Книга: Криминальные романы и повести. Сборник. Кн.1-14
Назад: Сергей Ордынцев: опавшее пламя
Дальше: Сергей Ордынцев: подарок

Александр Серебровский: рождение

Я очень устал. Не сон, не явь. Тусклое полузабытье. Только боль соединяла меня с миром.
Мы двигались, как надлежит шествовать царской процессии. Узкую тропу впереди топтал на своем осле Пан, усевшись, как обычно, задом наперед. За ним, с мукой передвигая опухшие разбитые ноги, брел я. И мне казалось, что путь в ночной тьме освещают нам мои размозженные, растерзанные уши. А чуть поодаль — мои верные псы. Они боялись и от тоски тихо выли, но не разбегались, не бросали меня.
Не было за мной подданного мне народа. Мои люди были немы, глухи и слепы.
И сердца их бесчувственны. Они все были где-то далеко, по другую сторону моей муки.
Только псы — нюхом? быстрым собачьим умом? невесомой звериной душой? — опознавали в униженном и разрушенном рабе, скованном страшной золотой колодкой, своего царя.
Они помнили меня.
Они верили мне.
Они любили меня?
А Пан, попивая из меха красное парфянское вино, утешал меня:
— Не кляни жизнь, Мидас! Она прекрасна и в страдании. К сожалению, она очень коротка…
Его осел поднял дугой хвост и вывалил на кремнистую тропу дымящиеся комья навоза. У меня не было сил обходить их, и я ступал босыми израненными ногами в горячее зловонное месиво, и не успевал снова шагнуть, как навоз твердел, застывал, круглился в тяжелые золотые яблоки.
— А если жизнь невыносима, Пан? — спросил я из последних сил.
— Не говори так, Мидас! И у царей жизнь бывает горька, но только горьким лекарством исцеляют тяжелую хворь…
Оглушительно громыхнул гром, и ночное небо разъяла пополам длинная серебристо-синяя молния. Пан опасливо взглянул наверх, вздохнул:
— Я надеюсь, что мой властитель Дионис и божественный брат его Аполлон утомились долгим и ярким празднеством. Я верю — они сладко и беспечно отдыхают. Когда они узнают о моем самовольстве…
Он не закончил фразу, крякнул и покрутил досадливо головой.
— Чего тебе тревожиться, Пан? Ты же бессмертен…
Пан гулко захохотал — сотрясался его толстый лохматый живот, перекатывались под лоснящейся кожей мощные мышцы.
— Бессмертны только боги! Нам в утешение они дали бесценный дар — короткий людской век. Ослепительно быстрый миг между сумерками рождения и тьмой смерти. Звенящая радостью радуга — мостик из теплой мглы материнской утробы в холодную черноту могилы. Поверь мне, Мидас, в мире, кроме этого, ничего нет…
Когда мы дошли до берега Пактола, священной реки, к воде обещанного мне Паном спасения, высокие звезды в небе прозвонили Час Тавроса.
— Миг мрака, Пан, пик ночи наступил, — сказал я.
— За этим пределом кончается власть темноты, — сказал Пан.
— Роковой страшный час — сейчас умирают старики и больные, — вздохнул я.
— Но в сладкой судороге наслаждения сейчас зачинают детей — гениев и героев, — усмехнулся Пан.
— К спящим приходят самые тяжелые кошмары…
— А к музыкантам и поэтам являются и ласкают их музы…
— Пан, в этот час я велел поднимать на казнь осужденных…
— Зато искателей и путников поднимает в этот час надежда, — качал громадной кудряво-патлатой головой Пан.
Выцветала густая синева ночи, невнятно лепетал на берегу тростник, с шелестом и мокрым шорохом мчалась вода по камням, где-то близко закричала птица. Пан положил мне теплую руку на плечо:
— Плыви…
— Я утону в своем золотом рубище. Оно непосильно мне…
— Доверься, Мидас, я не обману тебя… Плыви… — И легонько толкнул меня в спину.
Пустота падения. И удара о воду я не ощутил, и холода не почувствовал, и страх исчез — я долго опускался сквозь густую и теплую воду, плавно, легко, и движения мои были свободны, как во сне.
И это было чудо — я видел сон во сне.
А пришедшие после долгой мучительной неволи легкость, гибкость, свобода были так прекрасны, что я решил остаться здесь навсегда. Но когда уперся ногами в мягкое песчаное дно, где-то высоко вверху воду прорезал косой острый луч солнца, и мир вокруг вспыхнул буйством невиданной красоты, я увидел обещанную Паном радугу между рождением и смертью, оттолкнулся от тверди и быстро поплыл к свету.
Вынырнул, тряхнул головой, не ощутил саднящей, острой, мозжащей боли в ушах и увидел рассвет, и мокрый мягкий хитон холодил мне плечи, и услышал счастливый заливистый лай скачущих по берегу моих псов, а медленно удаляющийся вверх по тропе Пан кричал мне, что свобода — это и есть жизнь, но я быстро плыл по течению и звал его в слезах:
— Пан, не покидай меня! Ты спас меня! Останься…
А он, задержавшись перед скалой на повороте, крикнул:
— Мидас, я нарушил волю богов! Ты-то эту компанию знаешь! И гнев их будет ужасен… Больше, дружище, мы не увидимся никогда…
И ветер трепал и таскал, как тряпку, его крик — никогда… никогда… никогда!..
— Подожди, Пан! Подожди еще миг!.. Я должен…
Быстрый поток уносил меня, и откуда-то издалека, уже не видел я Пана, а все еще слышал его голос, измятый эхом:
— Отныне Пактол будет золотой рекой… Золотой рекой… Отдай ее людям… Людям…
Я выбрался на берег, добрел до большой старой оливы и, падая, раскинул руки и обхватил землю, как возлюбленную. Мои собаки, верные мои псы, не боялись меня, они лизали мне лицо и радостно рычали. Приподнял голову и увидел, что дно реки стало сливочно-желтым. С ветки упала крупная оливка.
Я слышал, как с шорохом растет трава. И тихо позванивают на дне Пактола золотые песчинки.
Я, наверное, задремал, потому что увидел, как по косогору медленно идет ко мне, опираясь на резной посох, мой отец, совсем старый, мудрый и тихий царь Гордий, и он ласково говорит, утешает и обещает:
— Спи, сынок… Доброму человеку, уснувшему под оливой, приснится сказочный вещий сон. Он узнает секрет моего магического Узла… А кому ведом секрет Гордиева узла, тот владеет миром. Он знает секрет бессмертия…
Я хотел сказать ему, что мой опыт дольше, больше и горше. Я хотел рассказать Гордию, что добрый человек не может владеть миром, ибо в том, кто владеет миром, умирает доброта. Но не мог пошевелить губами.
Я очень хотел заснуть. И не мог — я ведь хотел снова увидеть сон внутри своего сна. И, минуя сон-тайну, я проснулся совсем, вылетев из волшебного небытия, как из реки…
Я взял со столика очки — на электронных часах мягким зеленым светом пульсировали цифры.
16.08.1998 г.
4:37.
Ага, поздравляю вас, Александр Игнатьич! Сегодня ваш день рождения.
Тридцать шесть.
Назад: Сергей Ордынцев: опавшее пламя
Дальше: Сергей Ордынцев: подарок

DenisViemo
chăm sóc con đúng cách