18
Станислав Тихонов
Дождь угомонился. Мелкая водяная пыль еще оседала на стеклах, но небо просветлело, плотный его панцирь над головой растрескался в блекло-голубые выцветшие полосы, а далеко на западе, где-то за Филями, над Кунцевом, из-под чугунного бельма туч вынырнул воспаленный лаз солнца.
Я сидел сзади, в углу машины, курил сигарету, глазел в окно и думал о Рите, о себе, о Кате, благо она доверительно мне сообщила сейчас по радио, что в этом году в здравницах Кисловодска отдохнули и вылечились четверть миллиона трудящихся, что содорегенерационная установка на Амурском целлюлозном комбинате выдала первую продукцию, пообещала впредь все промышленные стоки бакинского завода «Нефтегаз» очищать мощной установкой, вступившей сегодня в строй, а также заверила, что больше Алма-Ате не грозят селевые потоки с гор благодаря созданной направленным взрывом грандиозной плотине…
Хорошо бы не взорвался на стройке снаряд, пока мы едем.
Мы с Катей живем в разных масштабах. У нее все события – общегосударственные или мировые, меня за ними не видать. Иногда мне кажется, что Катя так заворожена величием фактов, о которых она говорит в микрофон, что у нее не хватает внимания и интереса к той обыденности, что заполняет нашу с ней жизнь вне работы.
– …А я думаю, что не так! – напористо говорил что-то Задирака. – Настоящий сыщик везде чувствует себя как дома!
– Да-а? – ухмыльнулся Скуратов. – Может быть. Только я думаю, что главное не в этом. Настоящий сыщик – человек с повышенным вниманием к другим людям.
Н-да, вот такие пироги. Сегодня какой-то день, на другие не похожий. Не по составу происшествий – всегда, во все дежурства происходят события похожие, вариации очень незначительны. Может быть, из-за присутствия Риты? Ведь и я сегодня сам не свой – будто на экзамене, будто сам себя проверяю: как прожил эти годы, чему научился, чего стою.
А Задирака упирается, горячо доказывает:
– Главное оружие не пистолет. Джиу-джитсу, самбо, дзюдо, айкидо, каратэ – вот оружие, которое не подводит. Хотите на спор – я ребром ладони кирпич разрублю?
– Не хочу, – отрезал Скуратов. – У нас в третьем классе был второгодник Цветков. Он у меня увидел красивый цветной карандаш, говорит: «Дай посмотреть», я протянул, а он пальцем поперек карандаша – раз! В дребезги! С тех пор мне все эти дурацкие фокусы не нравятся…
Я тихонько засмеялся, представив маленького аккуратненького Скуратова, гордо достающего из пенала свой заветный цветной карандаш – наверняка жалел заточить его, все берег для какого-нибудь подходящего случая, – и сопливого переростка-второгодника, уже вспотевшего от предвкушения приготовленной пакости…
Рита позвала негромко:
– Стас, а Стас!
Я наклонился к ней поближе.
– Я что-то недопонимаю. Бросили эту женщину, потерпевшую, помчались на следующий вызов. А с ней-то что будет?
– Ты ведь на «скорой» работала? – спросил я.
– Работала.
– Вот привезла ты в больницу человека. Допустим, с инфарктом. По дороге сделала уколы, ну и все там что полагается…
– Так…
– Что – так?… Остаешься лечить этого больного? Или дальше помчишься?
– Ну, это же ведь «скорая»… – улыбнулась Рита.
– Мы тоже «скорая», – сказал я. – С другим несколько уклоном. А по делу о разбоях в подъездах работает третий день специальная группа. Ты же видела Колотыгина и Мищенко?
– Да.
– Вот они и занимаются только этим. Мы выедем по-скорому, потерпевшего допросим. Иногда случается и жулика на месте заловить. А вся остальная забота – на них…
– А если не получается заловить?
– Тогда уже без нас…
Задирака развлекал себя негромким пением. Песня у него была немудрящая, но абсолютно профессиональная. С чувством мурлыкал он под нос:
Моя милка – как машинка,
Состоит из трех частей –
Карбюратор, радиатор
И коробка скоростей!
Глухо шумели баллоны по мостовой, шоркали на трещинах асфальта, шипели по лужам, мерный бой поршней убаюкивал. Красный блик солнца полоснул по окнам домов и нырнул испуганно в тучи. Трещали, монотонно бубнили голоса в динамике рации. Халецкий о чем-то рассказывал Скуратову:
– …Гиксосы принесли военную лошадь, колесо боевой повозки и сталь мечей. И понеслась, покатилась история…
А Юра Одинцов объяснял Рите:
– …Для собачек соревнования проводятся по тысячебалльной системе. Собачки-чемпионы по девятьсот восемьдесят – девятьсот девяносто очков набирают. Но на обычной работе они похуже. Суета, успех, многолюдство вокруг их портят…
Скуратов:
– …Женщинам любой неудачник кажется дураком…
Рита:
– …Человек с собакой на поводке – система с обратной связью…
Так и въехали на стройку – горы песка, котлован, лабиринт железобетонных плит и конструкций. Сбоку у ограды густо разросшегося палисадника – одинокая фигура участкового с неизменной планшеткой-«лентяйкой» в руках. Взмахнул планшеткой в сторону кучи яично-желтого рассыпчатого песка:
– Вот он, голубчик…
В песок полузарылся тупорылый, очень ржавый снаряд – он похож на шелудивую, в парше и лишаях свинью.
– Эхо войны, – бодро откликнулся Задирака.
– А как вы его сыскали? – спросил я.
– Да вон красавец отличился. – Участковый показал на работающий поблизости экскаватор.
Водитель, громадный парень с толстой ватной спиной, заметив внимание к своей персоне, резко раскрутил горбатую машину на одном траке – так, что нам и не видать его было из-за капота экскаватора, – и с ревом, визгом, треском принялся выгрызать ковшом из грунта новую гору песка.
– Эй, Семериков! Семери-и-ков! – заорал участковый и, чтобы не оставить никаких сомнений, пронзительно засвистел в свисток.
С размаху воткнул экскаваторщик ковш в землю, выключил мотор, спрыгнул и подошел вразвалку, отирая лапы-руки масленой паклей.
– Вот тоже жестяные соловьи на мою голову! – сказал сердито. – Ну чего, спрашивается, шум поднимать?
– Чего-о? Ты, Семериков, доложи лучше начальству про свои подвиги! – грозно морщит белесые бровки на румяном лице участковый.
Парень досадливо махнул рукой:
– А-а, день пропал!..
– А что такое случилось-то? – спросил Скуратов.
– То, что чуть-чуть не устроил нам всем веселую жизнь!
– Да бросьте вы, Василий Иваныч! – взвился Семериков. – Я ведь осторожно! Я же ас! Хотите, я вам ковшом с земли ваши часы подниму и вам же в ладонь положу? А уж такую-то дуру откатить – делать нечего! Тем более что взял я ее ласково, как дитю малую…
– А технику безопасности знаешь? – сердито спросил участковый и повернулся к нам: – Ссыпал он грунт с ковша, а оттуда снаряд торчит. По инструкции обязан остановить работу, организовать охрану места обнаружения и срочно вызвать милицию! Экзамен сдавал? Инструкцию подписывал?
– Ну да! Вас вызовешь, весь участок оцепите, работа стоп! – захрипел от злости парень. – Пока суть да дело, полдня рабочего кошке под хвост! А мы и так с планом горим. Мне интересу мало по среднесдельной отовариваться. И под дождичком припухать без дела нет охоты!
– Ты мне брось про план баки забивать, – спокойно сказал участковый, и в перебранке мне слышалось что-то домашнее. – Ты про пятерку из заработка жалкуешь. А Нинку свою, а Сережку не жалко? Про тебя уж, дуролома, я и не говорю…
– Ладно, ты, Василий Иванович, меня не жалей…
– Ну да, правильно! Кабы ты во время войны не титьку мамкину тянул, а с мое в траншеях посидел, ты бы знал – такая чушка танк раскалывает, как орех. Не то что твой железный костыль с мотором…
– А чего он сделал? – спросила участкового Рита.
– Чего-чего! Увидал снаряд, поддел его ковшом по-тихому и сюда отвез, за кусты бросил. Хорошо, жильцы увидели, мне сообщили. У-у, черт лохматый!..
– Да бросьте вы, Василий Иваныч, – слабо отругивался экскаваторщик. – Все одно вам бы сказал… Опосля смены…
– Короче, вопрос ясен, – подвел я итоги. – Обеспечить охрану места, саперы уже вызваны, прибудут минут через сорок…
– А с ним как? – кивнул участковый на парня.
– По всей строгости закона! – сурово отрезал я, и мы пошли к машине.
Рита, пробираясь за мной по ухабам стройки, озабоченно спросила:
– А что ему полагается… по всей строгости?
– Товарищеский суд, – засмеялся я. – Надо будет сказать, чтобы начальник отделения представление написал: пусть им хоть учебный фильм покажут, чем такая лихость кончается…
Прыгнул в свой отсек Юнгар, нагулявшийся на свежем песке, захлопнул за собой дверь Юра Одинцов. Чинно уселся Халецкий, нырнул на место Скуратов, толчком – с земли на высокое сиденье – бросил себя за руль Задирака, и сразу же басовито, коротко рявкнул мотор.
А я взял Риту за руку:
– Он ведь очень старый…
– Кто? – удивилась Рита.
– Снаряд! Мы еще не родились, когда он упал… Еще был жив мой отец, он только-только должен был получить десять дней отпуска – чтобы родился я. А снаряд уже упал… Лежал здесь столько лет, весь изоржавел, почти сгнил, но вся его злая сила была в нем. И все годы ждал…
– Слава Богу, не убил никого!
– Ну да… – Было немного обидно, что Рита не понимает меня. – Помнишь, мы с тобой говорили о моей работе?
– Да, но ведь…
– Нет, нет, ничего. – Открыл дверцу, подсадил ее в машину и сказал, будто оправдывался: – Я просто подумал, что ненаказанное зло – оно как такой снаряд…
Плавно раскачивая на выбоинах и ухабах свою двухосную колесницу, погнал наш гиксос сотню железных лошадей. Сталь характера – разрубает кирпич ладонью…
Скуратов протянул Рите горящую зажигалку и вежливо осведомился:
– Доктор, вы давно знаете Тихонова?
– Считайте, что со школы. С десятого класса.
– Он и тогда любил под всякий пустяк подводить глубокие теории?
Рита усмехнулась:
– Не больше двух-трех в день…
Да, это было так. Рита сказала правду: меня и тогда занимала масса проблем, по-видимому совершенно пустяковых, но казавшихся мне тогда невероятно важными. Жаль только, что Рита сейчас стала говорить об этом со Скуратовым.
Я даже прикусил губу от досады и сказал ему:
– Все-таки мне больше повезло в жизни, чем тебе…
– Позвольте полюбопытствовать?… – открыто засмеялся Скуратов.
– Ты бы мог стать кем угодно, а я только сыщиком!
Скуратов пожал плечами:
– Сомнительное преимущество. Еще Козьма Прутков говорил, что специалист подобен флюсу – он односторонен.
– Вот этого ты и не можешь понять: у тебя – специальность, а у меня – призвание.
– Призвание ловить жуликов? Завидный выбор!
– Ты все перепутал, Скуратов! – со злой усмешкой, с ожесточением сказал я. – Ты, когда выбирал специальность, может быть, и планировал жуликов ловить. А мое призвание – людей от них поберечь. И на таком деле или весь выложись, или ты у нас не нужен!
В машине все замолчали, прислушиваясь к спору. Скуратов, глядя на меня исподлобья, сказал серьезно:
– Слушай, а ведь если бы тебе зарплату не давали, ты бы все равно никуда не ушел? А, Тихонов?
– Конечно! Я бы за харчи работал! А ты бы ушел! И я об этом не больно жалею!
– Ну скажи на милость, что ты так надрываешься? Неужели не понимаешь, что сейчас нужны другие критерии полезности? Сейчас другие времена, и твой азарт сильно отдает горлопанством!
– А почему ты решил, что времена другие? Сейчас что, избитому не больно? Ограбленному не страшно? Обманутому не стыдно, обесчещенному не горько?
– Но кривая преступности из года в год идет вниз. Это-то тебе известно?
– Известно. А всем остальным людям – нет. Обыкновенным людям. Им на графики и статистику чихать. Им вот и надо, чтобы я рвался. И чтобы ты рвался. А ты рваться не хочешь…
– А чего же я хочу, по-твоему? – прищурился Скуратов.
– Ты хочешь быть просто начальником. Все равно каким, только начальником. А если начальником не выйдет, то хотя бы спокойно жить…
– Ты думаешь, очень стыдно – хотеть спокойно жить?
– Это не стыдно. Но мне лично такие люди не подходят, я с ними стараюсь дела не иметь…
– Н-да, – хмыкнул Скуратов. – Подобный максимализм украсил бы юношу осьмнадцати лет. А зрелый муж с такой нетерпимостью – эт-то… знаешь…
– Знаю! Знаю! – махнул я рукой. – Я тебе просто не успел сказать, что не тороплюсь стать зрелым мужем. Зрелый плод скоро портится…
– С тобой нельзя разговаривать. Ты не милиционер, ты камикадзе!
– Это как тебе угодно…
Машина тормознула у дежурной части, я соскочил с подножки. Ко мне подошла Рита, негромко сердито сказала:
– Стас! Как ты разговариваешь с людьми! Ты ведь оскорбил его, а он хотел просто пошутить…
– Он не со мной шутит, а со своей работой. А мне это не нравится!
– Слушай, Стас, ну так нельзя! Совсем не изменился с десятого класса!
Мы остановились на лестничной площадке, я наклонился к Рите и сказал ей серьезно:
– Знаешь, Рита, я сам часто думаю об этом. Но мое счастье или несчастье – не знаю наверняка, – что на моей работе так и нужно!
– Стас, дорогой, но у них у всех та же работа, что и у тебя!
– Да-а? – переспросил я. – Нет, не у всех. У Григория Иваныча Севергина – та же. Ты ведь знаешь – он почти слепой. Выучил наизусть диоптрическую таблицу и на каждой комиссии чудом пробивается через глазника…
– А Скуратов?
– А Скуратов может делать что угодно. Задирака – гонщик, у него каждое дежурство – ралли. Юрка Одинцов служит потому, что только у нас любовь к собакам – профессия. Эксперт Халецкий – ученый муж. Ты – врач…
Рита захохотала:
– Ох и самомнение у тебя! Выступаешь, словно у всей милиции холостые патроны, а у тебя одного боевые!..
В оперативном зале Севергин передавал по селектору сообщение:
– В сводку: по адресу Зацепа, два, при задержании Погосяна Давида Суреновича, 1948 года, не работающего, объявленного во всесоюзный розыск МВД Аджарской АССР, инспектором уголовного розыска 3-го отделения милиции лейтенантом Гришиным П. Г., 1952 года рождения, членом ВЛКСМ, в органах внутренних дел с 1973 года, отличником милиции, из табельного пистолета «макаров» произведено два предупредительных выстрела вверх. Пострадавших от выстрелов нет. На место происшествия выезжал начальник Управления районного отделения внутренних дел…
Замдежурного Микито говорил по телефону:
– Аварийная Мосэнерго? На Спасналивковском, дом восемь, прервано электроснабжение – застрял лифт между этажами… С пассажирами. Срочно вышлите бригаду. Мы туда уже выделили постового, на всякий случай. Отбой…
Помдежурного Дубровский:
– Патрульная машина сорок семь! Патрульная машина сорок семь! Направление следования – тридцать шестой квадрат, Большая Калитниковская улица. В подъезде серого шестиэтажного дома – пьяный, дети боятся идти домой. Номер дома уточняю, связь держите через радиоцентр. Перерыв передачи…
Севергин, сдвинув очки на лоб, посмотрел на нас строго:
– Как успехи, орлы?
Вперед полез Задирака:
– У нас успехи, товарищ подполковник, отличные!
– Ты мне, Задирака, нравишься тем, что у тебя в жизни все всегда отлично! – улыбнулся Севергин. – Это от молодости. Постареешь маленько – появятся претензии…
– Ну, мне еще до постарения – ждать соскучишься!
Севергин покачал головой:
– К сожалению, стареем мы быстрее, чем хотелось бы. А вот, кстати говоря, – обратился он к Рите, – что врачи говорят: отчего стареет человек?
Рита удобнее уселась на стуле, закурила, пожала плечами:
– Морфологи считают, что старение организма происходит от деструкции белков, липоидов и коллагенов…
– Я не согласен, – вмешался я. – Старение начинается с каких-то моральных превращений в человеке…
Скуратов громко засмеялся:
– Вот, Маргарита Борисовна, имеете невосполнимую возможность познакомиться еще с одной теорией Тихонова.
– Перестань! – отмахнулся я. – Ведь в ребенке тоже происходит эта деструкция, но его развитие – это не старение, а расцвет…
Меня прервал резкий, пронзительный сигнал тревоги на пульте. Севергин включил тумблер селектора, в оперзале зазвучал далекий голос:
– Дежурный ГАИ Дементьев. С Воронцовской улицы от дома шесть угнан неизвестным преступником «ЗИЛ-133» – бензовоз с прицепом. Подоспевший водитель сообщил, что в машине восемь тонн высокооктанового бензина. Полагаю, преступник пьян – бензовоз проследовал на большой скорости против направления движения в сторону Таганской площади. Доложил постовой Алехин…
– …Милиция слушает. Замдежурного Дубровский…
– Милиция? На восемьдесят девятом километре Кольцевой автодороги стоит на проезжей части лось. Все движение перекрыл! Примите скорее меры…
– А согнать его не можете?
– Да не уходит, хоть тресни!..
– Сейчас сообщим в охотинспекцию. Отбой…
