали отблески на ковре винно-красного цвета, вспыхивали на золоте старых картинных рам. Я люблю эти полотна. Старая русская школа — Боровиковский. Венецианов, Тропинин. Я держу их не из-за цены. Пусть они будут у меня.
Мы молчали долго, а потом Серега, механически покручивая на руке свой заговоренный браслет, тихо спросил:
— Слушай, Хитрый Пес, а где брат твой — Бойко?
Вот он и наступил, этот тягостный и отвратительный момент — время разговоров, откровений, воспоминаний — все, что я так ненавижу и к чему приговорен неотвратимо, ибо имя мне — безвинно проклятый Мидас.
И сказал я как только мог просто и ровно:
— Не брат я больше сторожу моему… Не знаю. Пока не знаю…
— А узнаешь? — напористо спросил Серега.
— Конечно. Я это должен знать…
— Почему? Вы же больше не братья?.. — И спрашивал он меня не как друг, а как мент.
— Потому что он хочет убить меня, — уверенно сказал я. Долгая пауза повисла в сумеречно освещенном кабинете. Такие паузы умеют строить только Станиславский и наш президент Борис Николаевич — эмоциональная дыра, когда конец прошлой фразы забыт, а новая еще не придумалась.
— Ты боишься? — спросил Сергей.
— Нет, — покачал я головой.
Как это можно объяснить? Я ведь действительно не испытываю страха. Какое-то совсем другое, противное чувство, ощущение опасности, животной тревоги…
— Вообще-то меня несколько раз пытались убить. Да руки коротки, — сказал я.
— А почему ты думаешь, что Кот хочет убить тебя? — Серега пристально всматривался в меня, словно психиатр, принимающий решение: симулянт или полный чайник?
— Я знаю.
— Но вы же были как братья?! Мы же друзья были! — почти крикнул Ордынцев, и я услыхал тоску и боль.
Я неопределенно хмыкнул:
— Выражаясь научно, бизнес и дружба — явления разнохарактерные. Как соленое и квадратное… К сожалению, у богатых не бывает друзей.
— Из-за этого ты меня вызвал в Москву? — Серега помолчал, подумал и ответил себе на собственный вопрос: — Да.
Он сделал большой глоток коньяка, откусил кусочек меренги, простодушно спросил:
— Посоветоваться со мной не хотел?
— Нет.
— Ну там, знаешь, как бывает — спросить моего согласия?
— Нет, Серега, времени нет советоваться. Я не сомневался, что ты согласишься.
А он смотрел на меня с искренним удивлением:
— Но почему? Почему ты так уверен?.. Ведь дело это…
Я перебил его:
— Потому что так будет правильно! Серега, ты уж поверь мне! Я — системный математик, а по профессии — бизнесмен. Я оцениваю ситуацию проверенными формулами, где вместо непредсказуемых человеческих чувств подставлены цифры реальных фактов…
— И в какую формулу ты подставил мое неполученное согласие? — спросил он без подначки, без вызова. С каким-то грустным любопытством.
Я катал по столу стакан, раздумывая, как объяснить внятно невероятную сложность происходящего, и, понимая невозможность растолковать что-либо даже близкому и любящему человеку, медленно и жестко сказал:
— Это очень длинная формула. Если ее записать на бумаге, получится занимательный роман…
— А если коротко?
— Коротко не получится, — вздохнул я. — Но решение любой проблемы — это поиск разумного равновесия включенных в нее интересов. Серьезный бизнесмен способен разрушить глупый парадокс, будто овцы не бывают целы, если волки сыты…
— А еще проще? — досадливо переспросил Серега. — Излагай на моем, на ментовском уровне.
— Не придуривайся! — поморщился я. — Будет ужасно, если моя ретивая служба безопасности пристрелит Кота…
— Это будет ужасно, — согласился Ордынцев, глотнул коньяка и сочувственно вздохнул. — Я думаю, что твоя служба безопасности не пристрелит Кота. Промахнутся…
— Мне кажется, ты их недооцениваешь.
— Возможно, — развел руками Серега. — Я ведь их не знаю. Но насколько я знаю Кота, он не даст им прицелиться.
— Хочешь сказать, что скорее Кот пристрелит меня? — спросил я его с интересом.
— Я это допускаю, — мотнул башкой Сергей.
— Это будет еще хуже, — сказал я, а Серега откровенно заухмылялся. — Что ты смеешься, дурачок! Я кормлю около миллиона человек. Умру, и вмиг разрушится все, что я построил. Нельзя мне умирать, нельзя…
— Это я понимаю! — засмеялся снова Сергей. — Совершенно нельзя и абсолютно неохота! Но я-то тебе зачем сдался?
— Встать между Котом и мной.
— Заманчивое предложение, ничего не скажешь! И как ты это себе представляешь?
— Я возьму на жесткую сворку свою службу безопасности, а ты найдешь Кота и прикроешь меня, — твердо сказал я.
— А что обо всем этом скажет мое начальство? — поинтересовался Серега.
— В подробности мы их посвящать не станем, а в принципе они охотно поддержат твои усилия. Я говорил с твоим министром.
Ордынцев растерянно смотрел на меня.
— Знаешь, Сань, я, наверное, маленько зажился за рубежами. Что-то я не врубаюсь во многие вещи…
— А что тут врубаться? Одним звонком я могу поднять сто лучших сыскарей страны. Завтра могу вызвать охрану из агентства Пинкертона. Но мне нужен ты…
— Лучше всех, что ли? Тоже мне — комиссара Мегрэ сыскал!
— Не знаю, может быть, ты и не лучший. Но ты — единственный, кому я доверяю. И единственный, кому поверит Кот Бойко…
