21
Станислав Тихонов
Задирака срезал правый угол Петровки и всосался в поток машин на Садовом кольце. Сплошная железная лава транспорта с фырканьем, урчаньем и грохотом катила вокруг нас. Непрерывно сигналя, Задирака стал уваливаться налево, обжал спереди троллейбус, вынырнул во второй ряд. Повис на хвосте у огромного панелевоза, горбатого, приземисто-длинного, как ископаемый ящер, завыло сцепление на прогазовке, раз! – рывок в сторону, подрезал нос «Жигуленку», выдавил из ряда «Волгу», пропустил и мигом обошел справа «маршрутку», пошел-пошел, полный газ! И с воющим воплем сирены ворвался в резервную зону.
Оборотился ко мне и спросил:
– Станислав Палыч, а восемнадцать тысяч долларов – это много?
– Я думаю, что прилично. Таких автобусов, как наш, штук шесть можно купить.
– Ну-у! Не может быть! Чтобы бусы шесть машин стоили? С ума сойти можно!
Рита засмеялась:
– Очень даже может! Так что сходить с ума не стоит…
Задирака на форсаже, с сиреной, пролетел Комсомльскую площадь, покачал головой:
– Ну вот скажите, Маргарита Борисовна, вы же еще вполне молодая женщина и очень даже интересная: кому нужны такие бусы? Шесть машин таскать на шее! Полный сикамбриоз!
– Эх, Задирака, Задирака! Во-первых, какой женщине нужно шесть машин сразу! А украшения им подходят в неограниченном количестве.
– Ха! Подходят! Глупость сплошная! Вам такие бусы незачем – при вашей яркой внешности. А женщине некрасивой…
– Задирака! Прекратить разговорчики! – скомандовал я. – Что ты мелешь все время!..
Задирака искоса посмотрел на меня в зеркальце, еле, заметно усмехнулся. И точно так же заулыбались на заднем сиденье Скуратов и Халецкий.
– Есть прекратить разговорчики! – «отрепетовал» Задирака. – Только, Станислав Палыч, зря вы сердитесь: мы же от разговорчиков не едем медленней…
– А что толку в твоей гонке? – срываясь на сварливый тон, сказал я. – Ты дожимало, а не водитель! Никак не научишься ездить по-оперативному!
– Почему это? – обиделся Задирака. – Кроме вас, никто не жалуется!
– Потому что сами ездить не умеют, вот и смотрят, разинув рты, как ты жмешь на всю железку. А если бы ты микитил немного, то поехали бы не по Садовому, а через новый мост по кольцу «В». Вдвое быстрее… Понятно?
– Понятно! Только… – Задирака собирался обстоятельно доказать свою правоту, но я уже повернулся к Одинцову.
– Ну что, Юрец? Сейчас ты с Юнгаром должен показать класс.
– Постараемся, – смущается Юра Одинцов. Со своим румянцем и длинными модными волосами он вообще больше похож на девушку-отличницу, чем на сержанта милиции. – Нервничает он всю неделю…
– А чего? – спросил я.
– Да брата его, Фархада, ранили ножом в субботу…
– А, да-да! – вспомнил всезнающий Задирака. – Это на прошлом моем дежурстве было. Фархад с проводником Костиным задержали грабителей, один из них и ткнул его ножиком…
Рита обернулась, с интересом посмотрела на огромного пса.
– И вы думаете, он понимает? – недоверчиво переспросила она Одинцова.
– Конечно! Собачки все понимают. Они же в одной вольере живут. Когда Фархад не вернулся, Юнгар сразу все понял – вот и тоскует…
– Вы о нем, как о человеке, говорите, – тепло улыбнулась Рита.
– А собачки во всем, как люди, – серьезно сказал Юра Одинцов. Юнгар положил огромную башку ему на колени, сладко зевнул, разинув розовую зубастую пасть. – Юнгар у нас вообще талант, умница, – убежденно повторил кинолог.
Уставший от молчания Задирака подал голос:
– Ты так его расхваливаешь, что не понять, кто из вас умнее!
– Глупо и грубо! – не удержался я.
Одинцов, абсолютно не обижаясь, пожал плечами, степенно сказал:
– На то я и вожусь с ним три года, чтобы он в работе был умнее меня! Дрессировщик все свое должен собачке передать…
– Вот это речь не мальчика, но мужа! – откликнулся Халецкий. – Как говорится, пусть режиссер умрет в актере…
На Лучевом просеке парка Сокольники видна группа людей, милицейский автомобиль и длинная американская машина с дипломатическим номером. Задирака лихо тормознул, и я хлопнул Одинцова по плечу:
– Ну давай, Юрец, от тебя с Юнгаром, можно сказать, зависит вся дальнейшая политика разрядки…
Милицейский лейтенант, безошибочно опознав во мне старшего, отрапортовал:
– Товарищ капитан, вот эта иностранная гражданка заявляет, что у нее не то похитили в кафе бриллианты, не то расстегнулась цепочка, и она их потеряла…
Элегантно одетая женщина средних лет громко и очень быстро говорила по-английски, от возбуждения растрепалась ее безупречная прическа с умеренной сединой, все время съезжали на нос модные очки с поляризованными стеклами. А я, «построив» невозмутимое лицо, слушал ее, кивал, поддакивал, пока лощеный молодой человек, наверное переводчик, безуспешно пытался вставить хоть словцо, чтобы пояснить ситуацию.
Минуты через три я спросил Риту:
– Сердечных капель или, лучше, успокаивающего нет? Я по-английски ни бум-бум, а она ему еще час не даст сказать…
Ухмыльнувшись, Скуратов сказал:
– Она объясняет, что бриллианты – это фамильная реликвия…
Ну да, ему хорошо – он ведь только экзамены в адъюнктуру сдал.
А американка не замолкает ни на мгновение.
– Колье было подарено миссис Канингам в день конфирмации, – врезался наконец в синхронный перевод лощеный паренек. С акцентом говорит паренек.
Американка, не снижая темпа изложения, вдруг заплакала, и лицо ее мгновенно стало старое, мятое, в красных пятнах.
– Она никогда его не снимала, – объяснил Скуратов. – Это старые бриллианты из Африки…
– …Колье подарила бабушке мисс Каннингам, урожденной Ван ден Гейт, ее жених лорд Мауктботтен, – включился переводчик. – Лорд Мауктботтен был военно-морским атташе Великобритании в Вашингтоне…
Скуратов, с трудом сдерживая смех, переводит мне:
– Впоследствии их помолвка расстроилась из-за того, что лорд был протестантом, а Ван ден Гейты – убежденными католиками…
– Зря смеешься, – негромко сказал я ему. – Можно сказать, из-за религиозного фанатизма не сложилась жизнь, а мы имеем это головоморочение…
– …Колье было куплено в свое время в Лондоне, на аукционе в салоне Сотби, – пока что гнал подстрочник переводчик.
– Е-мое! – восхищенно воскликнул Задирака. – Во дает! Полный сикамбриоз!
Махнул рукой, отошел и стал рассматривать американский автомобиль, спросил что-то у шофера и сразу начал объяснять ему, что американские лошадиные силы меньше наших.
Я подмигнул Скуратову, и он решительно перебил американку:
– Джаст э момент! Уан минэтс оф…
– Как выглядело колье? – спросил я.
– Хау ду бриллиентс лук? – нырнул Скуратов, как в реку, в нескончаемый рассказ мисс Каннингам.
И как столб брызг и пены, вопрос выплеснул новый поток слез и слов.
– Если я правильно понял, – сказал Скуратов, – это платиновая ветка с бриллиантовыми цветами…
– Где она гуляла в парке? – попытался спросить я.
Пошли долгие мучительные объяснения. Рита спросила меня:
– А как же Юнгар будет искать металлический предмет?
– У металла есть запах, просто его обычные собаки не улавливают. А Юнгар нам столько гильз, ножей, ключей и монет перетаскал – хватило бы на целый трактор!
Одинцов посмотрел на меня и сказал:
– Металл! Юнгар, металл! Ищи! Ищи!
И служебный пес пошел. Он размотал на всю длину лонжу и за это время набрал скорость, а Одинцов тронулся с места плавно и быстро, без рывка, и в следующее мгновение они превратились в единое целое – человек и зверь, они мчались легко и быстро, в них не было никакой напружки, казалось, что земля сама отталкивает их ноги для следующего стремительного прыжка. Они летели ровно и неутомимо, и окружающее для них сейчас не существовало, они целиком были в азарте поиска.
– Красиво как! – сказала Рита, глядя на растворяющиеся в сумерках их силуэты.
– Да-а, они оба молоды, сильны и добры, – задумчиво сказал Халецкий. – Как первые существа на земле, они не знают усталости, и это прекрасно!
Я присел на пенек, закурил и, глядя на Скуратова, который бойко разговаривал с американкой, заметил Рите:
– Служебные собаки живут гораздо более интересной жизнью, чем их домашние собратья… Но они платят дорогой ценой за это…
И снова из сгущающейся темноты близко от нас появились Одинцов с Юнгаром. Юра уже спустил собаку с поводка, и она работала «рядами»: челночно прочесывая газоны, кустарник, мелкий подлесок. Здоровенный полукруг, стянутый тетивой асфальтовой дорожки. Одинцов подошел ближе, и наперерез ему, тихо скуля стремится Юнгар, в пасти у него что-то блестящее, и вид счастливый – победительный. Кинолог схватил поноску – это анодированная дешевая пудреница. Юра бросил ее демонстративно на землю:
– Юнгар, фу! Не то… Не то, Юнгар… Ищи металл, собачка! Металл!..
И новый рывок в темноту, в море сырых осенних запахов. Следом срывается Одинцов, и они сразу же исчезают среди черных облетевших стволов, серых теней, начинающегося вялого дождя, и только слышно их сильное дыхание, тяжелый топот сапог Одинцова, шелест палых листьев, хруст сучьев, слабо угадывается настороженная волчья рысь Юнгара.
– Ты сказал, что наши собаки дорого платят… – напомнила Рита.
– Они живут нашей жизнью – волнуются, огорчаются, радуются и сверх меры нервничают, они часто пугаются и по команде хозяина преодолевают свой испуг, некоторых ранят, иногда убивают. А те, что доживают до пенсии, вскоре умирают. Все розыскные собаки живут вдвое меньше обычных овчарок…
Рита недоверчиво посмотрела на меня:
– А это не профессиональная легенда?
– Нет, Рита, это правда. Нам всем выпадает слишком много страстей человеческих – на две жизни…
Издали послышался тонкий собачий вой, и из темноты, прорезаемой фарами машин, появился скачущий, приплясывающий Юнгар. Все невольно подались к нему, и почти тотчас же из туманного сумрака возник бегущий, чуть-чуть запыхавшийся Юра Одинцов. Он разжал кулак – в руке ярко блестела, переливалась платиновая ветка с бриллиантами на разорванной цепочке.
По дороге на Петровку Рита спросила Одинцова:
– Простите, Юра, сколько вам лет?
– Двадцать два. Мы с Юнгаром ровесники – ему в этом месяце четыре будет…
– …должен был пять дней назад вернуться из отпуска – и нет его. Мы беспокоимся…
– А кто говорит?
– Соседи.
– Хорошо, мы запросим место отдыха. Адрес?
Разговор по телефону
