У Лоры на лице было выражение чувственного наслаждения. Восклицательная гримаса счастья! Она сидела посреди комнаты на нашей колченогой табуреточке и смотрела, как я примеряю купленные ею тряпки развеселого молодежно-отвязного стиля. А я перед зеркалом старательно пристраивал длинноволосый блондинистый парик.

Лора хохотала, светя своими белоснежными зубами, такими не правдоподобно ровными, что наводили на пакостную мысль о металлокерамике, но все-таки настоящими, костяными, собственными. У нее были всегда приятно прохладные зубы…

— Ну скажи, пожалуйста, зачем тебе парик?

— Хочу быть похожим на настоящего артиста. На Филиппенко. Или Говорухина.

— Да перестань ты дурака валять! Серьезно!..

— Серьезно? — корчил я рожи. — Если серьезно… Если серьезно…

В разных ракурсах я рассматривает себя в зеркале, гримасничая и кривляясь.

— Если серьезно, то я хочу немного уклониться от своей бешеной популярности на улице. Я просто боюсь толп поклонниц и почитателей моего таланта. Ты не представляешь, как пугают меня эти женщины, падающие передо мной публично на колени! Толпы девственниц, плачущих от вожделения! Педики, прячущиеся в засаде. Говорю тебе совершенно откровенно — я боюсь. Я попросту трус…

— И это ты врешь, жучила несчастный! — вздохнула Лора. — Я бы предпочла, чтобы ты был сильно потрусливее. Мне твое гусарство — во где стоит! — Она провела ладонью по шее.

— Подруга! Волшебная Теслимовка! Все бу, как ты ска! Я ведь не успел тебе сообщить, что я сейчас снимаюсь в кино по пьесе Толстого. Называется «Живой трус». Я уже все придумал! У нас это с покойником Львом Николаевичем просто отпадно получилось. Хит сезона!

— И что ты мелешь!

— Правду говорю! Тебе понравится. Основная мысль — любой бабе больше по душе живой трус, чем мертвый герой. Увидишь — культовый фильмец отгрохаем…

— Что ты несешь, ненормальный?

— Арию живого труса. Сатрап, парализованный страхом…

— Слушай, живой трус, ты лучше скажи — тебе шмотки нравятся?

— Подруга! Кормилица, поилица и одевалица! Спасибо тебе! Я в этом паричке и новом прикиде красив нечеловечески! Так шикарно выглядел только мой приятель аферист Харлампий Спиридонович Фотокакис. Жаль, репатриировался, фраер этакий, к себе на родину — в древнюю Элладу. Сейчас бы умер от зависти.

— Кот!

— Чего? — остановился я.

— Мне все равно — трус ты или герой. Чемпион или подзаборник…

Я решительно направился к Лоре:

— Докажите поступком! Слово…

— …и дело, — тихо сказала Лора. — Я тебя очень люблю.

— Дай покиссаю!.. — заорал я.

Она обняла меня и целовала долго, будто в забытьи. Судорожно вздохнула:

— Собаки не понимают, что хозяин уходит из дома ненадолго — на работу или в магазин. Они каждый раз умирают от горя, потому что думают — навсегда.

— О чем ты, яблочко мое Теслимовка?

— Когда мы расстаемся, я прощаюсь с тобой навсегда…